Упрямое время - Игорь Вереснев

В тот раз на работе я задержался до вечера. Вообще-то было четыре часа всего, но в декабре темнеет рано, и четыре – это уже вечер. Домой я не спешил. Что там делать, дома? После того, как Ксюши не стало, в нашей со Светланой семейной жизни что-то треснуло. Злились друг на друга, собачились по каждому пустяку. Догадывался – меня она винит в гибели дочери. Вслух не говорила, но думала именно так. А я не оправдывался. В самом деле виноват, что отпустил за тем чёртовым мороженым. И что справедливости добиться не мог – козла того, что Оксану убил, наказать. Ни по совести, ни по закону.

Следствие тянулось ни шатко, ни валко уже который месяц. Разваливалось оно самым настоящим образом! Правду в народе говорят – все менты круговой порукой повязаны. Потому и цвет светофора поменялся, и «зебра» в сторону переползла. Единственное обвинение осталось – скорость лейтенантик превысил. Потому и не смог предотвратить наезд на пешехода, перебегавшего дорогу в неположенном месте. Несчастный случай… Мать их всех!

Я тоже ходил злой и взвинченный. В школе, с детьми, ещё как-то получалось сдерживаться, а стоило домой прийти, на Светкины губы, постоянно в ниточку сжатые, глянуть… Нет, домой я идти не спешил. Искал поводы, чтобы задержаться.

В тот день повод у меня был законный. Конец четверти, оценки выставлять нужно, вот я и сидел в тренерской, выставлял. Погруженный во тьму спортзал отделял меня от остальной школы. Там, хоть уроки и закончились, было ещё многолюдно – пересдачи, дополнительные занятия, родительские собрания. А у меня здесь тихо и спокойно. Уютно. Моя напарница-физручка Евгения Дмитриевна Шенина – Женя среди коллектива педагогического и Женьшенька среди ученического – умела создавать уют. Её стараниями тренерская походила на кабинет релаксации. На окне – занавески симпатичные, на полке – телевизорик двенадцатидюймовый, рядом с письменном столом – диванчик мягкий.

На диване я и сидел. В пол уха слушал трансляцию хоккейного матча, высчитывал четверные оценки. Раньше с этим проще было – сразу понятно, кто троечник, кто хорошист, а кто отличник. Но как на двенадцатибальную систему перешли, высшая математика началась. Я даже калькулятор приобрёл…

В дверь тихо поскребли.

– Можно? Здрасьте.

Я поднял голову. Удивился. Лера Мандрыкина из одиннадцатого «Б». Стоит, с ноги на ногу переминается. Ей что нужно? Понял, если бы отличница какая пришла, из тех, что физкультуру постоянно филонят, справки из больниц подшивками носят, пятёрку, то есть, двенадцать клянчить явилась. А тут всё наоборот, по другим предметам «троечница», но с физкультурой полный порядок. Следит девочка за телом, гибкая, ловкая, прыгучая. Красивая… Конечно, красота её меня не касалась, но вот то, что понимает, красота – вещь скоропортящаяся, если о ней не заботиться, это хорошо. Значит, самостоятельный человек. Для неё это вдвойне важно, потому как не из богатых. Неполная семья, малообеспеченная. Дорогу в жизнь самой протаптывать доведётся.

– Здрасьте. А я тебе уже двенадцать поставил. Так что можешь не пере…

– Я не за оценкой пришла, – перебила девушка. – Мне… поговорить с вами нужно.

Улыбнуться силится, а у самой щёки пылают. Не одни щёки – всё лицо пятнами пошло. И глаза красные, зарёванные.

– У тебя что-то случилось?

– Да.

Не Песталоцци я, чтобы воспитательные беседы вести. Дидактику и подростковую психологию сам когда-то на трояки сдавал. Но с пацанами иногда поговорить приходится. По-взрослому, по-мужски, без соплей и сиропа. А с девушками… По девушкам у нас Женьшенька специализируется.

Но Женьшеньки рядом нет, самому надо выкручиваться. Может, и правда беда у девчонки? Я кивнул.

– Ну давай, рассказывай.

– А можно… – она замялась. – Верхний свет выключить? Мне неловко.

Даже так? Неужто в делах амурных советоваться пришла? Час от часу не легче. Вздохнул, зажёг настольную лампу.

– Выключай.

Лера щёлкнула выключателем, подошла. Села на угол дивана. Чуть подвинулась. На меня повеяло запахом цветов и ещё чего-то сладкого. Приятный запах. Хотя такие духи больше подойдут взрослой женщине.

– Геннадий Викторович, я пришла вам помочь.

Начало оказалось неожиданным. Поняв моё удивление, девушка поспешила продолжить:

– Я же вижу, как вам плохо. Раньше вы улыбались, шутили с нами. А теперь только хмуритесь… У вас морщинки вот здесь.

Она придвинулась ближе и осторожно коснулась пальцем моего лба над переносицей.

Я был в замешательстве. Готовился чужую историю выслушивать, а меня, оказывается, самого утешать пришли? Ничего себе!

– Знаешь, Лера, как-то не до шуток мне сейчас.

– Да, я знаю, я была на похоронах. У вас горе страшное… но нельзя же только об этом и думать? Если случилось такое, нужно стараться пережить. Нужно отвлечься.

Что ж, правильно она говорит. Я примерно так же утешал бы. Но разве я просил, чтобы утешали меня? Тем более, девчонка, на каких-то четыре года Ксюши старшая? Пусть и выглядит взрослой…

– Когда такое горе случается, близкие люди должны стать ещё ближе. Должны поддерживать друг друга во всём.

И это она правильно говорит. Близкие люди должны поддерживать друг друга, а не собачиться. Если они близкие…

Я не сумел подавить вздох. Лера заметила, опять придвинулась. Теперь её коленка касалась моей ноги.

– Геннадий Викторович, я хочу, чтобы вы знали. В школе к вам многие очень хорошо относятся. И в нашем классе девочки, и вообще…

Да, наверное. Острых конфликтов с учениками у меня никогда не возникало. Старался быть принципиальным, но… Принципы ж не сами по себе важны, а то, ради чего ты их отстаиваешь. А когда принципы – просто способ отомстить или своё превосходство показать, то грош им цена.

Мандрыкина пододвинулась вплотную, взяла осторожно мою руку. А я и не заметил, когда!

– Геннадий Викторович, мы не хотим, чтобы вы страдали… Я не хочу! Потому, что вы очень хороший человек… И вы мне очень нравитесь.

Шепчет, а у самой слезинки по щекам текут. Ну всё, приехали. Это что получается? Влюбилась в меня деваха? Не было печали… Слыхал я о таких случаях, но на собственной шкуре испытать не приходилось. Говорят, с одной стороны – приятно, а с другой – неловко. И мандраж бьёт – не дай бог кто решит, что сам повод даёшь, или, ещё хуже, намерения какие имеешь.

Да уж, неловко. Вот пришла в тренерскую после уроков, плачет, в любви объясняется. И что с ней делать прикажите? Будь я одиннадцатиклассником или, там, студентом, и чтобы мне такая деваха молодая-красивая начала о любви рассказывать… Да я б на седьмом небе…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});