История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 11 - Джованни Казанова

— Никаких битв, сердце мое. Либо любите меня, как я вас, либо просите меня уехать от вас и не появляться больше у вас на глазах. У меня хватит сил вам подчиниться, но уверяю вас, вы не будете от этого счастливы.

— Ах, что до этого, я это знаю. Нет, нет. Оставайтесь здесь у себя, этот дом принадлежит вам. Но позвольте мне сказать вам, что вы ошибаетесь, полагая, что у моей большой кузины характер лучше, чем у маленькой. Я знаю, что заставило вас так думать в последнюю ночь карнавала; но вы не все знаете. Маленькая — добрый ребенок, и, будучи некрасивой, она легко поддастся тому, кто сумеет задеть ее чувство; но старшая в десять раз более некрасивая. Досада на то, что ее никогда никто не полюбит, сделала ее злой. Знайте, что она полагает, что вы любите ее, и что, несмотря на это, она говорит о вас дурно: она говорит, что вы обольститель, что я не смогла воспротивиться вам, но у вас ничего не получится с ней.

— Не говорите мне ничего больше, прошу вас, нужно ее наказать. Берите с собой младшую.

— Очень хорошо. Благодарю вас.

— Она знает, что мы любим друг друга?

— Увы, да.

— Зачем было говорить ей это?

— Она сама догадалась, но у нее доброе сердце, и она рада, что мне это нравится. Она хотела бы, чтобы мы вместе совершили паломничество к Святой Деве Соледад, это излечит нас обоих от предосудительной любви.

— Значит, она тоже влюблена?

— Да, но не счастливо, бедная малышка, потому что она любит одна. Представьте, какое мучение.

— Действительно! Я ей сочувствую, потому что такую, как она, не знаю, захочет ли какой-нибудь мужчина. Вот вам пример девушки, которой не следует любить. Но вы…

— Но я. Молчите. Моя душа подвергается большей опасности, чем ее, потому что, не знаю, красива ли я, но меня хотят; мне надо защищаться или пропасть; и есть мужчины, от которых невозможно защититься. Бог мне свидетель, что я ходила на Святой неделе посетить девушку, у которой ветрянка, надеясь заразиться и стать некрасивой. Бог не захотел этого, и более того, мой исповедник в «Соледад» сделал мне строгий выговор, назначив мне епитимью, которой я никогда не последую.

— Скажите мне, что это, прошу вас.

— Да, могу вам это сказать. Сказав мне, что красивое лицо означает красивую душу, и что это дар божий, за который человек, обладающий им должен ежедневно благодарить бога, потому что красота — это качество, которое привлекает всех к человеку, обладающему ею; соответственно, он сказал мне, что, пытаясь стать некрасивой, я делаюсь недостойна этого божьего дара и становлюсь виновна в неблагодарности по отношению к Создателю. Он сказал мне, что в знак покаяния за это преступление я должна красить свои губы в красный цвет всякий раз, как мне кажется, что они слишком бледны. Я должна была ему это пообещать, и я купила красную помаду; но до сих пор ею не воспользовалась. Добавьте к этому, что мой отец мог бы это заметить, и мне было бы трудно ему объяснить, что я делаю это по приказу моего исповедника.

— Он молод, ваш исповедник?

— Ему шестьдесят два года.

— Вы рассказываете ему обо всех ваших греховных слабостях?

— Ох, что до этого, я рассказываю ему все, потому что всякие обстоятельства малого греха могут привести к большому смертному греху.

— Он расспрашивает вас?

— Нет, потому что знает, что я рассказываю ему все. Это наказание, это большой стыд, но надо его вытерпеть. Уже два года, как я у него; до этого у меня был другой, который был невыносим. Он спрашивал у меня вещи, которые меня возмущали, которые меня оскорбляли. Я покинула его.

— Что он у вас спрашивал?

— Ох! Избавьте меня от необходимости вам отвечать.

— Что заставляет вас ходить к исповеди так часто?

— Что заставляет? Слава богу, мне это не необходимо. Я хожу туда, однако, каждую неделю.

— Это слишком много.

— Не слишком, потому что, когда я повинна в смертном грехе, я не могу спать. Я боюсь умереть во сне.

— Я сочувствую вам, моя дорогая, потому что этот страх должен делать вас несчастной. У меня есть преимущество, которого нет у вас. Я намного больше рассчитываю на милосердие божье.

Пришла кузина, и мы поехали. Между прочим, нет ничего более странного, чем это: набожная девушка чувствует, отправляясь со своим любовником на богомолье, во сто крат большее удовольствие, чем если она лишена предрассудков. Эта истина слишком в натуре человека, чтобы мне нужно было ее доказывать моему читателю.

У дверей мы встретили большое количество экипажей, соответственно, маленькая церковь была заполнена богомольцами и богомолками разного рода. Я увидел там герцогиню де Вилладариас, знаменитую своей нимфоманией. Когда ею овладевала маточная ярость, ничто не могло ее удержать. Она хватала мужчину, который пробуждал ее инстинкт, и он должен был ее удовлетворить. Это случалось с нею несколько раз в публичных собраниях, откуда присутствующие вынуждены были спасаться. Я познакомился с нею на балу, она была еще красива и довольно молода; она была на коленях, когда я вошел с двумя богомолками, и она уставилась на меня, как бы пытаясь узнать, так как видела меня только в домино. Мои богомолки, обрадованные, что находятся там, молились в течение получаса, затем поднялись, чтобы уйти, и герцогиня поднялась тоже. Вне церкви она спросила меня, знаком ли я с ней, и когда я ей назвался, она спросила, почему я не прихожу к ней повидаться, и хожу ли я к герцогине де Бенавенто. Я сказал, что нет, но заверил ее, что зайду отдать ей поклон.

Отправившись прогуляться в «Лос Бальбадес», дорогой я объяснил кузинам суть болезни герцогини. Донна Игнасия, напуганная, спросила, сдержу ли я свое слово, и я видел, что она вздохнула облегченно, когда я ответил, что нет.

Я смеюсь, когда думаю о некоторых фактах, которые несчастная философия пытается разрешить среди других проблем, в то время, как они решены с тех пор, как существует разум. Хотят узнать, какой из двух полов более прав в вопросах плотской любви, по отношению к удовольствию, которое он ощущает в процессе. Всегда говорят, что это женский пол. Гомер создал диспут между Юпитером и Юноной, передаваемый Терезиасом, который, будучи женщиной, выдавал верное суждение, но вызывал смех, потому что получалось, что существуют оба удовольствия в равновесии. Общее мнение заставляет говорить практикующих, что удовольствие женщины должно быть более сильным, потому что праздник случается в ее собственном доме, и это соображение более правдоподобно, потому что, вместе со всем его удобством, оно предполагает только предоставлять возможность действовать; но то, что делает правоту этого довода осязаемой для разума физика, это, что если бы женщина не получала больше удовольствия, чем мужчина, природа бы не толкала ее к этому делу более, чем его; она не трудилась бы над этим более, чем он, и не имела бы больше для этого органов; потому что, если бы не было этого кошелька, что имеется у нее между intestinum rectum и мочевым пузырем, который называется маткой, и который является частью, абсолютно чуждой ее мозгу и, соответственно, независимой от ее разума, очевидно, что было бы непонятно, как можно было бы обеспечить возможность рождения человека без того, чтобы мужчина ее осеменил, но при этом обязательно, чтобы эта ваза его приняла и сохранила до состояния, когда он мог бы сопротивляться воздействию воздуха, прежде чем он вышел бы на свет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});