Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики - Олег Химаныч

Что делали в это время на других кораблях бригады, не знаю, за исключением разве что эсминца «Урицкий». Прежде всего, на нем укладывался стальной балласт с заливкой цементного раствора. Этим достигалась остойчивость корабля, как при полной загрузке топливом и питательной водой. Мы тогда еще не знали, но впоследствии оказалось, что именно этому кораблю предстояло принять на себя главный удар.

Да, еще на полубаке гвардейского эсминца «Гремящий» соорудили специальную подставку и установили на ней бронекамеру с автоматическим затвором для размещения в ней киносъемочного аппарата.

Прощай, любимый город

5 июля 1955 года в 9 часов утра мы покинули Молотовск. Погода стояла для Севера удивительная. Спокойное море, яркое солнце собрали многих моряков на шкафуте у капа 1- го машинного отделения. Как сейчас помню, подошел заместитель командира по политчасти капитан II ранга В. Лисов и сказал:

— Ну, товарищи, крутите дырки под ордена и медали.

Такой спокойной ходовой вахты у меня еще никогда не было. Заданный ход в 18 узлов без маневров продолжался до самой Белушьей губы. Заступив на вахту в 3 часа ночи, я несколько раз поднимался по трапу к входному люку машинного отделения и наблюдал, как на горизонте по курсу корабля из голубой дымки стали четко проявляться очертания берегов Новой Земли.

Утром 7 июля мы пришвартовались к причалу. Им служил металлический понтон. Вскоре подошли вспомогательные суда «Ока» и «Клязьма». Они доставили нам мазут и котельную воду. Загрузив и раскрепив на своей верхней палубе автомашины с радиостанциями, мы вышли из Белушьей губы и взяли курс в губу Черную. Там и стали на якорь.

По приказу командира бригады из моряков сформировали команду для разборки брошенных на берегу цепей с бочками и мертвыми якорями. Все они лежали как попало. Якоря были весом 75 килограммов каждый. Эту работу мы выполнили в короткий срок. За это я был поощрен адмиралом Басистым денежной премией в 75 рублей. Приказ о поощрении имеется в моем личном деле.

Свой корабль мы поставили на бочки. После этого в группе моряков меня отправили на берег, как нам сказали, обустраивать экспедицию. Мы забрали личные вещи, постельные принадлежности и на автомашине отбыли в штаб. Здесь меня направили в группу физиков академика Н.Н. Семенова для выполнения разовых поручений в качестве технического исполнителя.

При нашем участии был разбит и палаточный городок. В нем команда «Куйбышева» занимала 2 палатки. На утренних разводах, помнится, академик бывал ежедневно. Но задания на работы давал его заместитель — кандидат технических наук капитан II ранга Яковлев.

На корабле в основном мы занимались расстановкой приборов, камертонов и прокладок, которые я называл «пятачками». Приборы затем крепили на троса и опускали в воду. Глубину погружения регулировали лебедочками со стопорящим устройством.

Вот еще — к мерным стойкам крепили манекены солдат в серых шинелях, манекены матросов, одетых в синюю робу и черную шинель, а также в белую холщовую, в шинели и без таковой. За день, а точнее, пожалуй, за два до испытаний на палубах некоторых кораблей выставили продукты питания в раскрытом виде, то есть без упаковки.

Видел своими глазами, как в Черную губу подошла баржа крытого типа с животными. На ней — телята, овцы, козы, собаки, грызуны в клетках. Команда химиков распределила их по кораблям. На крупных животных вокруг туловища подвешивались полотнища тканей различных видов и расцветок, в зависимости от окраса животных.

Наступил момент и нам приказали покинуть корабль. Уходя, я попросил своего заместителя остановить вспомогательную установку, а позже закрыть как можно плотнее кап машинного отделения и обильно смазать пайолу турбинным маслом. Он так и сделал.

О природе Черной губы могу сказать — здесь богатейшая фауна. Инженеры, прибывшие сюда несколько раньше, на птичьих базарах собирали несметное количество яиц. Во время подготовки к испытанию мы едва ли не десятки раз в день бороздили акваторию Черной губы от корабля к кораблю на плоскодонном катере с мотором типа «топ-нога». Серые жирные утки лениво уступали нам дорогу, стая нехотя расходилась, отплывала в сторону и затем снова смыкалась в однородную серую массу за кормой катера. Ни одна из них при этом не нырнула в глубину и не взлетела. Край непуганых птиц…

20 сентября 1955 года, хотя на точности даты не настаиваю, всему личному составу палаточного городка выдали сухой паек, консервированный борщ в стеклянной банке и эвакуировали на корабли подошедшей бригады Северного флота. На охране знамени корабля и имущества экипажа остались мы вдвоем — я и старший помощник командира корабля капитан-лейтенант Ярослав Билый.

Оперативное время «ноль»

Ночь на 21 сентября 1955 года прошла тревожно. Мы практически не спали. Палатку нашу отапливали две буржуйки, в которые надо было подбрасывать уголь. В 7.00 прозвучал сигнал всеобщего построения. По моей прикидке, в строю с учетом стоящих на правом фланге представителей генералитета, командующих флотов и флотилий было человек пятьдесят. Перед строем адмирал Басистый сказал:

— Взрыв назначен на 8 часов утра. Отсчет оперативного времени ведет флагман эскадры. После взрыва в случае перемещения облака в сторону палаток — немедленно бежать на быстроходные пожарные катера.

Такие катера действительно стояли у понтонного причала на расстоянии 100–150 метров.

В 7.45 прозвучал сигнал боевой тревоги. Слышимость с рейда была исключительной. Минут через пять прозвучала команда: «Химическая тревога», следом послышались доклады о готовности с боевых постов. Наступила тишина, которую пронзил голос из динамика: «Оперативное время 10 минут». Начался обратный отсчет, и с возгласом «оперативное время ноль» вздрогнула земля!

Грохот пришел спустя мгновения. Выскочив из палатки, ярко выраженного свечения я не увидел, запомнил только языки пламени в сочетании с обломками какого-то корабля, пара и воды, которые медленно, широким столбом поднимались в небо, расширяясь зонтом наверху. Прирастание шапки гриба проходило при одновременном и медленном подъеме столба, вершина его расширялась и, к счастью для всех участников, облако удалялось в северную сторону, от палаточного городка.

Однако ликования не получилось. По крайней мере, среди рядового и старшинского состава, ведь нам предстояло после ядерного взрыва убирать грязь, оставшуюся на акватории. Опасность, конечно, была. Но ее никто не видел, не слышал и никак не ощущал. О ней знал лишь тот, кто работал со специальными приборами.

«На то они принимали присягу»

Назавтра, облачившись в химзащитную одежду и противогазы, мы на двух пожарных катерах подошли с обоих бортов к «Куйбышеву». Из брандспойтов, их имелось по 12 стволов на каждом катере, стали поливать эсминец. Начали от клюза, и потом весь корпус, от клотика до ватерлинии. Воду мы качали из акватории бухты. Но ведь накануне здесь взорвали бомбу. Так что вряд ли такая «помывка» дала желаемый результат.

Когда мы подошли к эсминцу для дезактивации, взору предстала картина разрушений. Вентиляционный раструб 2- го котельного отделения был сброшен и застрял под трубами торпедного аппарата. Левый борт от полубака до второго жилого кубрика выделялся впалыми шпациями. Кстати, все приборы были уже сняты побывавшими здесь специалистами. До нашей высадки на всех опытовых кораблях уже побывали химики с приборами, они и доложили радиационную обстановку. Как посчитали, она «позволяла» приступить к спецобработке — дезактивации.

На нашем корабле мы оказались вместе с командиром БЧ-5 Реутовым. Дозиметрист указал нам на самый зараженный участок палубы. Он находился между кормовым мостиком и орудиями 2-го главного калибра. Однако тем дезактивирующим раствором, который доставили нам, желаемого результата мы так и не смогли добиться. Вспомнилась поговорка — «черного кобеля не отмоешь добела». Тогда я предложил командиру БЧ-5 попробовать 100-процентный раствор азотной кислоты. Попробовали. Но и тогда снижения уровня радиации даже на тысячную долю не наблюдалось. Мы были в недоумении, ведь после разлива кислоты мы даже видели пары желтого газа и рыжие пятна на ничем не защищенном металле палубы. Вот, оказывается, как «въедается» проникающая радиация!

Мы тогда числились «годками» и были обеспокоены задержкой увольнения, ведь, по закону, после 12 августа 1955 года нас должны были отправить в запас. Все, что касалось радиоактивной грязи на корабле, нас, естественно, волновало куда меньше. Такова, видно, психология человека. Да и что мы могли противопоставить решению командования возвратить личный состав на облученный радиацией корабль?!

Неуютно, грязно, сыро было в жилых помещениях корабля. После дезактивации я спустился в машинное отделение и был поражен царящим запустением. Помещение выглядело так, будто корабль долгое время находился в затопленном состоянии. На пайолах — густой налет ржавчины, от животных, которые временно размещались здесь, остались сено и помет.