Свет дня - Грэм Свифт

Что ж — это желание сбылось. Насколько могло сбыться. Английский она выучила в совершенстве. Получила диплом. Тоже переводчица. Квалификация приобретена и удостоверена.

И даже мужчина у них был общий.

«Toadstool. Жабья табуретка», — говорит она. Сумасшедшее слово.

Нагибается (так я себе это представляю — детектив, наблюдаю за ними из-за деревьев), делает вид, что кладет в рот и ест, притворяется, что ей плохо. Чем все кончится? Вдруг она забеременеет — у них у обоих это на уме. Но не только это. Чем все кончится? Может, к примеру, чем-нибудь в подобном роде. Ядом, смертью.

Смотрят друг на друга так, словно оба взаправду что-то съели.

Любовь — это готовность терять, это не значит — иметь, владеть.

Выходит — она принесла жертву? Опять оказалась той, кто теряет все? Снова обездоленная — в нейтральной Швейцарии.

Что с ней было дальше? Куда она отправилась? Я мог бы ее найти, выследить. Командировать себя за границу. Выяснить — знает ли она.

Но это не моя забота, я тут ни при чем. Это его забота — того, кто здесь лежит. Боба.

28

Дайсон это сделал. Дайсон. И если бы в мире была хоть какая-то справедливость…

Я до сих пор потрясен — большей частью, правда, не тем, чем другие, не тем, чем была потрясена Рейчел. Скорее противоположным — тем, что эта история вдруг стала моей, стала историей недобросовестного полицейского, которого надо было примерно наказать. Чуть ли не преступление стало моим — преступление Ли Дайсона, который трижды пырнул ножом Ранджита Пателя в его магазинчике на Дэвис-роуд. Только что не убил человека (не впервой ему было убивать), но никак за это не поплатился.

Но я и своим поведением потрясен, не отрицаю.

Воскресный вечер. Экстренный вызов. Сентябрь восемьдесят девятого. Элен дома не было, так что я не могу свалить все на нее. На ее шпильки, на выводящие из себя замечания. «Глядишь и не видишь».

Да о чем это я? Как могла Элен быть виновата?

Три свидетеля — или не одного, как суд посмотрит, если дойдет, конечно, до суда. Но Дайсон это, его работа, его почерк, и он сидел теперь у меня в участке. Шанс сделать все ясным как дважды два.

Ранджит Патель. Но он через несколько секунд вырубился и двое суток потом не мог говорить. Чудом остался жив. А двое суток — это немало… Любой адвокат защиты убедит суд, что на память потерпевшего нельзя положиться. К тому же Дайсон есть Дайсон, и значит, Патель запросто может испугаться и сказать, что ничего не помнит.

Мира Патель, его жена. Но она выскочила из заднего помещения магазина чуть поздновато и не успела увидеть Дайсона (если это был он). Увидела только мужа, лежащего в страшной луже крови, и, смутно, чью-то фигуру (Дайсона, Дайсона), метнувшуюся за дверь. Первым делом кинулась, конечно, к мужу, а не оглядывать улицу, которая, судя по всему, была на удивление безлюдна, и проулок, ведущий к жилому массиву Каллаган-эстейт. Но теперь готова была заявить под присягой, что Дайсон — она знала это имя — до покушения на убийство несколько раз грубо угрожал и мужу, и ей. Однажды даже — правда, в ее отсутствие — показал мужу нож. Она была так же решительно, как я, настроена упечь Дайсона за решетку, и она полагалась на меня.

Помимо этого — Кенни Миллс, и только. Вещественных доказательств никаких. Нож (не маленький, лезвие — четыре дюйма минимум) найти не удалось, Дайсон (если это был он) очень ловко его потерял и за те минуты, что к месту преступления ехали полиция и «скорая помощь», успел (предположительно) вернуться в Каллаган-эстейт к себе на квартиру, снять всю одежду, сунуть в стиральную машину («Ну и что? День стирки»), избавиться каким-то образом от окровавленных кроссовок, одеться в чистое и отправиться в другой конец жилого массива к Мику Уоррену, у которого, по словам Уоррена, они сидели с семи часов и смотрели футбол.

И все это, спросил бы адвокат защиты, все это за те минуты, что к месту преступления ехали полиция и «скорая»?..

Да. Если это был Дайсон — да.

И еще только Кенни Миллс в комнате номер один. Которому приходилось сейчас несладко. Который сказал, что пошел в магазин Пателя за пивом и сигаретами. Да, по проулку из жилого массива, и по дороге не встретил ни души, а в магазине увидел миссис Патель и ее мужа, лежащего без сознания в луже крови.

Я сказал, что он лжет, а он сказал, что нет. Так или иначе, выглядел испуганным.

Не из отпетых, не из непрошибаемых. Не из узкого кружка Дайсона. С периферии — возможно, хотел, чтобы впустили. Теперь, скорее всего, расхотел.

За пивом и сигаретами, которых он так и не купил. И этот невинный маленький поход обернулся для него — хотя Мира Патель показала, что он вошел после ее звонка в полицию, спустя примерно минуту после того, как она сама появилась из заднего помещения, — тем, что его сцапали и обыскали с раздеванием, как будто четырехдюймовый нож мог быть спрятан у него в прямой кишке. Потом долгий поздний допрос, в том числе и детективом-инспектором Уэббом, который приехал из магазина Пателя в девять пятнадцать.

Бросил взгляд на Миллса и велел арестовать еще и Дайсона.

Хорошо известная игра. Двое по разным комнатам, и ты в надежде на быстрый результат пытаешься настроить их друг против друга. Особенно в те драгоценные минуты, пока рядом с ними еще не сидят адвокаты и не подсказывают им, что пора заткнуться.

Не столько допрос, сколько цирковой номер с вращающимися тарелочками. Пока одна из двух не разобьется. Но иногда тебе самому изменяет выдержка. Горячишься, можешь сорваться. Ноздри щекочет запах близкой добычи.

Я знал, что это сделал Дайсон, не Миллс. Но я не обязан был докладывать об этом Кенни. Я даже верил насчет пива и сигарет. Я одному не верил — что он, идя по проулку в то самое время, не встретил Дайсона.

У него была не одна причина выглядеть испуганным.

«Когда ты шел в магазин, тебе никто не попался навстречу?»

«Никто».

«Ли Дайсон, к примеру».

«Нет».

«Жаль-жаль».

«А что?»

«А то, что, если ты не видел Дайсона, ты главный подозреваемый».

«Я пришел после. Та женщина…»

«Миссис Патель? Да, так она сказала. Но, может, она спутала. Она ведь думала, что муж умирает. Еще неизвестно, выживет ли. А может быть, она тебя испугалась?»

«Меня?»

«Тебя. Разве не так было задумано? Пугнуть их. Старый прием. Посмотреть, как далеко можно зайти. Ты, Дайсон и вся компания. Решили: пугнем слегка — и будут как шелковые. А сейчас, Кенни, у тебя у самого что-то испуганный вид».

«Иди в задницу».

«Нет, сам бы ты Ранджиту Пателю кровь пускать не стал. В одиночку — вряд ли. Но ты был там, когда это сделал Дайсон. Очень даже допускаю. И ты вляпался. Ушел. Но потом вернулся обратно. Хитро — да не слишком. Думал замести следы: вот он я, только явился, знать ничего не знаю…»

«Не так было…»

«А как? Как было, Кенни? Что ты хочешь сказать? Что сам это сделал?»

«А ну тебя к дьяволу».

«Кто же тогда? Если не ты — почему вид такой испуганный?»

«А ну тебя».

Комнаты для допросов. Серые коробки. Но бывает, что превращаются в лесные прогалины. И тогда в ход идут когти, зубы. Магнитофон включен на запись, сидит детектив-констебль, но это дела не меняет.

«К твоему сведению, у нас здесь и Дайсон. Только что взяли. Прихватили по дороге».

Пристально смотришь им в глаза.

«Но… держать вас будем раздельно».

«Иди в задницу».

«Боишься Дайсона? Правильно делаешь. Страшный он человек. Я и сам бы боялся, не будь я полицейским. У тебя есть шанс, Кенни. Пока вы тут оба. Ты его или он тебя. Одному гулять, другому сидеть».

Вот что я ему сказал. При магнитофоне.

«Ведь он, он это сделал. А ты там был и видел».

«Нет».

«Ты был с ним».

«Иди в задницу».

«Ладно, хорошо. Тебя с ним не было. Допустим. Но вот тебе другая версия — скажешь, лучше она или хуже. Да, ты пошел за пивом и сигаретами. Ничего плохого не хотел сделать и не сделал. Просто решил купить пива и сигарет. Но повстречал в этом проулке Дайсона. Несчастливая случайность — или счастливая, как посмотреть. Он был здорово на взводе, и деться тебе от него было некуда, верно? А ему — от тебя. Вы двое, больше никого. Он тебя останавливает и рассказывает, что сделал. Из него через край бьет. Могу поспорить даже, что он помахал перед тобой ножом. Он же псих — правда, Кенни? Совсем чокнутый, гад. И говорит тебе, что ты его не видел. Не видел и знать ничего не знаешь. Сказал — и пошел, и нет его.

И теперь у тебя был выбор — так, Кенни? Серьезный выбор. Самое простое — самому исчезнуть. Но ты сообразил, умно сообразил, что если повернуть назад и про это узнают, то ты сообщник. И ты двинул дальше. Двинул, чтобы себя обезопасить, но не только для этого — будем надеяться. Хорошо, Дайсона закладывать ты не хотел, но ты пошел туда по другой причине. В двух шагах — истекающий кровью человек. Может быть, еще живой. Ты правильно поступил, Кенни. Не смылся. Ты не из таких. Повел себя как сознательный гражданин. Это тебе зачтется. Не жди юриста, Кенни. Юристы иногда приходят очень нескоро…»