Наследница солёной воды - Кэссиди Кларк

назначенное наказание.

Каллиас, казалось, не был склонен исправлять их поведение, хотя его плечи были напряжены, был ли он оскорблён за неё или беспокоился, что его обман пострадает от очевидного отвращения его людей, она не могла быть уверена. Он повёл их в западный коридор, сказав:

— Продолжай двигаться. Это недалеко.

Этот коридор был оформлен по-другому, потолок был сделан из чеканного золота, пышные зелёные ковры расстилались, как трава, по полированным деревянным полам. Левую стену украшали пять картин: по одной для каждого бога или богини, кроме Анимы, у которой было две картины. Их позолоченные рамы сияли в почти ослепляющем солнечном свете.

Сорен никогда не видела иллюстраций всего пантеона, кроме грубых набросков в самой старой из книг Элиаса, но она узнала Аниму, как только увидела её: веснушчатая смуглая кожа, гладкие тёмно-русые волосы, цветы, распускающиеся огромными бутонами вокруг неё… и сквозь неё. Бархатцы, расцветающие в её зрачках, ползучие виноградные лозы, обвивающие её запястья и шею, каскады незабудок в её волосах, дыхание ребёнка на её губах.

Но не розы. Никогда розы. Она не могла вспомнить причину, но Анима ненавидела розы.

Каллиас потащил её мимо картин, — Сорен могла поклясться, что они следили за ней своими жуткими цветочными глазами, — к простой зелёной двери в конце коридора. Он постучал, и нетерпеливый голос спросил:

— Чего ты хочешь, Кэл?

— Как ты узнала, что это я? — откликнулся он.

— Ты единственный, кто стучит в этой плутоватой семье.

— Говорил тебе, — сказал Финн.

Каллиас что-то насмешливо пробормотал себе под нос, но толкнул дверь.

— Ты готова принять нас, Джер?

Поверх плеча Каллиаса, Сорен мельком увидела нечто похожее на небольшую мастерскую. С потолка свисали вазы и располагались слева направо на белых полках, закрывающих заднюю стену, полностью предназначенную для хранения вещей. Рядом с вазами, полными живых цветов, были разбросаны пучки сухих цветов, а также травы, палочки корицы и листья, выглядевшие чересчур заманчиво, те, которыми Сорен любила хрустеть ботинками во время сбора урожая. У Никса было всего три сезона, в отличие от четырёх у Атласа: зима, тёплый сезон и сезон сбора урожая. А так как зима составляла половину года, она обычно видела такое количество цветов только в дворцовой оранжерее.

В поле зрения появилась женщина, её нетерпение сменилось уязвимостью, когда она заметила Сорен. Старше остальных, вероятно, ближе к тридцати, чем к двадцати, она была, несомненно, самой красивой из всех, кого Сорен встречала до сих пор. Её лицо было нежным с постоянным румянцем, глаза имели бледно-зелёный оттенок, в котором не было видно голубизны, и она была покрыта большим количеством веснушек, чем все остальные, вместе взятые — кто-то, кто проводил свои дни на солнце. Её волосы напомнили Сорен ядовитые ягоды, тёмно-алые, которые резко выделялись на фоне весенне-зелёных стен мастерской. Её рот был розовым бутоном, тонко зажатым, как лепестки между страницами книги. Она смотрела на Сорен так, словно та была самым трагичным существом, которое она когда-либо видела.

— Привет, — сказала она, её голос был слишком мягким, чтобы быть настоящим. — Я Джерихо.

Принцесса Джерихо, первенец королевских детей Атласа. Наследница, но не по порядку рождения, трон Атласа доставался младшей дочери. Что-то о женщинах, живущих дольше, и более молодых женщинах, живущих дольше всех, что позволяет совершать осторожные переходы к следующей королеве, не часто внезапные или травмирующие. Королевы Атласа не подвергали себя опасности, как и их Наследницы. Смерть бывшей Наследницы была первой преждевременной смертью за очень и очень долгое время.

— Принцесса, — сказала Сорен. — Я бы сказала, что это приятно, но…

— Мы сказали ей, что получим доказательства сегодня, — прервал Каллиас, бросив на неё предупреждающий взгляд.

— Она согласилась на это? — Джерихо скрестила руки на груди. — Ты знаешь, что я ничего не смогу сделать, если она не согласится.

Сорен уперлась пальцами ног в пол.

— Согласится на что?

Джерихо пригвоздила её к месту удивительно острым взглядом.

— Каллиас хочет, чтобы я сняла заклятие, наложенное на тебя Никсом.

Сорен моргнула, глядя на неё.

— Этого не случится, — медленно произнесла она, — потому что никто не накладывал на меня заклятие.

— Тогда ты не будешь возражать, если я попытаюсь его сломать.

— Я, конечно, возражаю, если ты засунешь свою магию в мой мозг.

Принцесса сморщила нос от её чернословья.

— Если не будет обнаружено никаких вмешательств, моя магия ничего не коснётся. Она только лечит, но не вредит.

— Красивые слова, — сказала Сорен, сжав руки в кулаки так сильно, что костяшки побели, — но ответ — нет.

— Если Джерихо ничего не найдёт, — сказал Каллиас, каждый сантиметр его тела был напряжён, но его глаза всё ещё были невыносимо нежными, — мы отпустим тебя. Даю тебе слово.

Её язык изогнулся, пробуя слова на вкус, прежде чем она их выплюнула:

— И что хорошего в слове принца Атласа?

Каллиас закрыл глаза. Джерихо вмешалась, её взгляд сочувственно метнулся в сторону брата.

— У тебя будет и моё слово. Наши родители уехали по делам, а это значит, что в настоящее время я обладаю властью в этом дворце. Если мы ничего не найдём, ты отправляешься домой.

Домой.

На мгновение её разум загудел, взвешивая их лица, их слова, их обещания, которые, несомненно, были ложными.

Элиас убьёт её за это. Но если она всё сделает правильно, по крайней мере, он будет жив, чтобы совершить убийство.

— Я хочу, чтобы ты поклялась, — медленно произнесла она, — что, когда ты обнаружишь, что я не та, за кого ты меня принимаешь, ты освободишь меня и позволишь мне вернуться в моё королевство невредимой. И я потребую от тебя ещё кое-что.

— Назови это, — сказала Джерихо.

— Мне нужно противоядие от яда, который несут ваши Гадюки.

Каллиас уже качал головой, открывая рот, чтобы что-то сказать, но Финн высказал своё возражение раньше остальных.

— Без шансов. Думаешь, мы отдадим противоядие от нашего любимого оружия, чтобы вы смогли его воспроизвести?

— Нет, — отрезала Сорен, даже когда чувство вины коснулось её сердца.

Это должно было быть её планом с самого начала. Это значительно менее эгоистично, чем то, чему она собиралась противостоять.

— Дайте мне количество, достаточное только для одного человека… Ровно столько, чтобы, если я пролью хотя бы каплю, оно не сработает. Тогда вы поймёте, что я могу использовать это только для исцеления моего… моего друга.

— Откуда мы знаем, что этот друг вообще существует? — Финн усмехнулся. — Если ты заберёшь противоядие домой, ты сможешь просто передать его своим врачам и позволить им поступать с ним по-своему.

— Сколько времени им потребуется, чтобы сделать его?

— Месяц, если они хорошие, — предположила Джерихо. — Возможно, дольше.