Ежики, или Мужчины как дети - Татьяна Веденская

– Ну, нет, только не надо этого. Все ты думала. И я тебе объясню, как все будет на самом деле. Конечно, мы тебя не бросим, будем помогать. Ты знаешь, мы всегда чтим память погибших товарищей, хотя если бы Степанов поменьше пил, мне бы не пришлось сейчас все это разгребать. Ладно, прости.

– Ничего. Тем более что это так и есть.

– Ты не будешь ни в чем нуждаться. И в этом смысле, я уверяю тебя, жизнь твоя или, как сейчас любят говорить, ее качество улучшится. Тебе будут платить что-то вроде… ну, пенсии.

– В смысле? – сощурилась Ника. «Порше», управляемый твердой рукой водителя с наколкой на фалангах пальцев, потихоньку добирался до Троице-Лыкова. Близилось три часа, страшно хотелось есть. И пить. И выпить. Ника уже жалела, что села в «Порше» и не перенесла этот разговор на потом. С другой стороны, чего было тянуть. Перед смертью не надышишься. Значит, они собираются все у нее отобрать. Как несправедлива жизнь! Где права человека? Впрочем, можно ли жаловаться на права, получая наследство от криминального мужа? Вопрос!

– Мы всегда содержим вдов, ты должна была бы это знать, – удивился он. Ника вспомнила, что слышала о чем-то таком от Лиды. Она рассказывала, что девчонкам, чьи молодые мужья лежат сейчас в дальнем уголке Ваганьковского кладбища, платят деньги по сей день, хотя после смерти некоторых прошло уже чуть ли не двадцать лет.

– Что вы вкладываете в слово «содержать»? – вдруг спросила Ника совершенно другим тоном. По-деловому.

– Вот это хороший вопрос, – обрадовался Лемешев. – Значит, условия такие. Ты наследуешь все, что у него в собственности, то есть дом, машину, землю и квартиру. Единственное, на него оформлена одна хатка представительская, ее придется отдать.

– Какая? – заинтересовалась Ника.

– Не нужно тебе этого, – сощурился он. – Подпишешь бумаги и спи спокойно.

– Ладно.

– Так. Кроме этого, тебе ежемесячно будут давать деньги на содержание дома и достаточно комфортную жизнь. Так что работать тебе не придется. По крайней мере, пока ты будешь хранить верность памяти нашего дорогого Степанова. И поверь, куколка, это просто шикарные, царские условия. Устроит тебя такой расклад?

– Устроит, – хмуро кивнула Ника.

Хрустальная мечта о Мальдивах рассыпалась на глазах, но дом в «озерах» стоил не меньше полутора миллионов. И в остальном все звучало не так уж плохо. О чем мы говорим, не тягаться же ей со Свитским. Это исключено, если она, конечно, хочет еще походить по земле на своих красивых длинных ногах.

– Вот и молодец. Мы, кстати, приехали, – хлопнул в ладоши весьма довольный такой сговорчивостью Лемешев.

– Можно вопрос? – спросила Ника, выходя из машины.

– Валяй.

– А Лидке? Лидке вы тоже будете платить?

– А тебе зачем? – удивился он.

– Просто так, – пожала плечами Ника. – Интересно, насколько у нас налажена социальная, так сказать, поддержка.

– Просто так только кошки плодятся. Давай-ка все-таки, красавица, каждый будет заниматься своим делом, – сощурился он.

Утверждение 8

Уверена, что я правильно понимаю все происходящие события

(______ баллов)

Лиде платить никто не собирался. По крайней мере, до тех пор, пока Павел оставался живым. А что бы было, случись и ему перекочевать в мир иной, – трудно сказать. Во-первых, мафия вам не собес, тут нет единого закона, все делается по понятиям, сильно видоизменившимся после окончания безумных девяностых. И вообще – кто сможет предъявить претензии и куда? В межрайонный суд? Не смешите. А во-вторых, все же Павел Светлов не чета Степанову, он не был до конца своим на этом празднике жизни, наоборот, он всегда для всей этой братии оставался чужаком, чистоплюем, слюнтяем, который только и мог, что стучать по клавишам компьютера. Он так и не научился толком стрелять, хотя Степанов регулярно таскал его на стрельбища. Павел ездил и бил по банкам, на охоту тоже выбирался, особенно с крупными мордами из госструктур, когда охота не была собственно развлечением, а являлась декорацией к переговорам. Но никогда на него не нападал тот чисто животный азарт, та жажда крови, которая заставляет убивать какого-нибудь мелкого и серого, совершенно загнанного зайца.

– Я как-то предпочитаю, чтобы мне если и зайца подавали, то в упаковке и в разделанном виде, – объяснял он Лиде потом.

– Ты считаешь, что зайцу от этого легче? – удивлялась Лида.

– Я считаю, что в этом случае я категорически не имею никакого отношения к его смерти, – пояснял он.

– Удобная позиция, – качала головой она.

Лида ненавидела лицемерие вообще и вот это вечное желание Павла, сидя в корыте с грязью, пытаться быть или хотя бы казаться чистым – в частности. Назвался членом организованной преступной группы – полезай делать татуировки. А чего стесняться? И говори, как положено, по фене. Не надо ходить в Большой на премьеру, тебе там не положено. Так или примерно так она подкалывала его, а Павел злился, обижался, заявлял, что он-то сам ничего такого не делает.

– Какого «такого»? – хмыкала она.

– Я что, виноват, что родился в такой стране и в такой момент, где деньги можно зарабатывать только подобным образом? Или ты бы стала жить со мной в Солнечногорске? И считать копейки от зарплаты до зарплаты?

– Я бы стала жить с тобой где угодно, – не раз пыталась заверить его она, но Павел не верил.

– Ты бы меня бросила, – убежденно говорил он, притягивая ее к себе.

Это работало всегда, с самого первого дня, когда он прижал ее к себе, поцеловал, не отрывая внимательных глаз от ее лица. Павел никогда не закрывал глаза, когда целовался. И взгляд этот был жадным, ищущим, полным страсти, темным. Он всегда стремился к Лиде, искал к ней какие-то особые подходы, старался ее поразить, влюбить в себя, поработить – все, что угодно, лишь бы приковать к себе свою насмешливую, иногда даже грубую, прямолинейную женщину. Даже когда она была еще девочкой – еще даже не блондинкой, а темно-русой кареглазой девчушкой-сорванцом, за которой он бегал по всей школе. Блондинкой она стала, когда он впервые заставил ее идти на прием в ресторан к своему Степанову – отмечать сделку. Они тогда купили какой-то разорившийся (не без их помощи) кооператив, от которого им была нужна только земля. Лида не хотела идти. Павел не счел это уважительной причиной.

– Нравится тебе или нет, а я с этими людьми работаю, и ты будешь им улыбаться.

– Я могу еще и попой повертеть, – предложила она. Но когда они пришли, Лида увидела, насколько не вяжется ее простая бессиликоновая внешность с этой пестрой пошлой женской толпой, увешанной бриллиантами.

– Здесь что, цирк? Это же цирковые костюмы, да? – ехидничала она. Павел злился, потому что понимал и сам, до какой степени они тут чужие.