Нерон - Эжен Сизек

Сенека, однако, прежде всего друг принцепса. Он так же, как говорит Тацит, его наставник. Наставник, а не опекун, что еще более важно. Тацит представляет его вообще спутником Нерона, его товарищем и желанным другом.

Эту дружбу Сенека должен был разделить с Бурром. Разделение приняло форму сотрудничества, потому что, свидетельствует Тацит, оба [108] «воспитателя» молодого императора были согласны с тем, что редко, когда делят власть, если у них было одинаковое влияние на Нерона. Бурр, благодаря военному опыту и аскезе, Сенека, благодаря способности к красноречию и своей исключительной порядочности и неподкупности — оба использовали взаимную поддержку, чтобы было легче удерживать молодого принцепса с помощью дозволенных удовольствий от скольжения по наклонной плоскости и не вызвать у него отвращения к морали. Оба воспитателя дополняют друг друга. Если Бурр казался более значительным, так как занимал административную должность первого ранга, то Сенека, напротив, неотлучно пребывал с Нероном.

Положение обоих советников по отношению друг к другу нужно, впрочем, уточнить. В 55 году, например, когда Нерон надумал дать Бурру отставку, тот должен был благодарить философа за то, что этого не случилось. Позднее, в разгар дела о «заговоре» Агриппины Нерон требовал, чтобы Сенека следил за Бурром, производил следствие по делу и присутствовал на допросах императрицы. Кажется, что Нерон доверяет ему больше, чем Бурру. Именно Сенека составляет речи императора; это он после убийства матери скажет свое слово первым. Но тем не менее ему в его положении нужна поддержка префекта. В трактате «Милосердие», обращаясь к Нерону, он говорит о своем советнике в таких выражениях: «Бурр, префект претории, избранник, рожден для [109] того, чтобы быть при тебе, принцепс». Вспомним, что, несмотря на свидетельство Тацита, Бурр никогда не был настоящим военным, никогда не добивался звания трибуна, т. е. военного чина. В основном он сделал свою карьеру в финансовом ведомстве как прокуратор. Он показал себя всеведущим интеллектуалом.

Чтобы укрепить свое положение, Сенека устроил родных, друзей и сторонников на значительные посты. В 55 году его брат Галлион становится консулом-суффектом. Племянник Лукан после возвращения из Афин становится квестором, еще не достигнув необходимого возраста. Его зять Помпей Паулин, также в прошлом консул-суффект, был в 55 году назначен легатом, наместником Нижней Германии, его преемник Луций Див был, впрочем, ставленником Бурра, Сенека сам добился назначения консулом-суффектом в августе — сентябре 56 года и выбрал в качестве помощника друга Марка Тиберия Максима. В это время консулом становится Цезоний Максим, еще один поклонник Сенеки. Луций Анней Серен, другой родственник философа, использовал связь императора с Актэ, чтобы заполучить префектуру округа. Что касается Мелы, второго брата Сенеки и отца Лукана, то он отвечал за снабжение столицы. Назовем еще Педания Секунду, испанского друга, сенатора, правителя столицы, Бальбилла — префекта Египта в 55-59 годах, Отона и Сенецио, друзей по ночным проделкам цезаря, и почтенного сенатора-стоика Тразею: [110] консул-суффект, преемник Сенеки в 56 году, стал гарантом связи Нерона с сенатом. Связи, конец которой смог положить лишь провал налоговой реформы в 58 году.

Кроме консульства Сенека не выполняет никакой ответственной работы, что тем не менее не мешает ему влиять на императора. Свой человек при дворе, он занимает значительное место в окружении принцепса. Его перу принадлежат закон о наказаниях наместников в провинциях, не справляющихся со своими заданиями и обязанностями, а также закон об устройстве ветеранов в итальянских колониях, некоторых финансовых мер в пользу сенаторов и запрещении наместникам в провинциях проводить игры. Внешняя политика его тоже интересует, все, что он видит, принимается близко к сердцу, но только лишь то, из чего можно извлечь пользу для Империи. Сенека станет очень богатым, сначала в силу адвокатской деятельности, а потом благодаря щедрости Нерона. Он владел поместьями в Испании, Италии и Египте. Многие считали, что состояние связано с убийством Британника, и упрекали его за то.

Сенека и школа политики

Голос Сенеки не был гласом вопиющего в пустыне. Считается, что, начиная с 49 года, он был, несомненно, самым значительным рупором [111] класса сенаторов, всадников и богатых провинциалов, благосклонно относящихся к укреплению абсолютизма. Но компромисс, который позволил себе философ, классических идеалов стоиков и доктрины Антония об императорской милости не состоялся, если бы Сенека не был посвящен в египетское и восточное учения. Нельзя сбросить со счетов тот факт, что он прожил шесть лет, с 25 до 31 год, на земле фараонов. Для этого пребывания у него было много причин. С одной стороны, астма. Философ был подвержен этой болезни, ему нужно было лечиться. С другой стороны, несоответствие запросам императорского дома, где ему указывают на его место, осуждают вегетарианство.

В течение шести лет он посещает все близлежащие страны, что будет отражено в его произведениях. Там он открыл для себя символический смысл иероглифов и древних мифов, завязал отношения с греко-египетской интеллигенцией, такими как Херэмон или знатные члены еврейской общины, возглавляемой известным деятелем Филоном. Он находит точки соприкосновения в идеях стоиков, древних мифах и менталитете египтян. Из этого опыта родился его трактат De situ de sacris Aegyptiorum, произведение, посвященное географии и верованиям народов Нила. Любопытство толкает его еще дальше — открывать чудеса Востока, собрать сведения о другой его части — Индии. Он не сбился с пути, не заблудился, он стоял лицом к лицу с [112] восточными культами и позднее открыл для себя ислам. В трактате «О суевериях» он иронизирует над восхвалением Осириса и над «психозом», порождаемым египетскими обрядами. Затем возвращается к греко-римской мудрости, которую понимает и частью которой себя ощущает. Этот интерес никогда не мешал ему направлять свой взгляд в сторону реальной жизни Империи и, в первую очередь, Рима. Об этом в основном его произведения из области политологии.

Откровения, несмотря на кажущуюся легкость и пикантность, охватывают в его поле зрения значительный период. «Отыквление Божественного Клавдия» — памфлет забавный и язвительный, который будет широко распространяться в среде класса, связанного с римской политикой. Эта сатира — смесь стихов и прозы, меняющийся стиль и структура — относится, без сомнения, к началу 55 года.

Произведение, мы это видим, — ответ на мемуары Агриппины. Но не в этом лишь его смысл. Рассказывается, как покойный Клавдий на небесах теряет звание Божественного, которое ему присвоили на земле, и становится тыквой, символом шутки и глупости. Протест несчастного императора ни к чему не привел, он никогда не будет Богом. Отвергнутый и презираемый идет он в АД, где становится объектом вечных насмешек. Это в какой-то степени траурная речь на могиле Клавдия, произнесенная Нероном, но [113] с обратным смыслом. В этом трактате Сенека рвет с собственным прошлым придворного льстеца, пародируя самого себя, — произведение «Соглашение с Полибием», написанное с целью польстить еще живому императору. Он превратил Клавдия в гротескный и причудливый образ, что позднее потрясет Тацита. Это панегирик, над которым смеется он сам. Но тут критик идет еще дальше — политика императора в целом, которую он пропускает сквозь сатирическое решето: судебная практика, жестокие репрессии, терпимость в отношении восточных культов, снисходительность к провинциалам, и особенно вольноотпущенникам, слабеющая внешняя политика. У Сенеки крепкая хватка. Нет ли здесь завуалированного намека на недовольство Британником? Думаем, нет. Имени Мессалины, матери юного сводного брата Нерона, спровоцировавшей ссылку Сенеки на Корсику, нигде в трактате не упоминается.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});