Я боюсь мошек - Фредерик Дар

Объяснив все это жестами и мимикой, вдовушка принялась подавать обед. Мое завоевание казалось мне столь же способным к кулинарии, как я к обнаружению месторождений швейцарского сыра. Я сказал себе, что ее благоверный сделал правильный выбор, предпочтя пасть на поле битвы. Лучше умереть от разрыва снаряда, чем от печеночной колики.

Назвать вам уникальное кушанье, которое она подала, было бы для меня непосильным подвигом. Думаю, что ему никогда не давали названия. Оно состояло из рубленого мяса, отварной капусты, взбитых сливок и слоя сала, более толстого, чем сестрички Питер. Но я был так голоден, что все это съел.

Когда кончился прием пищи (для обозначения того, что ЯР делал нет другого термина), дама пожелала узнать, чем я занимаюсь у себя дома. Я заговорил ей зубы не хуже служащего компании «Мессажери Маритим», сказав, что работаю в авиации, и все в таком роде… Мои невразумительные объяснения кончились тем, что она поверила, будто не может меня понять, и отцепилась.

Лучшее средство заставить даму молчать, поверьте мне — это ее поцеловать. Как правило, они вежливы и знают, что с полным ртом не говорят…

Не могу сказать, чтобы эта толстушка меня привлекала; о, нет! Но ее милое отношение не только ко мне самому, но и к моему желудку, заставляло вознаградить ее, как я это умею делать. Забыв, что она весила на тридцать кило больше, чем следовало бы, и при этом косила, я повел себя так, будто имею дело с чем-то средним между Мерилин Монро и Мартиной Кароль.

Потертая, но гостеприимная софа приняла нас в свои объятия. Наигрывая на подвязках дамы мелодию для балалайки, я напевал «Вальс конькобежцев». Вдовушка (ее звали Хилдегард) была на верху блаженства. Чтобы доказать мне, что я имею дело не с невеждой, она продемонстрировал неизвестные мне дотоле восточные фокусы, такие как «Волшебный трубопровод», «Веселый турок», а также весьма привлекательный номер под названием «Дым меня не беспокоит».

В знак благодарности я научил ее приему «Встань пораньше» и «Муниципальной метельщице» — старому трюку, который в наше время почему-то совсем забыт.

Обменявшись любезностями, мы заснули на диване, как два голубка.

* * *

Я проснулся рано утром с ватными ногами и с противным вкусом со рту. Свет пробивался через окно. Я зевнул и, уставив глаза в побеленный потолок, подумал, что моя вчерашняя: партнерша должна быть к этому времени мертвой. Она лежала неподвижно рядом со мной, не подавая признаков жизни. Волосы встали у меня дыбом при этой мысли. Она умерла во сне, а я, полностью выключившись, даже не заметил ее агонии!

Я думал, что дошел до предела ужаса. Вы отдаете себе отчет в этом, вы, пустые чердаки? Я принес смерть (и любовь, согласен) этой милой женщине; а потом храпел рядом с ней, оставив ее подыхать без всякой помощи! Это было отвратительно! К тому же она — не единственная моя жертва. Старая перечница в соседней комнате должна была тоже загнуться. И люди, с которыми я сталкивался вчера на улице! Я — социально опасное явление! Язва! Если я еще человек (я думаю, что доказал это мадам Тушеной Капусте), мне надлежит самому покончить с собой, чтобы спасти своих современников.

Я вскочил с кровати. Я был холоден, как нос эскимосской собаки. Да, со мной все кончено. Я напишу письмо Старику, пару слов Фелиси, а потом… Потом, надеюсь, в квартирах этого города есть газ.

Шум заставил меня подскочить. Я отважился на то, чего не хотел до сих пор делать: бросил взгляд на диван. Что же я увидел? Малютку Хильдегард, нежно мне улыбавшуюся.

Я пошатнулся. Что это означает? Она все еще жива? Я подбежал к ней и погладил ее по лбу. Ни малейшего пота, никакой лихорадки. Она нормально дышала и казалась счастливейшим на свете существом.

Как?! Значит, я более не заразен? Я должен это знать! Надо проверить!

Я бросился в комнату к старушке. Эта почтенная дама еще спала. Звуки, которые она издавала, храпя, мог бы производить турбореактивный самолет. Она чувствовала себя хорошо. Вы можете возразить, что если остаются в живых после взрыва бомбы весом в тонну и свалившегося дома в шесть этажей, то какой-то вирус уже не может быть опасен — но все-таки!

Я танцевал дьявольскую жигу! Это не мое выражение, но приятно употреблять штампы, если они точно подходят к ситуации.

Я прыгал по квартире под ангельским и пылким взглядом моей красавицы. Что было особенно прекрасно у этой малютки, это то, что она и не пыталась понять, в чем дело. Я предавался с ней необыкновенно эксцентричным играм, а она и не моргнула глазом. Это было тем более неправдоподобно, что большинство цыпочек всегда хочет знать больше, чем вы знаете сами — ведь так? Это еще один их недостаток.

Нет такой девчонки, которую вы превзойдете в искусстве задавать вопросы! Совать нос, куда не надо — это их специальность. Чтобы расколоть вас, у них особые методы.

Немного успокоившись, я стал рассматривать вопрос научно. Почему я не заразен? Ларье оставался болен до самой своей смерти! Вчера утром я умертвил тех, кто меня арестовал, а вечером того же дня смерть покинула меня!

Я сел, чтобы выпить кофе с молоком, предложенный мне Хильдегард. Я начал мысленно перебирать вчерашние события. И вдруг я увидел себя, только что арестованного, катавшегося по земле, чтобы раздавить ампулы! Черт возьми, вот в чем дело! Это не я поразил насмерть моих палачей, а жидкость, к которой они прикоснулись, обыскивая меня! Они нашли свою смерть в моих карманах, идиоты! С таким же успехом они могли попытаться подмести тротуар своим задом!

Я пил кофе маленькими глотками, с наслаждением. Я был чист, дети мои! В новорожденном младенце больше микробов, чем во мне!

Жизнь была прекрасна!

Я больше не боялся мошек!

Глава XV,

в которой, чтобы выжить, мне приходится сменить пол.

На моих часах было без четверти девять, когда Хильдегард ушла. Моя прелестная хозяйка работала в магазине, если я правильно ее понял. Что она продавала, напротив, было не очень ясно. Для объяснения она пользовалась такими неясными жестами с вилкой, из которых можно было вывести, что она сбывает то ли столовые приборы, то ли монтировки для автомобильных колес.

Затянувшись в черный костюм, раскрасив лицо, натянув на толстые икры хорошенькие хлопчатобумажные чулки, водрузив на голову большой берет, украшенный жемчужиной, пером и пластмассовым корабликом, она отпустила мне последний утренний поцелуй, поручив моему попечению свою добрую старую матушку.

Успокоив ее, я наблюдал за ее отбытием. Спрятавшись за створкой окна, я видел, как она вскочила в трамвай. Теперь начиналась моя партия. Вдовушка, конечно, купит газету или поговорит с подружками. Очень скоро она узнает, кого приютила у себя на ночь, и мое положение станет критическим.

Я должен был немедленно убраться отсюда, но вставала все та же проблема: человеку, преследуемому этими подонками, без документов и без деньжат, это трудно было осуществить.

Я прошелся по квартире в поисках вдохновения. И в мамашином углу я его обнаружил. Платье дамы висело на спинке стула. Я понял, что оно длинное и широкое, поскольку его владелица высокая и толстая! Бывало, мы с ребятами играли роли травести. Я одевался Кармен, и никто не хотел верить, что это мужчина. Почему не попытаться на время принять женский облик? Я открыл шкаф, где был огромный выбор. Я предпочел черный костюм. Многие женщины здесь одевались топорно. Мужской стиль был в моде.

Я разделся, надел белый корсаж (он немного отвисал спереди, но это не важно) и натянул костюм. Он треснул на плечах. Нельзя было делать резких движений, иначе он лопнул бы, как спелый плод. Держаться поэтому следовало очень чопорно.

Я нашел серые чулки, надел их и прикрепил при помощи кусков резинки, спешно превращенных в подвязки. В этой одежде я чувствовал себя очень глупо. Я осмелился взглянуть на себя в зеркало. Глядя на меня, хотелось сказать: «Добрый вечер, мадам», и бесплатно провезти в фиакре.

Я продолжал рыться в ящиках комода, потом шкафа. В конце концов я нашел коробку из ракушек с деньгами. Там было две тысячи марок — я думаю, матушкины сбережения. Я колебался — было свинством отнимать у нее деньги, но что делать: речь шла о спасении жизни. Я дал себе слово когда-нибудь их ей вернуть. Я обильно накрасился: красные губы, щеки, черные брови. Потом я стащил старое удостоверение (или что-то похожее на него). И, наконец, я сложил мое тряпье в старый чемодан и отправился, гордый как владелец питейного заведения!

* * *

Я вышла из дома, держась очень прямо (я употребляю женский род, говоря о себе в тот момент; надеюсь, что это не приведет меня на дурной путь). Не успела я пройти десять шагов, как мурашки побежали у меня по спине!

Представьте себе, мою малютку Хильдегард в сопровождении трех мужчин, гражданская одежда которых не могла скрыть их профессию. Лицо у нее было безумное, как у мадам Мари Белл[23] в роли Федры! Я понял, что мое переодевание было продиктовано вдохновением. Им же была продиктована быстрота, с которой я смоталась. Она не теряла времени, моя королева! Увидев газетные заголовки, напечатанные крупными буквами, она немедленно направилась в соответствующую контору! Все было забыто: прекрасные страницы любви, опасные упражнения, восхитительные трюки! И вот она уже возвращается, ведя за собой охотников для поимки своего парня. У нее на губах еще вкус моих поцелуев, а она посылает меня в тюрягу. В этом все женщины. Донос уже готов в них, когда они занимаются любовью. Просмотрите всю историю преступлений — из-за баб попадались главари шаек, Диллинджер[24] и прочие! Вот они, подружки, которым вы хотите добра! Когда они получили свое, они выкидывают вас на помойку! Ни совести, ни сердца!