Современная норвежская новелла - Густав Беннеке

Кому-то оставаться на борту, следить за насосами. Слава богу, качает хорошо. Завтра к вечеру закончим. А там опять рейс. Шестьдесят семь, а то и шестьдесят восемь, и шестьдесят девять, и все семьдесят суток в море — пойдем назад за нефтью. Там уж на берег не отпустят. Время дорого, нефть дорога. За насосом следит старик механик. Он останется с помощниками капитана и с кем-нибудь из матросов зарабатывать сверхурочные. В машине надо вынимать поршень. Дело спешное, к утру надо все кончить. Нужны люди — рабочие руки. Им за все заплатят: налоги вычтут по таблице — все как положено. Жаловаться не на что. Тем, кто постарше, не впервой проводить в море по шестьдесят семь суток. Им все равно. На танкере даже привычнее, в море лучше, чем на берегу, потому что нет того шума и грохота. Они еще не раз проведут в море по шестьдесят семь и по семьдесят суток, пока не сойдут наконец на берег, получат пенсию и будут доживать свое в ожидании смерти. На берегу их никто не помнит, кроме учреждения, в картотеке которого записаны их фамилии и где им выдают все, что полагается, за вычетом налогов. Значит, есть чего ждать от будущего, и, пожалуй, этого довольно.

Имеется здесь народ и помоложе, готовый на все махнуть рукой — на сверхурочные и на сон, лишь бы сойти на берег. Жизнь ведь там идет. А им надо жить быстро, на жизнь им отпущена ночь, одна ночка. Как знать, когда вернемся, вернемся ли. Времена меняются, меняются фрахт и рынок.

Современный нефтеналивной танкер. Большие и светлые помещения, на корме у команды своя кают-компания. По стенам картины и репродукции — красота! Все продумано, полный комфорт. И каюты просторные, с кондиционерами. Судовладелец — душевный человек, доброжелательный, сам не плавает, зато знает, что нужно для блага нефти, судна и людей. На корме — умывалка и душевая. С одной стороны — для матросов, с другой — для механиков. Молодежь моется. С ними боцман и кое-кто из пожилых. Пожилые сойдут на берег, выпьют по кружке или, скажем, по четыре пива и довольны, им больше ничего и не требуется. А там — назад, на танкер. Разве что прогуляться, чтобы ноги размять, и сразу в такси и назад. Не слишком поздно, чтобы выспаться хорошенько. Это солидный народ, положительный, знают свое место. Уже ученые.

Молодежь уже намылась. Этих жизнь еще не выучила. Не хотят они, не могут, не набрались еще ума, чтобы задушить в себе жажду жизни. Она в них бродит, мутит рассудок, она говорит, что в такую единственную ночь жить надо на всю катушку. Английские девушки — чем плохо? Испанки? О’кей. Тоже хорошо. Немки? Все один черт. Была бы удача. Удалось бы только оказаться тесно рядом с такой, которая сама того же хочет. Чтобы было тепло и близко. Давать и брать. Чтобы и ей и тебе — тепло. Давать и брать. Пока не прошибет пот и жажда жизни на миг не уймется. Любовь? Может, и любовь. Как хочешь, так и называй. Ночь-то коротка, а дни долги.

— Ну, ты готов?

— Сейчас.

— Я подожду.

— Как хочешь.

— А ты пойдешь?

— Куда?

— А куда мы тогда решили, помнишь?

— Ну, помню.

— А тебе разве неохота?

— Не знаю. Может, лучше возьмем сразу такси, как все наши?

— Так наши-то сперва в пивную отправятся. И танцы еще не скоро. А у меня и выпить есть. Бутылка, которую мне стюард на рожденье подарил. Слушай, ведь ты же сам говорил, что хочешь!

— Ну, говорил. Так это когда было!

— В мое рождение.

— Ага. Было дело. Так ведь то в море, а в море мало ли чего захочется.

— А я-то и бутылочку нарочно для этого случая берег.

— Ага. Это верно. А может, лучше прихватим ее, когда на танцы пойдем? Глядишь, познакомимся с девчонками — и угостить чем будет. А?

— Ну как знаешь. Я тогда один пойду.

— Ну чего уж ты сразу так. Раз я сказал, значит, пойду с тобой. Я только подумал, что, может, тебе и самому теперь расхотелось. Велика ли радость — забраться на горушку, сидеть на травке и вдвоем виски тянуть.

— А помнишь, как мы с тобой тогда говорили и как нам это хорошо показалось?

— Когда ты про Канаду рассказывал, и правда хорошо показалось. А теперь я и позабыл уже, да тут ведь тебе не этот… как его там…

— Сент-Джон. В Сент-Джоне это было. Рейс у нас тогда был в Сент-Джон. И мы с одним парнем так сделали — как сошли на берег, купили бутылку — и айда за город. А там, за городом, то есть прямо как у нас на родине — кругом холмы, лес, за оградами выгоны. Уселись мы с ним вдвоем на опушке, греемся себе на солнышке, ну, из бутылки не спеша потягиваем, толкуем себе о том, о сем… И вдруг глядим — большое стадо овец…

— Ну да. А следом две девчонки. И очень с ними весело стало, как вы их тоже из бутылки угостили. Теперь-то вспомнил.

— Они сразу, как увидали нас, так давай смеяться.

— Не знаю только, кому тут смеяться, на нас глядя. Тут ведь тебе ни опушки, ни выгона, кругом вон одни только нефтехранилища торчат и трубы тянутся.

— Ну, быть не может, чтобы не нашлось какого-нибудь пригорка или на худой конец простой лужайки, чтобы нам с тобой посидеть и спокойно выпить, а там и на танцы можно. Глянь, как солнышко светит, — самое милое дело сейчас на травке посидеть, тогда только и почувствуешь по-настоящему, что ты на берегу.

— Ну ладно. О’кей. Пошли. Бутылку-то не забудь.

— А она — вот, при мне.

— Слушай, а может, лучше возьмем такси, чем пешком твою горушку искать?

— Не надо. На такси мы и сами не заметим, как в городе окажемся.

— Ну и упорный же ты!

— А разве плохо пешком прогуляться? Вот плотник, тот, например, на берегу — только пешком.

— Сказал тоже — плотник! Он же импотент.

Пошли. Старший матрос нехотя, младший весело, опережая товарища на несколько шагов. Однако скоро он остановился и подождал своего спутника, испугавшись, как бы того не сманил какой-нибудь таксер. Дальше пошли рядом и вышли на асфальтированное шоссе, ведущее в город. Справа и слева от дороги — башни нефтехранилищ, трубы нефтепровода, железнодорожные пути с длинными вереницами нефтяных цистерн. Старшему лет двадцать с небольшим, младшему в сентябре, несколько дней тому назад, исполнилось девятнадцать. Оба шли по дороге, никуда не сворачивая.

Наконец набрели на пригорок у самой дороги, поросший до того зеленой травой, какой нигде, кроме Англии, не увидишь. Взобрались наверх. Младший сбросил плащ, расстелил его на траве, достал из-за пазухи бутылку виски и протянул старшему.

— Ну, будь здоров, приятель! Поздравляю.

— Это с чем же?

— Так выпивка-то у нас в честь твоего рождения.

— А! Тогда спасибо. Ну и ты будь здоров. Спасибо стюарду за угощение.

— А он всегда даст, если его вежливо попросишь и пообещаешь, что будешь осторожненько.

— Не очень-то удобно отмечать рождение в рейсе — то тебе вахта, то еще что…

— Да уж. Наотмечаешься так, что потом, пожалуй, и сам не обрадуешься.

— А так-то лучше — сидишь себе, не спеша из бутылки потягиваешь, никуда не торопишься.

— Ага. Наверно.

Вокруг не росло деревьев, ни одного не было сколько видит глаз. Только за проволочной сеткой на много миль тянулись метровой толщины трубы нефтепровода. А дальше со всех сторон — большие круглые блестящие башни нефтехранилищ, и железнодорожные пути с цистернами, и несколько заводских труб, из которых вверх, в безоблачную пустоту, факелами вырывались языки бездымного пламени.

— Денег, поди, тут уйма вложена.

— Должно быть.

— Это надо же выдумать — из труб так и пышет, а людям внизу и сигаретки закурить нельзя.

— Так это же вон как высоко. И потом, лучше все-таки сжигать газ, чем людям дышать этой отравой.

— Если бы не вон эти две башни, нам все было бы видно внизу, даже наш танкер.

— Ага. Наверно.

Две автоцистерны с рокотом проехали на второй скорости, оставив позади растекающийся черный хвост выхлопных газов.

— Фу ты черт, пакость какая! Навоняли-то как.

Нетерпеливый двухместный автомобильчик загудел, обгоняя их. За ним проехало от причалов такси.

— Вот уж если ребята нас заметят, подумают, что мы совсем свихнулись.

— Не заметят. Когда в такси едешь, ничего не замечаешь. Плотник вот тоже всегда говорит…

— Да ну его, твоего плотника, он же…

— Ну ладно, ладно… Выпьем давай!

— Давай.

Оба отхлебнули из горлышка. Старший матрос икнул.

— Хорошее у тебя виски.

— Правда же — так пить гораздо лучше, как мы сейчас? Остальные наши ребята платят в пивной за каждую рюмку по два шиллинга, а там и всего-то капля на донышке. А мы вот спокойненько пьем, и настроение для танцев подходящее будет, а все задаром.

— Ага. Наверное.

Отпили еще по глотку. Младший матрос поперхнулся, закашлялся и икнул. Глотнул еще. Поглядел на старшего и передал ему бутылку.

— Ты давно плаваешь?

— Пятый год пошел.

— И все на танкерах?