Идеи в масках - Анатолий Луначарский

Лоран. Именно, ваше высочество, и я охотно написал бы все вами сказанное золотыми буквами на мраморных досках.

Граф Ульм (Насмешливо). Желаю зданиям господина главного архитектора подобной прочности.

Король. Вы хотите оскорбить меня иронией?

Граф Ульм. Разговоры бесполезны. Денег нет! По ордерам, не подписанным мною, — пока я министр, — казначейство не выдаст ни одного оре. Я же твердо решил ничего не подписывать для господина Лорана, кроме разве паспорта для отбытия в прекрасную Францию, изголодавшуюся по его гению.

Король. Конечно! Оскорблять себя и друзей моих не позволю! (Весь дрожа, указывает на дверь). Идите! Ответственность за кризис возлагаю целиком на вас (Ульм молча кланяется и уходит).

(Король бросается в кресло и плачет, как дитя).

Лоран (Бросаясь к нему). Ваше высочество, ваше высочество, ради Бога.

Король (Слабым голосом). Оставьте, оставьте, Лоран. Ведь вы не представляете себе, какое несчастье произошло. Без него государство погибло. Он — дух низшего порядка, но совершенно необходимый в этой огромной кухне. Недаром он правит страною уже 16 лет… Да, да… Революция придет теперь. О, Лоран, какое неожиданное несчастье! Все погибло! Кого я позову? Его министры, более или менее опытные, не пойдут без него… Я знаю… Остальные — волки и обезьяны или, еще того хуже, завзятые радикалы, скрытые анархисты. Я не знаю, за что и как взяться (Опять горько плачет). Ах, Лоран, какая кара! За что? Поддержите меня: я боюсь, что один не дойду до аналоя… Между тем мне так хочется, мне так надо молиться, молиться… Скорее молиться.

(С помощью Лорана идет к аналою и становится на колени).

Король. Лоран, там, в левом ящике стола есть эфир, дайте его сюда.

(Лоран подает ему флакон, который он ставит рядом с собой, он берет в руки четки).

Король. Молиться, молиться…

(Быстро возвращается Ульм).

Граф Ульм. Ваше высочество, каменоломни в Стокгарде обрушились. Двадцать раз говорил я Лорану, что работа ведется там с риском для человеческой жизни. Более шестидесяти рабочих убито и искалечено (Лорану). Милостивый государь, собственно говоря, вас следовало бы арестовать.

Король (С трудом подымаясь с колен) Граф, мне не до того!.. Не до того мне, понимаете? Вы подняли со дна моего сердца всю таящуюся в нем безграничную тоску мою и моего рода, — тоску, которая затопляет звезды, которая грозит затопить своими черными волнами самого Бога! Вы толкнули меня к порогу ночи моего отчаяния! Быть может, святая католическая религия отцов моих спасет меня! Вы толкнули высокую, хрупкую, дивную башню моего духа, и она грозит рухнуть. Молчите же и благоговейте. Удалитесь к вашим крохотным делам, к обвалу какого-то подземелья.

Граф Ульм (Топая ногой). Нестерпимо!

Лоран (Крикливо). Но уходите же, граф; вы мучаете его высочество. Уйдите. Дайте его высочеству отдохнуть и поверьте, что мы сумеем обойтись без вас.

Король (Пожимая ему руку, слабым голосом). Благодарю, Лоран… Позовите мне Куфеке.

Занавес.

Картина вторая

Мастерская Рагнара Браузе. В глубине ее два окна, выходящие в поле. Вдали видны залитые солнцем и поросшие лесом холмы. Комната старинной стройки, большая, может быть, бывший амбар; вместо потолка покатая крыша со стропилами; Налево большой камин, за ним дверь в кузницу, из которой от времени до времени доносится стук молота. Слева выходная дверь, за нею ниша, задернутая красной занавесью. Посредине сцены тяжелый стол с табуретами вокруг. На нем бочонок пива и много глиняных кружек. Стены голые, деревянные. Между окнами постамент с неоконченной работой, завернутой в мокрую простыню. Около него на ящиках и табуретах гипсовые эскизы. Вокруг стола сидят мастер Рагнар и его гости.

Мастер Рагнар — седоватый человек, косолапый и коренастый. На голове у него красный колпак с кисточкою; одет в расстегнутый серый жилет, такого же цвета штаны до колен, поддерживаемые красными подтяжками, грубые чулки и башмаки, как у крестьян. Движения спокойны и ленивы. Курит большую трубку.

Ценкер — длинный, словно пыльный, уже пожилой блондин с острой бородкой и прядями волос, лезущими в глаза. На затылок нахлобучена старая войлочная широкополая шляпа. Одет в широкие плисовые штаны и такую же куртку, горло повязано желтым платком. Жестикуляция порывистая, голос крикливый.

Пастор Линдфорс — тяжеловесный человек с совершенно круглым лицом; волосы рыжие; носит очки. Одет в долгополый черный сюртук, застегнутый до двойного подбородка. Говорит басом.

Все пьют.

Ценкер (Вставая и протягивая вперед кружку) И еще раз и снова за великое произведение кузнеца Браузе, за «Новый Народ»!

Пастор (Встает, взмахивает кружкой. Браузе сидит посмеиваясь). И да почиет на нем благословение Бога, пламенного и ревнивого, благословение того, кто сказал о себе: Я есмь Сущий!

Ценкер (Садясь и вытирая усы рукой). Пастор задирает меня… Но я не поддамся… Я вот что вам скажу, пастор Самсон, — вы славнейший малый. Вы… словом… парень, каких нам надо побольше! Да, чорт побери! И вот что я вам скажу, пастор Самсон, — это даже доказывает, что у вас есть-таки сердце. т.-е. то, я хочу сказать, что хотя вас ушибли в семинарии всеми пятью книгами Моисее и многими другими, а вы все-таки, — я скажу хоть так, — человек народный!

Пастор. Словно бы Библия не народная книга. Библия — не книга для князей, это слово Бога тьмам тем простолюдинов (Оборачивается к Браузе). Не похож ли, например, ваш юноша на Давида, восставшего против Голиафа?

Браузе. Что — ж? Может быть, на меня повлиял несколько Давид Микель Анжело, которого копия стоит в королевском музее.

Ценкер. Стой, стой, старичина Рагнер, не говори пустяков! Какой Давид? Какие Микель Анжело? Это жизнь, это память сорок восьмого года, это гул и гомон народный, скажу хоть так, вдохновили тебя! И где бы ты взял твоего старика, если не в наших лесных деревушках? Стой, старина, я в ударе и сейчас я разъясню, так сказать, пастору с помощью всего мною продуманного, прочувствованного и… только-что выпитого, что такое отлил из металла дружище Рагнар… коему слава (Старается петь басом). Сла — а-а — ва! Сла — ава!

Пастор (Октавой ниже). Сла — а-ава!

Ценкер. Не посетуйте, друзья, но я должен сказать… Да, так сказать, слово или спич. Старина Браузе, налей мне кружку пива (Браузе наливает и подает ему с улыбкой). Мы с тобою старые черти и друзья, хоть не всегда ладили. Потому что я — душа порывистая и, скажу хоть так, вибрирующая. Я до страсти люблю шумную толпу, громовую песню (Растопыривая перед собой руку). Рука у меня прострелена на баррикаде! А ты — хитрый скептик… Но за скептицизмом твоим, Рагнар Браузе, — скажу тебе и не скрою, — народное сердце! Вот! И теперь оно показало себя, отшельник, медведь! (Пьет и вытирает усы рукой). Допустим, самый простой парень из лесу подойдет к твоему монументу. Что он видит? Своих! Старик… Что такое старик? Это мужик — лесовик! Почему он сидит? Почему понур? Почему плечи у него согбены? Руки, могучие руки, как корявые корни, спустились на землю? Почему скрючен, поджал ноги в растрепанных лаптях? Почему узок и морщинист лоб, колтуном взбиты волосы, взгляд боязлив? Потому, что он устал от жизни! Да. Скажу так: работать на прокорм себя и семьи это у нас уже штука, но ведь у него всю жизнь отнимали заработанное… Да, эти плечи несут на себе так — называемое государство… Оно острым углом своего фундамента, — скажу хоть так, — легло вот на эту самую спину. О, Кариатида! Да. Терпеливый. Ой, какой тупо — терпеливый человечина! Но силач. Гей! Старичина, мужик — лесовик, попробуй разогнуться, попробуй встать! Ого — го! Что это? Горилла? Ого! Великан! Кулаки по пуду. Распрямь грудь, медведь! О, тут материал для героя саги! Да ведь и в самом деле хаживал один — на — один на медведя, осушал бездонные болота, рубил деревья в три обхвата, ковырял землю, спутанную кореньями, ловил рыбу в ледяной воде… А ел… толченую кору, траву да грибы; ржаной хлеб — пирожное! Вот такой сидит: покорный и угрюмый. Ты дед всем нам… Бедный, могучий, загубленный строитель жизни, Кариатида цивилизации, становой хребет человечества!.. А? Довольно? Нет, я еще много могу сказать о нем. Я хил, тонок, нервен, простужен, но я его внук, он во мне! Но, к счастью, он не только во мне, заморыше и полуинтеллигенте. Посмотри, парень, замечаешь? Дедушка немножко удивлен. Это он на внука! Вон видишь: взвился. Как взрыв! Рубаха распахнулась, — видна железная грудь, и из нее растут плечи, шее викинга, и могучее тело увенчано гневной головой… Ангел — мститель! А все-таки мужик: в нем есть лопарская кровь, скулы, что-то земляное! Это его таким вырастили снега, буйные ветры, серое море, пышные ночные зори… Северянин!.. Выдернул топор из срубленного ствола и держит его на голове, а другой рукой размахнулся, словно внятным голосом говорит: «Подожди!» Подожди, — говорит дерзкому врагу… Подожди, — говорит, — Новый Народ. И страшно до трепета сердца смотреть на молодого гиганта… И радостно! Он похож на восходящее солнце над бурным морем, скажу я… И все это — блок! Глыба железа!.. Разинь рот, потому что ты захвачен, человек! А! А! А! Вот это значит сковать железную песню! И это сделал, ворча под нос, молчаливый и ухмыляющийся Браузе. Слава ему!.. (Старается петь басом). Сла — ва! Сла — ва!