Увидеть больше - Марк Харитонов

Душа человека, читал Борис, представляет собой излучение всех без исключения живых клеток организма. Теперь ее можно продемонстрировать на экране специального компьютера. Я видел своими глазами, восхищенно рассказывал первооткрыватель: это было существо, отдаленно напоминавшее новорожденного ребенка с непропорционально большой головой и крошечным тельцем. Скрюченные конечности скорее смахивали на огрызки крыльев, веерообразный хвост по мере удаления от туловища становился все более размытым.

М-да, отсюда надо было поскорей выбираться. Разве что узнав напоследок, что в одном из секретных институтов Крыма за последние двенадцать лет было совершено 348 операций по пересадке головного мозга (где, как известно, сконцентрирована душа, напоминалось для несведущих в скобках), из них в 293 случаях удалось добиться положительных результатов. Представьте себе ситуацию, восхищенно комментировал журналист, когда смертельно больной гений получает возможность продолжить свою интеллектуальную деятельность, необходимую человечеству и стране!

Ну отчего же не представить? На эту тему наверняка уже кто-то давно сочиняет, опередили, пускай. Тратить зря время тут, конечно, не стоило, но нельзя было попутно все же не поинтересоваться секретными институтами. Когда-то мамины рассказы о загадочном ночном госте позволяли предположить интерес к отцу именно такого рода учреждений, но немного можно было извлечь из обрывков, неточно расслышанных и не вполне понятых. Оставалось довоображать в меру способностей. Об этих институтах ходили разные толки, особенно последнее время, когда многие перестали существовать, были распущены, прежние сотрудники находили себе другие способы заработка, кто-то, как можно понять, снабжал газетчиков историями, о достоверности которых необязательно было заботиться, секретность есть секретность, но другие где-то продолжали свою неявную деятельность, вместе ли, порознь, используя припрятанные наработки, в ином, неизвестно каком, качестве. Много ли нужно воображению?

Борис читал о разработках, которые позволяют управлять людьми, тайно воздействуя на их сознание. Электромагнитные излучения, направленные на определенные участки мозга, могут вызвать стресс и депрессию, мучительное сексуальное желание, чувство сытости, счастья или, наоборот, панический страх. С человеком можно делать все, что угодно, бесстрастно рассказывал экспериментатор. Можно заставить его чихать и кашлять, ощущать жару и холод, голод и жажду. Радиосигнал слабой интенсивности отзывается в мозгу словами, звуками, возникающими как будто внутри головы, подопытному они кажутся голосом свыше, он готов, подчиняясь ему, совершить что угодно. Избавив человека от страха смерти, сообщалось дальше, можно сделать его незаменимым орудием для самых опасных операций.

Он читал про гипноз, про химические препараты, галлюциногенные наркотики, которые позволяют стирать запечатленные стереотипы поведения и заменять их новыми, пробуждать воспоминания, закрытые от самого человека, выведывать самые скрытые тайны. Наши пациенты вдруг начинают рассказывать такое, чего сами никогда бы не вспомнили, о чем даже не подозревали, не заметили, не осознали, не поняли того, что успело мимоходом запечатлеться. И уж совсем нетрудно заставить их забыть то, что нужно забыть…

Как его звали, этого несчастного маминого знакомого? — вдруг вспомнил Борис. Тоже бормотал что-то про институт, который поработал с его мозгами. Забыл. Вот и сам забыл. Ищи причину в чьем-то воздействии. Поле для сочинительства, что говорить, на нем уже пасутся целые стада, можно попробовать, успех гарантирован. Да ведь можно и без институтов, сколько таких историй. Угощаешься с кем-то водкой, в которой уже растворена таблетка, или просто стукнут тебя по голове, а то и окажутся для верности совмещены оба воздействия, очнешься, обобранный, неизвестно где, без документов, без имени… Институт переселения душ. Ну, это уже совсем…

Заносит опять не туда. А куда надо? Знал бы сам. Высокомерная ирония не всегда уместна, стоит держать в уме возможность измерений, где не все пока доступно ученым. Раскрашенный африканский колдун, в рубцах загадочной татуировки, велит соплеменнику умереть сегодня же вечером, достаточно слов, еще, может быть, взгляда, бедняга угасает на глазах, без всяких ядов. Свидетель, европейский путешественник, подтверждал изумленно, на него колдовство не действовало.

Да о чем говорить? У нас не требовалось и колдовства: положить партбилет на стол — все равно что отказаться от жизненного питания, приговор невыносим, только пуля в висок смоет позор, считайте меня, подтвердил свое предательское нутро…

Зацепляется мелочь, высвечивает рядом другие, думаешь, сопоставляешь, словно впервые, домысливаешь, конечно, как же без этого — так жизнь вокруг, заполняясь, очерчивает твою собственную. Восстановить из небытия судьбы живших, исчезнувших, а значит, и собственную судьбу, вот что ты хочешь. Палеонтологи восстанавливают по маленькой косточке громадное существо, они знают закономерности, но как заполнить то, что не запечатлено, растворилось в неизвестности, без остатка?

Да вот, между прочим, хоть это, не замедлил подсказать компьютер: восстановление живших по праху. Сколько восторженных интеллигентских слюней успела вызвать и не перестает вызывать до сих пор эта идея! Личность автора заранее располагала к себе. Аскет, бессребреник, питался чаем да хлебом, библиотечное жалование раздавал нуждающимся студентам. У почитателей не хватало досуга или желания углубиться в его откровения попристальней, с карандашом в руке, и не надо, проще принять на веру. Общее дело, как же. Кто-то наивно пробовал толковать симпатичные откровения в метафорическом, духовном, как говорится, смысле, только вот сам он резко, до озлобленности, настаивал на их буквальности, абсолютности. Человеческий прах надо собирать и обрабатывать в реальных деревенских лабораториях, непременно деревенских, среди нищеты, потому что нищета — благо для духа. Городские удобства излишни и отвлекают от сути жизни, от общего дела, записывайте. «Земля черного хлеба, грубой поскони и прочного льна» — вот основа нашей особенности, недоступной другим, неужели еще не поняли? Природа для нас не картина, из нашего серого неба не сделать себе идола. Кто отступает от абсолюта хоть на вершок — тот отринут и проклят, будь то хоть Лев Толстой (совершенно, к вашему сведению, бесталанный философ), хоть Владимир Соловьев, они по недосмотру приветствовали его, но не вникнули, не приняли буквальную суть. Все в писаниях аскетичного любомудра проникнуто презрением и неприязнью к тем, кто не совпадает с мерками его откровений. Он ненавидит католичество, ислам, буддизм («борьба с ним может быть не полемикою только, но и войною»), ненавидит плотскую жизнь и, кажется, женщин. Разговор, заметьте, неспроста ведется в основном об отцах и сыновьях. Прилепясь к жене, забывают отцов, а значит, главное, общее дело, — вот причина вражды между людьми. Дело женщин — заниматься сбором праха, у них пальцы чувствительней. Земля должна быть кладбищем, все больше делаться им. (Удивительно, как скоро новые власти осуществили идею устроить некрополь в самом центре столицы и поместить там подновляемый регулярно труп.) Засомневался ли кто-нибудь: будут ли воскрешать всех без разбора, палачей, мучителей, извергов вместе с жертвами? Ответ категоричен заранее: да, всех, оговорки не обсуждаются. Потому что, если мы не будем воскрешать мертвых, они станут мстить физически, заражать нас. Не столько любовь, сколько страх перед угрозой порождают эту идею не духовного — плотского воскрешения, мертвечиной отдает от нее.

Ладно, пропустим, пойдем дальше. Вот, подоспела уже возможность, вполне реальная, осуществимая научно и технологически: выращивать копии, клоны, из стволовых или каких там еще клеток. Жившие могут быть воспроизведены до молекулы, фантасты пусть отдыхают, не хватает одной только последней малости — памяти. Раньше предпочли бы сказать: души. Православный материалист на таких мелочах не задерживался, разберутся, как дойдет до дела, что надо, возникнет само собой. И разве у нас не привыкли обходиться без памяти? История приучила, пространства располагают к рассеянному существованию. «Явились на свет, как незаконнорожденные дети, без наследства, без связи с людьми, предшественниками нашими на земле», — неосторожно обнаружил вдруг басманный философ, мог бы промолчать, не зря объявили сумасшедшим. «Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня, мы как бы чужие для себя самих. Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пережитое пропадает для нас безвозвратно».

Допустим, но разве нам так уж от этого плохо? Может, наоборот. Без памяти, говорят, проще быть счастливым. Память отягощает человека чувством вины, объяснял другой сумасшедший философ, немецкий, надо выжигать из нее ненужное, оставляя лишь то, что не причиняет боли. Счастье требует уверенности, а значит, стабильности, несвободы… Впрочем, тоже не так уж ново, известная тема антиутопий. Не нужна никакая химия, никакие высокоумные технологии, история пересочиняется каждый день, целая армия профессионалов и добровольцев заменяет устарелую более достоверной. Школьники заклеивают в учебниках изображения врагов народа, их подписи на облигациях государственных займов закрашиваются черной краской, лица и фигуры убираются с групповых фотографий. В протоколах обысков восхищает «обнаруженный и взятый в качестве вещественного доказательства пепел» — сами сообразили, успели уничтожить, что не нужно, заранее.