Гибель советского кино. Тайна закулисной войны. 1973-1991 - Федор Раззаков

То есть Подгорный прямо заявил о том, что война велась не только с Германией, она велась с империалистической реакцией, которую олицетворяли (и продолжали олицетворять) реакционные круги ведущих западных стран. Именно от этих кругов в 70-е и исходил заказ деятелям литературы и искусства выдавать «на-гора» произведения, в которых фашизм подвергался переоценке в сторону его обеления. Фильм «Штайнер…» был одним из них, причем самым удачным. Во всем мире его посмотрели миллионы людей, привлеченные рекламой, в которую были вложены баснословные деньги.

Советский кинематограф пытался адекватно отвечать на подобные вызовы, создавая такие произведения о войне, которые могли бы конкурировать с западными на мировой арене. То есть параллельно с появлением пафосных картин, нацеленных прежде всего на внутренний рынок, на свет производились ленты из разряда нетрадиционных, где жестокая правда о войне подавалась без прикрас. И для создания таких картин специально привлекались режиссеры, у которых на Западе была репутация киношных диссидентов. К примеру, Лариса Шепитько и Алексей Герман.

Первая пришла в большой кинематограф в первой половине 60-х и прославилась фильмом «Крылья», где речь шла о нелегкой послевоенной судьбе бывшей фронтовички-летчика. Официальные власти встретили картину неласково, отпечатав всего лишь 534 ее копии (вместо положенных нескольких тысяч). В итоге в прокате 1966 года «Крылья» собрали всего 8 миллионов зрителей.

Через год Шепитько угодила в еще больший скандал: сняла новеллу «Родина электричества» по А. Платонову для киноальманаха «Начало неведомого века», которую киношное начальство посчитало идеологически вредной (как и две другие новеллы, снятые другими режиссерами: А. Смирновым и Г. Габаем) и положило весь альманах на полку (он увидит свет только в горбачевскую перестройку – в 1987 году). Потом Шепитько сняла психологическую драму «Ты и я» (1971), которая тоже вызвала неприятие у киношного начальства. В этой ленте Шепитько показывала метания советского интеллигента, который ощущает себя лишним человеком в обществе. Фильм был сокращен цензурой и получил ограниченный прокат, собрав в итоге провальную кассу – 4,8 миллиона зрителей. Правда, в Венеции-72 он был отмечен призом, но во многом именно из-за своей нелегкой судьбы на родине (советская либеральная критика записала фильм в неудачи Шепитько, а критик В. Демин даже заявил, что «в фильме Шепитько не было бесстрашия», имея в виду бесстрашие в деле создания разного рода «фиг»).

После этого провала Шепитько молчала пять лет, пока не прочитала повесть Василя Быкова «Сотников». Это произведение настолько сильно захватило ее, что она решила во что бы то ни стало его экранизировать. В его сюжете она обнаружила явственные параллели с современностью, а именно: утрату советским обществом людей высокодуховных (их олицетворял главный герой повести – лейтенант Красной армии Сотников) и массовое появление людей иного склада – таких, как партизан Рыбак и фашистский прихвостень Портнов. Рыбаки – это люди, которые в силу своей природной трусости готовы пойти на предательство, выдавая его за тактическую хитрость, портновы – предатели сознательные, которые убеждены, что все люди готовы поступить подобным же образом, поскольку каждым человеком в основном управляют лишь животные инстинкты. Хитрость-трусость Рыбака и просвещенный цинизм Портнова – две важные составляющие тех процессов, которые происходили в недрах партийной советской системы на рубеже 70-х. В повести размышления Рыбака выглядят следующим образом:

«Как в жизни, так и перед смертью у него (Сотникова) на первом месте твердолобое упрямство, какие-то принципы, а вообще все дело в характере. Но ведь кому неизвестно, что в игре, которая называется жизнью, куда с большим выигрышем оказывается тот, кто больше хитрит».

В итоге пройдет всего немного времени, и горбачевская перестройка явит миру такое количество хитрых и беспринципных рыбаков и портновых, что это приведет не только к краху КПСС, но и всей страны. Шепитько, естественно, об этом знать не могла, однако интуитивно вполне могла догадываться о подобной угрозе. В итоге свет увидел фильм, который стал не только одним из лучших произведений советского кинематографа о Великой Отечественной войне, но и лучшим фильмом о природе человеческого предательства. «Восхождение» было удостоено главных призов на Всесоюзном кинофестивале в Риге и на кинофестивале в Западном Берлине.

Много схожего с судьбой Шепитько было и в судьбе другого режиссера – Алексея Германа. Как мы помним, его фильм о войне «Проверка на дорогах» должен был выйти в прокат вместе с шепитьковским «Ты и я» (в 1971 году), но угодил на полку. После этого чиновники от кино старались держать Германа (как и Шепитько) подальше от режиссерской профессии, и он довольствовался лишь тем, что вместе со своей женой Светланой Кармалитой писал сценарии. Так могло продолжаться долго, если бы не влиятельный писатель Константин Симонов, который выхлопотал у властей разрешение, чтобы Герман вернулся в кинематограф. Правда, произошло это не с первой попытки.

В 1973 году Герману доверили снять фильм о легендарном генерале Лукаче. Под этим псевдонимом скрывался известный венгерский коммунист (еврей по национальности) Мате Залка, который боролся за советскую власть во время двух гражданских войн: в России (1918–1922) и в Испании (1936–1937). Залка считался в СССР чуть ли не национальным героем, и про него в конце 70-х – начале 80-х в СССР сняли сразу несколько картин: одну игровую и две документальные. Что касается Алексея Германа, то ему вписать свое имя в эту кампанию как раз не удалось.

В своем сценарии он (вместе со своей супругой Светланой Кармалитой) стал поднимать такие проблемы, которые даже Константина Симонова привели в ужас. К примеру, они описывали, как Залка-Лукач отнял комнату у Осипа Мандельштама (события происходили в середине 30-х в Москве), как работала в Испании резидентура НКВД (упор делался на разные негативные детали), исследовали проблему, куда могло исчезнуть республиканское золото, и т.д. В итоге Симонов заявил Герману и Кармалите: «Я вам сказал, что постараюсь после этой картины снять с полки «Проверку». Но я не хочу класть на полку самого себя. Поэтому лучше будет, если вы все это забудете».

Короче, фильм о Залке-Лукаче Герману и Кармалите снимать не разрешили, передоверив это дело другому, более надежному режиссеру – советскому греку Маносу Захариасу (его фильм будет называться «Псевдоним: Лукач»). Однако Симонов поступил благородно – не отказался от сотрудничества с Германом и в 1974 году предложил ему экранизировать одно из своих военных произведений, повесть «Из записок Лопатина». Так на свет появился фильм «20 дней без войны». Как заявил много позже сам Герман:

«Когда пошел этот косяк слюнявых картин по поводу военного тыла, я все это пересмотрел, взбесился и был рад снимать со своими товарищами «20 дней без войны». Потому что эта картина – антипоточная. Больше в ней ничего нет. Она антилюбовная мелодрама, в ней антикрасивые герои, они за антилживый показ войны в жизни людей, она вся «анти», а больше в ней ничего нет».

Стоит отметить, что киношные руководители прекрасно все поняли. Во время приемки фильма председатель Госкино Ф. Ермаш так и сказал: «Ну что же, надо поздравить «Ленфильм» с картиной о людях, проигравших Великую Отечественную войну». В итоге фильм долго «мариновали» разными поправками, и он почти год не выходил на экран. Но потом все утряслось. Во-первых, Симонов использовал свой авторитет (а он был не только орденоносцем, но и членом ЦК КПСС), во-вторых, международная конъюнктура потребовала выдать «на-гора» именно такое проблемное кино. И хотя у себя на родине лента большого ажиотажа у широкого зрителя не снискала, однако на Западе была принята весьма тепло (заработала премию Жоржа Садуля в 1977 году).

На пленуме Союза кинематографистов СССР в конце 1976 года о фильме весьма тепло отозвался Сергей Герасимов, который сказал следующее:

«Особенно поразила меня картина Алексея Германа «Двадцать дней без войны» (по повести Константина Симонова).

Со всей полемической силой режиссер отбрасывает опыт нынешнего западного кинематографа, где без постельных сцен уже и фильм не фильм, и любовь не любовь.

На исполнение главной роли (журналиста Лопатина) Алексей Герман пригласил Юрия Никулина и тем обескуражил иных зрителей, которые при всей любви к Никулину никак не могли согласиться с вовлечением его в любовную ситуацию, на которой в конечном счете строится сюжет и повести и фильма. Следя за тем, с какой свободой Алексей Герман управляется с арсеналом современных кинематографических средств, с техникой режиссуры, было бы по меньшей мере наивно думать, что он избрал исполнителя главной роли по ошибке. Разумеется, он сделал это совершенно сознательно, именно вследствие того, что герою его фильма предстояло влюбиться и уступить любви, казалось бы, в самых неподходящих ни по времени, ни по месту обстоятельствах. В том-то все и дело, что весь облик Никулина, вся логика его натуры, мыслей, поступков менее всего направлены в сторону какого-либо случайного любовного приключения. Перед нами усталый человек, совершенно заурядной внешности, человек, дело которого в настоящее время – война. Сцены короткой любви Лопатина ни на секунду не шокируют зрительный зал, а, напротив, вызывают глубокое сочувствие краткости и горестности этой военной любви. Так они поставлены и так сыграны…»