Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн

по столу и дыхания, и улыбок. Они оглядывают друг друга, губы бескровные, шеи напряженные, позвоночники прямые.

– Я нет. – Джиана первой возвращается к жизни, наклоняясь над столом, чтобы долить всем вина. – Женщин не берут в солдаты, забыла? Мы слабый пол.

Ни ее сарказм, ни ее острая ремарка не ускользнули от меня. Неравенство между полами так же нелепо, как и неравенство между расами. Как бы мне ни хотелось подробно обсудить и то и другое, у меня есть более насущная проблема.

– Но ты была поблизости, верно, Джиана?

В ее глазах и в голосе настороженность.

– Да…

– В школе рассказывали, что племена снабдили своих птиц железными когтями и клювами, чтобы превратить в оружие.

Никто не произносит ни слова.

– Была ли какая-нибудь из птиц полностью закована в железо?

Энтони хмурится, кривя губы.

– Закована?

– Доспехи, – поясняю я. – Полностью в доспехах.

– Доспехи для птиц? – Маттиа опирается руками, покрытыми светлыми густыми волосками, на круглый деревянный стол – клянусь, этот мужчина наполовину кабан.

Риччио ухмыляется:

– Я-то думал, единственное, что ты попробовала в Раксе, – это слюна Энтони.

Мои щеки покалывает от стыда.

– Оставь ее в покое, Риччио. И – нет. – Энтони наклоняет голову в разные стороны, шейные позвонки хрустят, как будто его тело сильно напряжено. – Только их клювы и когти были из железа.

Могла ли Бронвен назвать их железными воронами? Или я должна найти статуи, сделанные в честь смертоносных птиц?

– Кто-нибудь из них выжил?

– Те, кто выжил, слетелись в Шаббе, – говорит Риччио.

Я вздрагиваю:

– Шаббе?

– Ну, знаешь… тот крошечный остров на юге, который наш дорогой и справедливый король возжелал завоевать и сделал все или почти все ради этого. – Я так понимаю, Риччио действительно не нравится Марко.

– Я знаю все об этом королевстве.

Он кладет руку на спинку стула и поворачивается ко мне лицом.

– Правда?

– Да. Правда. Я знаю, что они дикари, которые ненавидят фейри и используют людей в качестве рабов, что побудило короля Косту воздвигнуть защитные стены вокруг их острова, чтобы защитить от них Люче. Что ознаменовало триумфальное окончание Магнабеллума. Великую войну между Люче и Шаббе, которая велась пять столетий назад. Знаю, что они практикуют магию крови, которая окрашивает их глаза в розовый цвет. Я также знаю, что только женщины обладают силой.

Я обмакиваю палец в вино и провожу им по ободку своего бокала.

– Я не знала, что вороны слетелись к их берегам. – Тихий гул поднимается от стекла и пронизывает зловещую тишину. – Я понимаю, что оставаться в Люче они не могли, но почему не перебрались на восток, в Неббу? Я слышала, там невероятные леса и горы.

– Вороны отправились в Шаббе, потому что шаббины почитают животных. – Серые глаза Джианы отливали серебром в свете масляной лампы.

Мой палец застывает на середине круга. Ее откровение не заставляет меня внезапно почувствовать родство с ними, но оно заставляет усомниться в их варварстве.

Стул Риччио скрипит, когда он откидывается на него. Он вертит в руках бокал с вином, заставляя пузыриться сладкий напиток.

– Почему такой интерес к воронам?

Я вытираю мокрый палец о юбку.

– Потому что я была впервые в Раксе, и я помню, что кое-кто из людей помогал горному племени, – говорю я. – И вот я задумалась о Приманиви.

Риччио медленно кивает.

– Все те, кто помогал нападавшим, Фэллон… они пошли на дно вместе с племенем. Буквально.

– В смысле?

Маттиа постукивает костяшками пальцев по исцарапанной столешнице:

– После Приманиви Марко заманил несогласных на галеон, который потопил у южного побережья Люче, на кладбище лодок.

Мое сердце стучит так, что кажется, сейчас пробьет косточки корсета.

– Кладбище лодок?

Риччио наблюдает, как Джиана наполняет его бокал, и все же кажется, что он за много миль отсюда, плывет по течению Марелюче.

– Морские течения настолько дикие, что разобьют вдребезги любой корабль, который окажется в этих водах.

– Марко скормил их змеям? – задыхаюсь я от ужаса.

– Почему ты так удивлена? – Маттиа выходит из оцепенения. – Реджио всегда избавлялись от врагов таким способом.

Маттиа бросает взгляд на стену, за которой пристань. Думаю, он беспокоится, что кто-то может подслушивать, прежде чем произнести:

– Интересно, затащили бы змеи тебя в свое логово, Фэллон?

Джиана шипит:

– Не говори таких вещей, Маттиа. Даже не думай о них. – Она опускает большой палец в лужу пролитого вина, затем оставляет на его губах рубиновую каплю – традиция фейри, чтобы произнесенные слова не сбылись.

– Я знаю, все думают, что я могу зачаровывать зверей, но это неправда. – В который раз я повторяю ложь Нонны. – В тот день в канале змей напал на меня.

Маттиа тыкает в меня пальцем:

– И все же ты жива.

– Потому что он был подростком. Это единственная причина, по которой я все еще дышу.

Энтони сжимает под столом мое дрожащее колено.

– Больше никаких разговоров о змеях, воронах или войнах, хорошо?

– Да, да. – Маттиа поднимает бокал.

Рука Энтони остается на моем колене, меня это не успокаивает, но, кажется, успокаивает его, поэтому я позволяю его ладони задержаться.

Пока кузены обсуждают рыбные места и женщин, Джиана исчезает на кухне, чтобы принести еду.

Хотя я стараюсь сосредоточиться на беседе, то и дело мысленно возвращаюсь к пророчеству Бронвен. Почему пять воронов? Могли ли они оказаться в ловушке в Люче?

Однако прошло уже более двух десятилетий. Как долго живут вороны? Котел, надеюсь, я не ищу трупы.

Я мечтаю записать все, что я узнала, но идея, безусловно, ужасная. Вместо этого я запускаю мысли по кругу в своей голове. И в какой-то момент меня осеняет мысль.

Выжившие вороны слетелись в Шаббе.

Шаббины любят животных.

Я ударяюсь коленом о нижнюю часть стола. Что, если искомые реликвии имеют отношение к Шаббе? Что, если Бронвен – шаббинка?

Энтони шепчет мне на ухо:

– Я тороплю события?

Я поворачиваюсь к нему, радуясь, что он подумал – я так реагирую на его заигрывания.

Рада, что он не пытается прочитать мои мысли.

Рада, что он не может.

Я натягиваю робкую улыбку:

– Немного.

Он целует меня в уголок губ и снова кладет руку мне на колено, где она остается до тех пор, пока взбудораженные Марчелло и Дефне не возвращаются из Изолакуори с мерцающими, как звезды, глазами.

Они принимаются описывать пир, и мое настроение портится.

Протрезвев, я встаю и шепотом желаю всем спокойной ночи.

Энтони, в свою очередь, встает и настаивает на том, чтобы проводить меня домой. Поскольку на улице все еще темно, я особо не сопротивляюсь. По правде говоря, я рада компании. Энтони,