Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн

не громче моего пульса.

– Чтобы защитить меня.

– От чего?

От тоски по мужчине, намного выше меня по положению.

Я заменяю правду другой, которая представит Нонну заботливой бабушкой, а не назойливой.

– Ты знаешь, как она относится к главе королевской гвардии.

– При чем тут твой дедушка?

Прошлой ночью я была зла на Нонну, но сейчас мне больно. Не столько потому, что она не дала мне попасть на бал, сколько потому, что заставила думать, будто общество меня отвергло. И все же я защищаю ее. Может, метод она избрала неверный, однако зла она мне не желала. Кроме того, я презираю ее – но это мое дело; когда другие презирают ее… этого я не потерплю.

Я протираю глаза, прогоняя сон, хотя мне кажется, я натираю припухшие веки солью.

– Нонна беспокоится, что он может сказать мне что-то жестокое.

– Такое бывало?

Я хмурюсь:

– Нет. По крайней мере, не мне лично. – Не сомневаюсь, что дедушка знает, как я выгляжу, как и я знаю, как выглядит он, хотя мы никогда не встречались.

Вопрос Сибиллы заставляет меня задуматься. Что, если дедушка не такой неприятный, каким Нонна его всегда изображала? Что, если он не ненавидит меня? Что, если он никогда нас не навещал потому, что она ему запрещает?

Все домыслы меркнут перед фактом: если бы у него была хоть капля любви ко мне, он бы разыскал меня. В конце концов, что это за глава, который ведет армию в бой, но боится войти в дом бывшей супруги?

Я испускаю еще один вздох и с усилием сажусь.

– Расскажи мне, как все прошло.

Сиб опускается на смятые простыни рядом со мной.

– Волшебно. Величественно. – Ее широко раскрытые серые глаза блестят, как будто несколько блесток, украшающих ее высокие скулы, попали на ресницы. Секунду спустя ее настроение меняется: – Ужасно. Абсолютно ужасно.

Толкаю ее, потому что знаю: она лжет, чтобы я чувствовала себя лучше. Так поступают друзья.

– Я не ревную. Я сама провела довольно приятную ночь.

– Распивая эль?

– Распивая эль.

– Не одна, верно?

– Не одна. Ты же помнишь клятву соли, которую мы дали? Не пить в одиночку, пока нам не исполнится по крайней мере двести и мы не будем потрепаны с головы до ног.

Она закатывает глаза:

– Нам было девять.

– И все же, клянусь, я была не одна. Джиа была со мной.

– А еще кто? Ну, то есть я люблю сестру, но она рассудительная особа.

– Джиа не рассудительная.

Сибилла приподнимает бровь:

– Хм. Все, что делает моя сестра, – это работает, работает, работает. Чего у нее нет, так это общения с людьми, особенно если оно связано с выпивкой.

– Ну, она была со мной, и мы выпили.

– Эль? Ты действительно пила эль? – Сибилла морщит нос, потому что это самый дешевый сорт алкоголя, который существует в Люче, поэтому к нему относятся неодобрительно все, в ком есть хоть капля крови фейри.

– Эль – далеко не худшее, что я пробовала. Помнишь тех мягких моллюсков, которых Феб заставил нас есть?

Она давится:

– О боги, не напоминай. Подскажи, почему мы приняли его вызов?

– Чтобы он перестал мечтать о Плимео и пригласил его на свидание.

– Ах да. Ты и я… всегда такие самоотверженные.

Я смеюсь, все еще вспоминая багровые пятна на щеках пятнадцатилетнего Феба, когда он подошел к объекту своей привязанности и спросил, не хочет ли тот полюбоваться звездами на невероятно просторной крыше его родителей.

– Кто еще был на этом празднике эля, кроме моей сестры?

Я настороженно смотрю на нее. Пусть я знаю, что она не влюблена в Энтони и никогда не была, но меня охватывает чувство вины.

– Энтони, Маттиа и Риччио.

Ее ресницы взлетают высоко.

– Ага. Теперь пазл складывается. – Она склоняет голову набок и, прищурившись, смотрит на меня, как будто пытается разгадать головоломку. – Я думаю, Маттиа.

– Ты думаешь, Маттиа – что?

– Предполагаю, он тот, кто вызвал этот румянец на твоих щеках и оставил этот засос на твоей шее.

Я кладу ладонь на участок кожи, на который она красноречиво пялится.

– Не Маттиа.

Уголки ее рта дрогнули.

– Риччио? – От моего отрицательного кивка ее улыбка увядает. – Энтони. Вот ведь дамский угодник.

– И ты переспала с ним.

– Половина Люче переспала с ним, и это только потому, что другая половина – мужчины, а Энтони не по этой части. – После паузы она добавляет: – К огромному сожалению Феба.

– Я не понимаю, почему он мне не может нравиться. Или ты ревнуешь? В таком случае я отступлю.

– Милая, я совершенно не ревную. – Она похлопывает меня по ноге. – Можешь накормить меня солью, я не вру.

– Я тебе верю. – Я сгибаю колени и подтягиваю ноги к груди, раздраженная тем, что, как и Нонна, моя лучшая подруга не поддерживает меня. – Я знаю, что у Энтони есть определенная репутация, но я не вижу ничего плохого в том, чтобы воспользоваться его навыками.

Сибилла вздыхает:

– Потому что ты, моя дорогая Фэллон, привязываешься, и я знаю, что он предложил тебе брак, но он никогда не выполнит обещание.

– Я не хочу выходить за него замуж.

– Ты хочешь сказать, что не против стать еще одной зарубкой на столбике кровати этого человека?

– Да, – рычу я раздраженно. И устало. Но в основном раздраженно.

После секундного молчания она выдыхает:

– Хорошо.

– Хорошо – что?

– Хорошо, я поддержу твое решение.

– Ты моя лучшая подруга. Ты обязана поддерживать все мои решения, даже самые ужасные.

Сибилла ложиться поперек кровати на спину, выгибается и вытягивает руки над головой.

– Да-да.

Я встаю.

– А теперь расскажи мне все до мельчайших подробностей об этом празднике.

Сибилла ничего не упускает, и к концу ее рассказа я чувствую себя так, словно присутствовала на балу лично, зажатая между ней, Фебом и тысячами других очаровательных фейри.

Не отрывая взгляда от зеркала над комодом, я спрашиваю:

– Ты, случайно, не видела, дворец не украшают никакие статуи птиц?

– Статуи птиц?

Хотя волнистые волосы уже в полном порядке, я продолжаю их расчесывать.

– Кто-то упомянул красивую статую, ты ведь знаешь, как сильно я люблю животных…

– Не видела ни одной, но нас загнали на лужайку в саду, там буквально были сотни фейри на квадратный сантиметр и столько же спрайтов. Я могла не заметить украшения.

Сибилла редко чего-то не замечает. По крайней мере не раньше, чем выпьет третий бокал вина фейри. Похоже, статуя ворона, которую я ищу, не выставлена в садах, значит… она где-то в замке.

Я думаю о людях, которые могли бы о ней знать.