Падение звезды - Фридрих Незнанский

— Мы говорили о генерале Мамотюке. О том, что его убили. И о том, что раскрыть это преступление для коллег генерала — вопрос профессиональной чести.

— Да-да, я понимаю, — кивнул старик. — Чего же вы от меня хотите, уважаемый? Чем я-то могу помочь?

Александр Борисович пристально посмотрел старику в глаза и сказал:

— Сдайте того, кто организовал убийство генерала. Вы поможете мне закрыть дело. Я сделаю так, чтобы вас не беспокоили.

Белый усмехнулся:

— А вы думаете, что способны доставить мне серьезное беспокойство?

— Вы даже не представляете, насколько серьезное, — усмехнулся в ответ Турецкий. — Генерал Грязное… вы наверняка о нем слышали… намерен серьезно потрепать вам нервы. Вы ведь не хотите терпеть убытки из-за того, что кто-то из подчиненных вам людей сделал глупость?

— Я вообще не люблю терпеть, убытки, — сказал Белый. — По любой причине.

— И я вас понимаю. — Турецкий выдержал паузу, сверля старика холодными глазами, затем резко произнес: — Сдайте мне убийцу. И мы разойдемся с миром.

Белый отложил нож и вилку, взял салфетку и аккуратно вытер морщинистые губы. Затем смял салфетку в руке и швырнул в пепельницу.

— Вот что я вам скажу, господин старший следователь по особо важным делам, — холодно произнес он. — Я понятия не имею, о чем вы тут мне говорили.

— Что ж, очень жаль. Я думал, мы договоримся. — Турецкий начал подниматься из кресла.

Белый сделал рукой успокаивающий жест и сказал:

— Я еще не закончил. Так вот, я понятия не имею ни о каком генерале. Но тем не менее я сознаю, что нам лучше жить с вами в мире. Иначе может пострадать мой бизнес. Поэтому я… оставаясь в недоумении по поводу причины, которая привела вас сюда… постараюсь уладить наши разногласия э-э… всеми доступными мне способами.

— Витиевато выражаетесь, — усмехнулся Александр Борисович.

— Но ведь вы меня поняли?

— Я — да.

— А это главное! На этом нашу встречу буду считать законченной. Всего вам доброго.

Белый проводил Турецкого взглядом, а как только дверь за ним закрылась, презрительно процедил сквозь зубы:

— Волчина позорный, — и смачно сплюнул.

22

В тот же вечер, но часом позже, к столику Сергея Ивановича Белого подошел высокий, широкоплечий парень с лысой, шишковатой головой. На вид парню было лет двадцать восемь. Звали его Костя Штырев, но друзья-товарищи предпочитали называть его просто Штырь. Он и сам себя так называл, и сильно бы удивился, если бы кто-нибудь обратился к нему по отчеству — Константин Вячеславович.

Поздоровавшись со стариком, парень пододвинул к себе ногой стул, уселся и вальяжно закинул ногу на ногу.

После ухода Турецкого Белый допил бутылку сухого вина и десять минут назад приказал распечатать вторую — красного, полусладкого.

Некоторое время старик молчал, разглядывая бокал с вином на свет. Затем сказал:

— Говорят, что вино по цвету сильно похоже на кровь. По-моему, это полный бред. В сравнении с вином кровь мерзкая, вонючая подливка. Ты согласен?

Штырь посмотрел на бокал и небрежно пожал плечами:

— Не знаю. Я вино не пью.

Старик слегка прищурился:

— Вот как? Что же ты пьешь, Штырь?

— Водку, вискарь, — ответил тот. — Иногда джин. Но после него привкус поганый, как будто елочных иголок нахавался.

Штырь поморщился, видимо вспомнив привкус, который оставлял в его рту славный голландский напиток.

— Что ж, водка тоже неплохо, — признал Белый. — Огненная вода. Напиток настоящих мужчин, мать его. Ты ведь настоящий мужчина, Штырь?

Лицо парня вытянулось.

— Че за базар, Иваныч? — настороженно спросил он.

— Настоящий мужик должен сам принимать решения. Так ведь, Штырь? Он никого не спрашивает, как ему поступать, потому что имел он чужие советы. Так?

— Ну, — недоуменно отозвался Штырь.

Белый вновь повертел в руках бокал с вином. Лицо его помрачнело. Когда старик вновь перевел взгляд на Штыря, во взгляде его появилось что-то волчье.

— Кстати, Штырь, ты знаешь, что сорокаградусную водку изобрел Менделеев?

Штырь нахмурился — вопросы старика начали его доставать.

— Это который таблицу нарисовал, что ли?

Белый кивнул:

.— Он самый.

Штырь знал отвратительную привычку Белого начинать разговор издалека и изъясняться недомолвками и намеками, однако на этот раз чаша его терпения была переполнена. Штырь нетерпеливо посмотрел на часы. Белый перехватил его взгляд.

— Что, торопишься? — спокойно спросил он.

— Да. Дела.

— Ну раз так, не буду тебя томить. Перейду прямо к делу. Че там у тебя за терки с подольскими были, не напомнишь?

Штырь дернул уголком губ и недовольно ответил:

— Сам же знаешь, по какому поводу перетирали.

— Знаю, — кивнул Белый старческой головой. — Знаю и то, что генерала они ментовского для «крыши» привлекли. И что он твоим ковбоям вывески чуток попортил на тех терках, что ты в прошлом месяце устроил.

— Ну?

— Чего — ну!

— Не понимаю, к чему ты клонишь, Иваныч?

— К тому, что умер генерал! — Белый повысил голос. — Свинцовой пилюлей подавился!

— Правда? — Штырь скривился. — И че мне теперь, венок ему на могилу принести?

Белый побарабанил пальцами по ручке кресла.

— Ты знаешь, что ментов просто так не мочат? Ты знаешь, что на такое дело совет тебя подписать должен?

— А-а, вот ты про че, — догадался наконец Штырь. — Сукой буду, Иваныч. Ты сам знаешь, я просто так никого не мочу. Тем более ментов. А если бы собрался замочить, то перво-наперво с тобой бы посоветовался. Я законы знаю.

Белый прищурил морщинистые глаза:

— Посоветовался бы, значит. Ой ли?

— Чего? — не понял Штырь.

Белый снисходительно улыбнулся:

— Это такое выражение литературное — «ой ли?». Выражает легкую степень сомнения и недоверия.

Штырь криво ухмыльнулся и облизнул сухим языком сухие же губы:

— К чему этот базар, Иваныч? Ты меня не первый год знаешь.

Белый кивнул:

— Вот-вот. Потому и говорю ой ли? В прошлом году, на Страстную, ты со своими сявками чего учудил?

— А чего?

— Вот видишь, уже не помнишь. А я тебе напомню: девку ту из налоговой кто завалил? Пушкин?

— Девку-то? — Штырь раздраженно пожал плечами. — Ну я завалил. Сам знаешь, выхода у меня тогда другого не было.

Белый пригладил ладонью плешивую голову и холодно произнес:

— Это ты так говоришь. А я не знаю, что там промеж вами произошло. Может, ты заранее ее замочить решил, а потом мне все по-своему объяснил?

Штырь угрюмо посмотрел на Белого:

— Значит, ты мне не веришь?

Белый вздохнул:

— Ох, Штырь, хотел бы я тебе верить, но… — Внезапно Белый переменил тактику. Он слегка подался вперед и заговорил доверительным, доброжелательным голосом: — Слушай сюда, Штырь. Я не сержусь, понял? Если замочил генерала, то туда ему и дорога, менту поганому. Я в защитники к легавым не нанимался. Но мне другое не нравится. А не нравится мне, Штырек, когда меня за лоха держат. Это оскорбляет мой разум. Когда кто-то в обход меня дела свои вершит, понимаешь?

Штырь сглотнул слюну:

— Ну.

— Но я и это простить могу. Если ко мне придут и скажут: так, мол, и так, Белый, канитель вышла — но ты уж извини, иначе никак нельзя было. Вот если мне так скажут — то и обиды за мной никакой не будет. Потому что всякое в жизни случается. Понимаешь, Штырь?

— Ну.

— Молодец. Ну так как? Твои ребятки легавого замочили?

Штырь слегка набычил массивную голову и глянул на Белого исподлобья. На скулах его заходили желваки.

— Ты, Белый, на понт меня не бери, понял? — глухо и даже немного угрожающе (так, по крайней мере, показалось Белому) проговорил Штырь. — Ты че думаешь: развел меня своим базаром лисьим, так я тут же на спину упаду и ножками сучить стану? Говорю: не трогал мента — значит не трогал. А не веришь — твои проблемы.

— Чего? Я не расслышал — проблемы?

— Проблемы, проблемы, — кивнул Штырь. — У тебя, вижу, на старости лет слух совсем никакой стал. Лечиться надо.

— Как сказал? По старости лет? — Белый слегка пристукнул по ручкам кресла сухими ладонями, затем закинул голову и весело рассмеялся.

Насупленное лицо Штыря потемнело.

— В твоем возрасте, между прочим, уже на пенсию отправляют, — тихо проговорил Штырь.

— Интересно говоришь, Штырь! — сказал Белый, вытирая слезящиеся от смеха глаза. — И кто же это меня на пенсию отправить собирается? Уж не ты ли?

— Может, и я, — так же глухо пророкотал Штырь.

Белый оборвал смех.

— Что ты сказал? — прошипел он.

Штырь слегка поежился; он понял, что его слегка занесло на повороте, но остановиться уже не мог.

— Я говорю, идти мне пора; — сухо сказал он. — Пацаны ждут, дел по горло, а я тут с тобой по пустому тру. В следующий раз, если захочешь со мной о пустяках поговорить, по телефону говори. Мое время дорого стоит.