Тритон ловит свой хвост (СИ) - Богданов Борис Геннадьевич

— А это? — Трепников кивнул на коньяк и закуски.

— Отдыхай, думай, — сказал Жогин. — Хорошее пойло помогает думать, и наутро голова не так болит.

— А?.. — начал Никита Николаевич.

— И ноут тоже, — ответил Антон. — Там и ещё есть, найдёшь.

Они ушли.

Никита Николаевич выпил ещё. По телу разлилось приятное тепло, но особого опьянения он не чувствовал.

Не алкоголь пьянил его, а перспективы.

Перспективы получить мир на ладони, первым из астрономом увидеть его, изучить, остаться в Истории. Объект, до которого подать рукой. Не в переносном смысле, в самом прямом! Чужое солнце, чужая планетная система, которую не застилают облака межзвёздного газа и пыли, вид которых не искажает влияние чёрных дыр и галактик. Его можно потрогать руками, и если там живут разумные существа, то увидеть их и поговорить…

Он запустил следующий ролик. Рядом со звездой двигалась планета. Она была слишком далека, чтобы рассмотреть подробности, но она была и она двигалась. Чересчур быстро по астрономическим меркам. Чересчур, слишком… А звезда внутри стометровой пещеры — не слишком?

Это нобелевка! Руки у Трепникова задрожали и вспотели, и он лихорадочно вытер их о штаны. Молодец Жогин, что пришёл именно к нему, ах, какой молодец! Главное теперь — не ударить в грязь лицом, выжать из открытия всё, что только возможно. И для этого нужно… Он поискал глазами бумагу. Позорище! У него нет обычной чистой бумаги для записей…

Трепников вскочил, схватил с серванта первую попавшуюся тетрадку, выдрал чистые листы. Прощайте, балбесы! Если мы увидимся ещё когда, то только случайно.

Склонившись над бумагой, Никита Николаевич начал писать. Ах, как много надо учесть, как много важного вспомнить! Ничего, тетрадей ему хватит…

***

Никогда ещё Никита Трепников не работал так много и не спал так мало. Тяжкий труд не приносил утомления, а только лишь эйфорию. Возможно, оно аукнется, но потом, потом! Сейчас же Никита Николаевич творил. Жогин, когда они встретились на следующий день после памятного разговора, принял все его предложения. Несколько мелких замечаний не в счёт, Трепников и так не жаждал быть начальником. Но что касалось науки — всё стало его епархией. Монопольной, единоличной.

…Пролом в стене пещеры расширили и укрепили; никому не улыбалось свалиться на стометровую глубину. Сейчас в окрестности сияющей во тьме ядерного пузыря звезды нацелились несколько объединённых в сеть телескопов, а также мощный приёмопередатчик. Цивилизация, если она есть, не может не излучать. Это излучение нужно уловить, отделить от земных помех и фона родной звезды, если получится, расшифровать и взглянуть на мир чужими глазами.

Трепников дрожащими пальцами погладил кожух телескопа, пробежался по кнопкам и тумблерам управляющей панели. Одно нажатие, и в история астрономии начнётся новая страница. Как он озаглавит будущую статью? Неважно. Она будет опубликована в самых престижных журналах и принесёт ему мировую славу.

— Питание! — хрипло распорядилсь Никита Николаевич в микрофон.

— Есть питание, — отозвались динамики голосом одного из подчинённых Ильи, Вадима.

Снаружи, где свежий лесной воздух и свет Солнца, кто-то перекинул рубильник. Ток от дизеля потёк внутрь и достиг машины Трепникова.

Пульт осветился. По экрану побежали строчки первоначальной загрузки. Трепников настаивал, чтобы дизель поставили тут, чтобы быстрее, быстрее приступить к работе, но его убедили: не стоит. Выхлоп отравит атмосферу в тоннеле, работать станет невозможно. На прокладку кабеля ушёл лишний день, зато теперь…

Никита Николаевич застонал от нетерпения… Ну же!..

Тихо зашелестели приводные двигатели телескопа. Трепников задавил волнение и уверенными движениями сориентировал прибор на планету. Синий в белых разводах шар выполз в центр экрана. Трепников откинулся в кресле. Изображение планеты чуть подрагивало и ощутимо сдвигалось в сторону. Планета бежала по извечной орбите, и следовало подождать, чтобы сдвинулась сильнее. По двум точкам процессор телескопа рассчитает орбиту и станет держать планету в центре экрана автоматически.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В груди Трепникова бушевал огонь. Он налил холодного чая, медленно выпил. Ждать оставалось недолго. Какой смысл нервничать, если всё идёт по плану?

Прибор мелодично тренькнул. Есть! Изображение планеты дёрнулось, встало точно по центру экрана, на мгновение размазалось и стало чётким. Мегабайты информации потекли в накопители. Рентгеновское, гамма, радиоизлучение во всех диапазонах, всё излучение видимого спектра, а также инфракрасное. Для приёма длинных волн стометровый отрезок тоннеля опутали сеткой антенн. Все эти данные он изучит потом, а сейчас Никита Николаевич просто смотрел на занявший всё свободное экранное место геоид. Смотрел жадно, не отрываясь. Все земные астрономы, великие и не очень, всемирно признанные и прозябавшие в безвестности, завидовали бы ему теперь. Если бы знали. Но они не знают. Ах, какой он устроит им сюрприз!

Трепников даже зажмурился от удовольствия, представив, какие лица будут у его бывших коллег. Ну, сами виноваты. Не оценили, не поняли!

***

Марина спала, вольготно раскинувшись на простынях. Фёдор осторожно, чтобы не потревожить её, отодвинулся в сторону. Какая женщина! Ведь ей за сорок, а тело как у двадцатилетней модели. В который раз он изумился, какой Жогин идиот. В такую женщину надо вцепляться руками и ногами, не спускать с неё глаз, не дай бог уведут, а он… предоставил ей свободу! Не понял, что тем самым унизил жену, показал, как мало для него значит мать его собственного сына. Женщина должна видеть, что её любят и жаждут, что её ревнуют ко всем вокруг, да хотя бы и к Владимиру Владимировичу!

Про Коперника и говорить не стоит.

Ну, чем Илюха дурнее, тем лучше. Параминов осторожно прикоснулся пальцем к Маринкиной груди, спустился в ложбинку, поднялся на вторую, обвёл вокруг соска. Марина улыбнулась, ресницы её задрожали.

— Не спишь? — спросил Фёдор.

— С тобой поспишь.

Она сладко потянулась. Ох, чертовка! Куда до неё Верочке.

— Ты самая лучшая, — серьёзно сказал Параминов. — Кой чёрт дёрнул за Илью выскочить?

— Любовь у нас была, — ответил Марина. — Он знаешь, какой был? Такой галантный кавалер. Я и поплыла. Да все девки с потока за ним бегали!

— Это да, это я помню, — согласился Фёдор. — Уходи от него.

— Не могу, Федя, — ответила Марина. — Сын у нас. Он его любит, везде за собой таскает. Недавно вот, — она на секунду задумалась, — в лес потащил. Две недели там провели, Артёмка сияющий приехал.

— Рассказывал чего? — безразлично поинтересовался Фёдор.

— Нет, — сказала Марина. — Чувствую, подмывает рассказать, но крепится. Ты-то сам не знаешь, что у них случилось.

— Тебе, что, Илюха не рассказал? — изобразил удивление Параминов.

— Не спрашивала, — сказала Марина.

— Я тем более не спрашивал, — сказал Фёдор. — Не моё, знаешь, дело, расспрашивать его.

— Ой, врёшь, — Марина чмокнула его в нос, — ведь врёшь! Ты же следишь за ним, неужели нет?

— Не настолько же, чтобы в лес за ним ездить, — усмехнулся Параминов. — Но я надеюсь на тебя. Узнаешь что интересное, расскажешь?

— Куда я от тебя денусь, Федька!

Марина села, оглядела его с ног до головы.

— О, да ты тоже проснулся! Проснулся и молчишь? А бедная женщина лежит недоласканная, недоцелованная!

— Недотраханная, стало быть, — определил Фёдор.

Он решительно взял её за талию, перевернул на живот…

— Догадливый, — низким голосом произнесла Марина, оттопыривая зад.

В дверь постучали.

— Что там ещё?! — рявкнул Параминов.

— Письмо, Фёдор Иванович, — раздался из-за двери голос личного водителя, Сашки.

— Подождать нельзя? — раздражённо, но уже тише спросил Параминов.

— Невозможно, Фёдор Иванович. Только что передали, сказали — срочно.

Сашка был предельно серьёзен.

— Ладно. Подожди, милая.

Параминов щёлкнул Маринку по тугой ягодице, поднялся и подошёл к дверям.