Тритон ловит свой хвост (СИ) - Богданов Борис Геннадьевич

Он сел на табурет и задумался. Кому он успел перейти дорогу за те часы, что провёл в городе Умелых? Мастеру Гуку? Вряд ли, набольший воров не стал бы так торопиться. Гук знает, что Калам держит слово, и если обещал не работать здесь, то и не станет. Значит, примитивный грабёж? Кто, кроме папаши Рута, знает о его деньгах? Только Юртун. Но Юртун прибыл вместе с ним на «Морской птице», он матрос и если хотел ограбить, то мог сделать это в пути. Казалось бы, что может быть проще: стукнуть по голове путешественника, вышедшего на нижнюю палубу проветриться, и сбросить тело в море? Обшарив предварительно карманы. Значит, это не Юртун и уж точно не капитан «Морской птицы». Перед тем, как взойти на палубу этой посудины, Калам навёл справки, «Морскую птицу» ему рекомендовали люди, которых он давно знал и доверял безусловно. Оставался ещё Другош, но эту мысль Калам отмёл как несуразную. Кто он Другошу? Ведь не серебро же возжелал возвратить старый деспот Венето!

Так или иначе, «Свиная нога» оказалась неудачным выбором. Завтра на рассвете он уйдёт.

— Господин?

Калам обернулся к дверям. В каморку заглядывала мастерица Ага с подносом в руках. Пахло умопомрачительно, и Калам на миг заколебался. Съезжать из гостевого двора, где так вкусно кормят? Не дурак ли он?

— Благодарю, мастерица, — кивнул Калам. — Скажи папаше Руту, что мои планы изменились. Я проведу у вас только одну ночь. Жаль, но дела требуют. А ужин оставь, — добавил он, завидев, что Ага вознамерилась унести поднос. — Я слишком голоден, чтобы отказаться от твоей стряпни.

— Вот это правильно, господин! — обрадовалась мастерица Ага. — Про мою стряпню всякий скажет, что ею и тирану подать не зазорно. А съехать… съехать в любой час можно!

Воркуя так, она быстро сгрузила содержимое подноса на стол перед Камалом.

— Кушайте, господин, — умильно улыбнулась она, отходя к дверям. — А утром всё и решите.

Взявши нож, Калам приступил к еде. Как и днём, мясо было выше всяких похвал, даже и холодное. Он и не заметил, как умял под пиво половину порции. Эх, хорошо!..

Какой-то звук сверху привлёк его внимание. Птица прошла по черепичной крыше? Или ветер шевельнул металлические карнизы? Подумав, Калам решил не обращать внимания. Мало ли какие звуки могут случиться в незнакомом месте…

Глава 6

Небо было высокое до головокружения. Но в него всё равно хотелось смотреться. Что ещё делать, если в кои-то веки раз выполз на девственную природу? Фёдор Параминов сплюнул травинку, которую грыз уже минуты две и сгрыз, измочалил до потери удовольствия. Трудно считать место, где когда-то подорвали ядерный фугас, девственным, но, если охота, об этой малозначительной детали можно забыть. Железо за прошедшие годы почти сгнило и уже не пахнет даже ржавчиной.

Если не принюхиваться.

Фёдор поёрзал в раскладном кресле. Хорошо!.. Солнце проглядывает сквозь кисею облаков, поэтому греет, но не жарит. Ветер сносит комаров и запах багульника, от которого у него так противно болит голова. Так бы и сидел. Но… что они там копаются?

С минуту Параминов размышлял: встать или обойтись, так и не принял никакого решения, и тут со стороны скал захрустел под тяжёлыми шагами гравий.

— Н-ну? — не поворачиваясь, вопросил Фёдор.

Афанасьев, не отвечая, поставил на попа подготовленный заранее чурбачок и сел напротив. Он был совершенно бледен и глядел ошалело. Настолько, что Параминов с трудом сдержал усмешку.

— Что нашли, спрашиваю? — повторил он.

— Выпить нет, Фёдор Иванович? — спросил внезапно Афанасьев. — Покрепче чего…

— Даже так? — удивился Параминов. Афанасьев, хотя и походил с виду на гангстера-громилу из старого вестерна, человеком был деликатным и лишнего себя не позволял. До этой минуты не позволял. На корпоративах не пил, максимум бокал сухого вина или шампанского на новый год. Крепкое не пил никогда. И не то чтобы таился, а сам был не против кинуть в пасть стопку-другую, нет, подчинённые, друзья и знакомые, все, до кого дотянулись руки Кузьмы Кузьмича, подтверждали: не пьёт. Не зашит, а просто не видит смысла. Так что… Фёдор Иванович покачал головой и произнёс:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— В тех кустах рюкзак, в нём пошуруй. Стаканы там же.

Афанасьев благодарно кивнул, отошёл на минуту и скоро вернулся с полным стаканом коньяка. В другой руке он держал бутерброд. Испросив взглядом разрешения и получив его, Афанасьев, не изменившись в лице, выцедил спиртное и принялся сосредоточенно жевать. Параминов терпеливо ждал. Доев бутерброд, Афанасьев длинно выдохнул и сообщил:

— Давненько…я не брал… в руки шашек.

— Ты только не напейся, — посоветовал Параминов. — Ну, что?

— Ни в коем случае! — отрапортовал Афанасьев и продолжил: — Если коротко, Фёдор Иванович, там солнечная система.

— Что?! — Параминову показалось, что он ослышался. — Может, ты зря коньяк пил? Стакан, знаешь ли, это не шампанского бокал!

— Ерунда, Фёдор Иванович, — отмахнулся Афанасьев. — Я совершенно трезв. Вернее, я пьян, но не от коньяка, а от того, что… что…

От избытка чувств он запнулся, не в силах подобрать слова, и ткнул пальцем в сторону горы. От выпитого глаза его заблестели, а на щёки вернулся… нет, не румянец, а просто обычный человеческий, телесный цвет. Короче, Афанасьев перестал напоминать ходячего мертвеца, настолько удивлённого этим фактом, что это делало его похожим на человека. Теперь Афанасьев вернул себе людское обличье, но понятнее от этого не стало.

— Пожалуйста, — сдерживаясь, заговорил Параминов, — объясни подробнее.

— Там длинная дорога, военная, наверное.

— В скале? — переспросил Параминов.

— Так точно, в скале, — кивнул Афанасьев. — Продолжение той, что здесь. В конце завалы, но можно пройти. Потом дорога обрывается, там стена. В стене дыра, — он неожиданно хихикнул. — Эти конспираторы завесили её куском ткани. Кажется, это чьи-то штаны, да. А за дырой огромная пещера, и в ней светит звезда.

Он снова выдохнул и замолчал, уперев взгляд в носки ботинок.

— Именно звезда? — тупо переспросил Параминов.

— Звезда, Фёдор Иванович, — глухо ответил Афанасьев. — Натуральная звезда. А вокруг неё — планеты.

— Что за чушь ты несёшь?! — взорвался Параминов. — Какая звезда, какие планеты?! Там гора, максимум пещера в горе. Может, это прожектор? Или сквозная щель в скале, через неё солнце светит?

— Простите, начальник. — Афанасьев выпрямился и посмотрел на Параминова в упор. — Это не прожектор и не солнце через щель. Это звучит как чушь, но это не чушь. И потом, это так легко проверить!

— Я проверю, — пообещал Параминов, поднимаясь из кресла. — Ох, я проверю! Вы у меня побегаете! Кузьма Кузьмич где?

— Внутри распоряжается, — сообщил Афанасьев. — Он тоже верить не хотел.

***

Жизнь у Никиты Трепникова не задалась. Всё чаще посещала его мысль, что в юности он сделал неверный выбор. Пошёл бы в ПТУ, на газосварщика, или в торговый техникум, на… на кого там учат? В первом случае получал бы просто большую зарплату, особенно сейчас, когда рабочие специальности нарасхват, вот втором — превратился бы, глядишь, в уважаемого человека, если бы пережил девяностые. Так нет же, увлёкся астрономией и теоретической космологией, получил образование и специальность «астроном», а больше не получил ничего. Ни жены, ни детей, ни уважения. Ни грантов. Кому нужен в наши времена космолог-любитель? Была одна вещь, которой он мог не то, чтобы гордиться, а не считать провалом. Да только толку с неё — чуть. Вырос Никита Трепников слишком гордым, чтобы радоваться школьной дружбе с местным воротилой Жогиным. Тем более, просить у него помощи.

О конторе, куда его распределили, не хотелось даже вспоминать. Поначалу приняли его хорошо, но потом!.. А ведь горел, участвовал в конференциях, пытался статьи писать. Потом увидел, какое процветает на небогатой астрономической почве воровство, плюнул и вернулся домой.

Вот и преподавал Никита Николаевич алгебру и геометрию в школе. Раньше был приработок, но потом астрономию отменили. Чем думали? В глубине души он понимал причину такого решения. Людьми, которыми не считают мысль о том, что Земля плоская, дикостью, проще управлять. Отсюда все эти попы в телевизоре, церкви-новоделы, на которые без изумления не взглянешь, рассуждения о скрепах и прочее, от чего у Трепникова поднималась в груди волна чёрной ненависти, а руки бессильно потели. Хотелось убивать, но слишком хорошо воспитали его безвременно ушедшие родители… Спасибо советской власти, что дала им квартиру. По крайней мере, Никите Николаевичу есть где жить.