Яд в моём сердце (СИ) - Трофимова Рита

— А чего ты ожидал от неё, брат? — поинтересовался Фил с назидательными нотками в голосе — в нём вдруг проснулся учитель, хотя именно Макс в их компании любил философствовать и наставлять.

Тот не ответил, продолжая изображать великомученика.

— Эй, ты чего? — Фил потянулся к другу и легонько толкнул его в плечо.

— Хреново всё, — грустно усмехнулся Макс.

— Разочаровался в ней, да? — задумчиво констатировал Фил, скрипя кубиком. — А я вот не разочаровываюсь. Потому что никем не очаровываюсь. Пошло оно всё!

— Ты крут, бро. Нужно учиться быть потребителем и ни от кого не зависеть.

— Как я.

— Как ты. Чёрт. Нет. У меня не выйдет.

— Тогда забей.

— Забил. Уже забил.

— Идём отрываться!

С этими словами парни покинули репточку. В холле сквота уже собрался народ. На пятничную тусовку допускались самые близкие, но и таких насчитывалось не меньше сотни: друзья музыканты из рок-групп, друзья друзей, соседи из комнат и много хорошеньких девушек. В толпе мелькали лица с пирсингами, татухами и тоннелями в ушах, многие были одеты в камуфляжные штаны, разноцветные толстовки с логотипами, мерчами групп и прочей атрибутикой. Казалось, старенький сквот вместил в себя всю альтернативную молодёжь столицы и гудел как космический двигатель. Не хватало только главных виновников «торжества», ради которых и собралась в этот час неформальная тусовка. И когда Макс и Фил вошли в холл, по залу прокатился восторженный гул. Пообщавшись с друзьями, парни расположились на импровизированной площадке для выступления. В этот раз всё было экспромтом, и Макс принялся подстраивать гитару. Таинственный диджей, скрывающий лицо за чёрной повязкой, колдовал над пластинкой, а Фил занял место у компьютера и приготовился ловить настроение фронтмена. Такие квартирники были обычным делом в пятничные и субботние вечера. Макс приложился к бутылке с минералкой — после вчерашнего загула он изнывал от жажды и, заглянув в плейлист, начал с лирической песни про нерастраченную любовь. Она звучала красиво и по-Максовски круто, он, как говорится, пел душой, умело пользуясь главным своим инструментом — голосом. Девочки, сидящие у порога площадки, зачарованно вздыхали и даже плакали.

— Я буду смотреть на твои пустые ботинки…

Они так похожи на тебя самого… сорри, саму-у-у-у, (похулиганил Макс),

Я так люблю твои смешные картинки

На них твои пальцы, которые всё…

Всё дальше… от меня, всё дальше от меня

Дальше, дальше, дальше… от меня

Всё дальше… от меня…

Потом я вспомню, как твоё сердце

Билось во мне жарко и нежно дыша.

Я окунусь в тёплую ванну погреться.

Как жаль ты не видишь — это моя душа…

Всё дальше… от меня… всё дальше от меня…*

* «Московская» (М. Макарова, «Солнцеклеш», 1998)

Голос Макса окутывал приятной теплотой и грустью, диджей дополнял летящую мелодию звуками ёрзающей пластинки, а Фил накладывал семплы с помощью специальных программ, отчего получалась ни с чем несравнимая умопомрачительная киберакустика. Народ отвечал восторженными воплями и терпеливо ждал «чего-то пожёстче». Вскоре и Макс зарядился позитивом толпы, запел свои «тру-шные» песни, и тусовка взревела.

***

Фил и его друзья хорошо погуляли в сквоте и, раззадоренные адской веселящей смесью и алкоголем, отправились выпускать пар. Устроили гонки по трассе на Воробьёвых горах, чуть не задев припаркованные у обочины машины, с визгом тормозов остановились на смотровой площадке у МГУ и с дебильным хохотом влились в компанию молодёжи. Кажется, это были студенты, а может, кто из сквота увязался следом. Фил мало запомнил их лица, его переполняли драйв и тяга к экшену. Запрыгнув на площадку балюстрады, он распахнул объятия навстречу ночному городу и заорал слова любимой песни:

— Pick me up

Been bleeding too long

Right here, right now

I'll stop it somehow…

(«Забери меня, истекающего кровью так долго,

Прямо здесь, прямо сейчас».

Korn, «Alone I Break»)

Шум снимал на камеру смартфона, а Макс потянул его за болтающиеся полы куртки и вернул «с небес на землю». Одно неловкое движение — и Фил покатился бы по склону в пропасть, однако сейчас мысли о самосохранении его ничуть не волновали — кровь кипела в жилах, а затуманенный разум искал выхода. Тесно ему было находиться в ограниченных рамках. И отчего-то было смешно. Люди казались совершенно безликими, сливались в нечто размытое и абстрактное, но вот из общей массы выделилось одно миловидное лицо и постепенно сфокусировалось в довольно приятную картинку. Фил пригляделся. Девушка была интересной и яркой. Тёмные глаза, вздёрнутый носик, россыпь розовых косичек, хаотично свисающих с головы точно витые шнурки. Красота… Она зачарованно смотрела на него, словно перед ней был сам рыжеволосый Локи — бог огня и коварства. Это льстило, чёрт. Это всегда льстило.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Девушка очаровательно улыбнулась.

— Лайм! — Протянула она ему бутылку початого Клинского. — Будем знакомы? Я Олька! — воскликнула она, пытаясь перекричать толпу.

После Фил вспоминал обрывки разговоров, огни ночного города, мелькающие за окнами автомобиля, и Олькино сияющее лицо рядом с собой.

— Я бы и дреды сделала, но папе не понравится, поэтому «шнурки». А тебе нравится? — трещала она безумолку, намекая, что в таком виде и речи не может быть о возвращении домой. — А давай и тебе сделаем? Я могу. Я вообще много чего могу.

* * *

Фил проснулся с первыми лучами солнца. В последнее время бессонница всё чаще одолевала его, но после вчерашней тусни ему удалось поспать часа три. Информационный голод ел изнутри, так всегда бывало, когда он забивал на учёбу. С того самого злополучного происшествия со стареньким профессором Вагнером прошёл почти месяц. Фил стиснул челюсти, сдерживая поднимающуюся волну негодования.

«Ты что творишь?! Кем ты себя возомнил?! Кем?!» — отчитывал его ректор-отец, расхаживая по кабинету и нервно теребя галстук.

Как и ожидалось, старикан-профессор накатал на студента Полянского жалобу на имя декана факультета с просьбой отчислить из универа, и эта писулька дошла до отца. Строки из докладной отчётливо врезались в память и больно жалили при малейшем упоминании об инциденте. Впрочем, старикашка опомнился не сразу, видимо, неделю думал, как бы поизвращённее написать.

«…Разнузданно вёл себя на занятии, огрызался, используя нецензурные слова, бросался мебелью и в присутствии студентов оскорбил заслуженного деятеля науки — (звезду, бл**ть), профессора Вагнера…»

И никаких оправданий на этот раз отец не хотел слышать. Замкнулся в себе после гневной отповеди, и даже когда Филипп уходил из дома, не окликнул, не развернул. Вот и сбылась мечта идиота. Теперь он не учится и даже не живёт дома. Чёрт, он всё равно докажет отцу, что старикан намеренно топил его и подло оклеветал!

От негативных мыслей Фила затрясло, он тут же скользнул рукой в карман джинсов, висящих на спинке стула, и вынул белую баночку с «куколками». Погремушка почти опустела — на дне её каталось две или три таблетки. Быстро, слишком быстро на этот раз они закончились. Фил подавил желание принять допинг, вдохнул полной грудью и засунул баночку обратно в джинсы. Несколько дней назад он заподозрил неладное и твёрдо решил впредь обходиться без «куколок». Ведь Фил прекрасно осознавал, куда заведут его такие эксперименты. К тому же для достижения цели теперь требовалось не менее трёх таблеток.

Пошарив в тумбочке, он поочерёдно вынул три книжки, бережно погладил корку томика Пратчетта и с сожалением отложил в сторону, взялся за учебник по патанатомии — эту дисциплину он сдавал на третьем курсе и неплохо помнил основные темы. Мысли об учёбе навеяли лёгкую ностальгию.

Фил нацепил на нос очки с диоптриями и ухмыльнулся, подозревая, как не вписывается в окружающую обстановку своим учёным видом. «Тема 6. Воспаление. Этиология, морфогенез и патогенез», — пробежался он по странице учебника и с интересом вчитался. С жадностью впитывая информацию, он не замечал, как быстро летит время. «…Пролиферация начинается уже на фоне экссудативной стадии… Однако клетки инфильтрата постепенно разрушаются и в очаге воспаления начинают преобладать фибробласты…» Тут же вспомнились стадии развития пневмонии, которые он помнил ещё с прошлогодней лекции. На память Филипп никогда не жаловался, а уж на слух информация воспринималась лучше всего.