Убийство царской семьи - Соколов

В поезде Государь ехал в отдельном купе: Яковлев отделил его от Императрицы.

Оставшиеся в Тобольске расспрашивали про поездку возвратившихся кучеров. Жильяр показывает: “Кучер, который вез Государя и Яковлева, рассказал, что Государь с Яковлевым вели беседы на политические темы, спорили между собой и Государь не бранил большевиков. Кучер говорил, что Яковлев “вертел” Царя, а Царь ему “не поддавался”.

Большевиками не было сделано заранее приготовлений к задержанию Государя в Екатеринбурге. Владелец дома, где был заключен Государь, Ипатьев очистил его к 3 часам дня 29 апреля [ 20 ].

Не было специального отряда для караула. Его несли случайные красноармейцы, караулившие в тюрьмах и в других местах.

Вместе с Государем, Государыней и Марией Николаевной в доме Ипатьева были заключены: Боткин, Чемодуров, Иван Седнев и Демидова. Долгоруков был отправлен в тюрьму.

Задержан был Государь в Екатеринбурге 30 апреля.

Войдя в дом Ипатьева, Государыни сделала отметку на косяке окна своей комнаты. Она нарисовала свой индийский знак и рядом указала дату “17/30 Апр. 1918 г.”.

Этим же числом датирована и расписка, выданная в Екатеринбурге комиссару Яковлеву в получении от него узников.

Личность комиссара Яковлева

Кто был этот таинственный комиссар Василий Васильевич Яковлев?

Мне не удалось разрешить этого вопроса, и я не знаю, мог ли даже он называть себя так, как называл.

Все свидетели, видевшие его, говорят о нем как о человеке интеллигентном. Он знал французский язык. Свидетель Мундель, владеющий этим языком, удостоверяет, что в разговорах с ним Яковлев употреблял целые французские фразы. Я имею основания также думать, что он знал еще английский язык и немецкий.

О своем прошлом он говорил полковнику Кобылинскому. Его прошлое знали и в его отряде.

Некогда, будучи, видимо, в составе нашего флота, Яковлев совершил на территории Финляндии политическое преступление. Он был осужден к смертной казни, но был помилован Государем и бежал сначала в Америку, а затем жил в Швейцарии и в Германии. После переворота 1917 года он вернулся в Россию.

Яковлев был у большевиков их политическим комиссаром на уфимском фронте. Осенью — зимой 1918 года он обратился к чешскому генералу Шениху и просил принять его в ряды белых войск. Он указывал, что это он именно увозил Государя из Тобольска.

Ему ответили согласием, и он перешел к нам. В дальнейшем с ним поступили неразумно и неосторожно. Он тут же был арестован и отправлен в Омск в распоряжение военных властей. Не дали надежного караула, и он вместо генерал-квартирмейстера Штаба Верховного Главнокомандующего, по ошибке якобы конвоира, попал к некоему полковнику Зайчеку.

Здесь он и пропал. У Зайчека не оказалось абсолютно никаких документов на Яковлева [ 21 ].

Зайчек возглавлял в Омске контрразведку Генерального Штаба. Он — офицер австрийской армии, плохо говоривший по-русски, — пришел в Сибирь в рядах чешских войск.

Все ли освободители Сибири шли сюда с жертвенной любовью к России и с ненавистью к Германии и большевикам?

Во внешних фактах мы, служители правосудия, познаем мысль человеческую. Оценивая все поведение Яковлева, я мыслю следующее:

Комиссар Яковлев, скрываясь под маской большевика был враждебен их целям.

Его действия координировались с действиями других лиц одной общей волей.

Будучи враждебен намерениям большевиков в отношении Царя, он был посланцем иной, небольшевистской силы.

Действуя по ее директивам, он вез Царя не в Екатеринбург, а пытался увезти его через Екатеринбург в Омск в Европейскую Россию.

Эта попытка имела исключительно политическую цель, так как все внимание Яковлева было направлено исключительно на особу Императора и Наследника Цесаревича.

Какая же сила, зачем и куда увозила Царя?

Государь сам дал ответ на эти вопросы. В лице Яковлева, в этом “неплохом и прямом человеке”, он видел посланца немцев. Он думал, что его хотят принудить заключить мирное соглашение с врагом.

Я знаю, что подобное толкование уже встретило однажды в печати попытку высмеять мысль Царя: подписать Брестский договор. Писали, что над этим рассмеется любой красноармеец.

Свидетеля Кобылинского я допрашивал лично в течение нескольких дней. Он вдумчиво и объективно давал свое пространное показание. Но все же я убежден, что его слова о “Брестском договоре” не соответствовали мысли Государя. Сопоставляя показание Кобылинского со всеми данными следствия по этому вопросу, я не сомневаюсь, что мысль Царя была гораздо шире. Дело было, конечно, не в Брестском договоре, который стал уже фактом. Наблюдая из своего заключения ход событий в России и считая главарей большевизма платными агентами немцев, Царь думал, что немцы, желая создать нужный им самим порядок в России, чтобы, пользуясь ее ресурсами, продолжать борьбу с союзниками, хотят через него дать возможность его сыну воспринять власть и путем измены перед союзниками заключить с ними соглашение. Такова была его мысль, полнее выраженная Государыней.

Я думаю, что для всякого, кто пожелает вспомнить, в каких условиях произошел самый большевистский переворот в России, кто пожелает вспомнить, что весной 1918 года на ее территории гремели еще немецкие пушки, а генерал Гофман угрожал Петрограду, — мысль Царя родит не насмешку, а вызовет к себе серьезное отношение.

Глава VII

Цель увоза Государя из Тобольска. Оценка ее Государем и основной лозунг революции

Высок, авторитетен источник, оценивший поведение Яковлева в Тобольске. Так говорил человек, правивший многомиллионным народом, державший многие годы в своих руках тайны мировой политики.

Но могу ли, прикрывшись этой авторитетностью, замкнуться в ней и без всякого обследования принять такое толкование фактов следствия?

Увоз из Тобольска и убийство в Екатеринбурге — два смежных явления. Закрыть глаза на первое из них — это лишить себя возможности понять характер преступления, жертвой которого стал Царь и его семья.

При этом я должен оговориться.

В нашем судебном творчестве мы часто ищем истину, оперируя фактами общеизвестными. Здесь они имеют особый характер: они факты исторические. Я никогда не мыслил и менее всего теперь претендую выступать в роли исторического исследователя.

Я не знал жизни, психологии той среды, к которой принадлежали потерпевшие от преступления.

В глухом углу России я охранял от лихого человека мужичью жизнь, мужичье добро, честь и свободу.

И я надеюсь, что те, кто любят истину, сумеют отличить мои, быть может, ошибочные выводы от строгих фактов следствия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});