В Москве полночь - Вячеслав Сухнев

— Не расстраивайтесь, — рассеянно сказал Толмачев, думая о своем. — Мне все равно какие пропивать — хоть мелкие, хоть крупные.

— Выдумываете, мужчина! — погрозила пальцем кассирша. — Вы не пьяница. А то я не знаю, какие они бывают, пьяницы-то, у самой алкаш дома.

Вышел на улицу — отругал себя за болтливость. Теперь кассирша его запомнит. Значит, расслабился, открылся. А роботу расслабляться неположено.

Попетляв по марьинорощинским переулкам, выбрался к площади Коммуны. Тихо здесь было, словно и не в Москве. В скверике неподалеку от театра прямо на траве выпивали и закусывали бомжи и бомжихи. Хорошо живут люди — никому ничего не должны. Пока дожидался Юрика, в открытое окно машины хорошо слышал задушевную матерщину участников застолья. И подумал о подполковнике — он ведь под таких опустившихся людей и маскировался… А что — может, попробовать тоже? Брошу все, отпущу себе бороду и бродягой пойду по Руси…

— О чем задумался, Коля? — услышал рядом.

Юрик был в необыкновенно пестрой рубашке и диковинных штанах с мотней до самых колен. Последний писк моды. Толмачев отдал бармену ключи.

— Так о чем задумался? Что за комбинация с машиной?

— На дно ложусь, — сказал Толмачев. — Хвост прищемили.

— А мне голову не оторвут за твою машину? — боязливо оглянулся Юрик. — Тачку-то выследить проще простого…

— Потому и ссаживаюсь с нее. Не дрожи. Это тебе за страх.

Шелест купюр подействовал на бармена успокоительно. На том и расстались.

…Неподалеку от переулка, в котором стоял дом Василия Николаевича, отыскал телефон-автомат. Номер подполковника не отвечал. Уехал к начальнику, не дождавшись? Этот молчащий телефон заставил собраться, и к дому подполковника Толмачев подходил осторожно, ушки на макушке. И не напрасно.

Из подворотни вынырнула черная машина. На заднем сидении, стиснутый двумя людьми, сидел Василий Николаевич. Толмачев на секунду замешкался, непроизвольно посмотрел вослед машине. Эта недолгая суета и позволила выделить его из редкой толпы. Из той же подворотни выгребли два плотных молодых человека с жесткими застывшими лицами. Толмачев рванул, словно хотел поставить рекорд на стометровке. Курить надо бросать, думал на бегу, хватая воздух. Вбежал в метро, перескочил турникет и запрыгал по эскалатору. Сзади заливался свисток. Из стеклянной будки возле эскалатора, внизу, выползала тетка в форме, приседая и разводя руки, словно ловила курицу.

— Жить надоело, бабка! — пугнул Толмачев издали.

Славно погонял… Раз десять пересаживался с линии на линию. Лишь часа через два вышел на поверхность, на свет дневной, мокрый от пережитого страха и унижения. Во рту зато пересохло. За эти два часа успел многое передумать. И одно невеселое заключение из своих размышлений сделал: водопроводчик каким-то образом подставил подполковника. И Василия Николаевича, надо полагать, повезли в Управление — объясняться. Хорошо, коли так. А если его увезли другие? Тогда надо ложиться на дно. Толмачев лишь зябко передернулся.

17

В машине он неожиданно уснул. Буквально на несколько минут, от начала до конца монолога Федосеева. Проснулся, когда въехали в город. Почувствовал себя после мгновенного сна почти нормально.

— Вы со мной согласны? — строго спросил генерал.

— Ну, конечно же, Роман Ильич, — откликнулся Седлецкий, прильнув к окошку машины.

Они двигались по тихой зеленой улице, в глубине которой виднелся двухэтажный подковообразный особняк бывшего республиканского комитета ДОСААФ. Теперь здесь располагалось министерство обороны Шаоны, где их должен ждать командующий Отдельной армией генерал-лейтенант Ткачев. В эту армию входила и дивизия полковника Лопатина. Судя по куче машин и вертолету на спортивной площадке, командарм уже прибыл на рандеву.

— Я пожилой человек, — сказал Федосеев, выбираясь из машины, — и не могу набить ему морду. Не знаете, Алексей Дмитриевич, кто его в Москве так поддерживает? Кто перед ним свечку носит, а?

— Не знаю, — сказал Седлецкий. — Как-то не приходилось сталкиваться. Другие задачи, сами понимаете…

Вообще-то Седлецкий мог бы много чего рассказать Федосееву о генерале Ткачеве и его столичных покровителях, только не хотел разбрасываться информацией. Не в ТАСС работает.

— Останься, Алиев, — повернулся генерал к сопровождающему их в поездке невезучему майору. — Надеюсь, отсюда нас с Алексеем Дмитриевичем не украдут…

Алиев лишь виновато развел руками.

— Сроду не думал, не гадал, что в армии заведется своя мафия, — продолжал бубнить Федосеев, поднимаясь по широкой замызганной лестнице на второй этаж.

А не надо было гадать, чуть брезгливо подумал Седлецкий, шагая за генералом. Когда еще в Минобороны ушла информация о сращивании армейской верхушки в отдельных округах с местными криминальными структурами… Не верили!

Кавказская война всех против всех разрушила отлаженный за десятилетия быт частей Советской Армии. Штаб округа превратился в некий фантом: вроде, существует, и даже время от времени грозные приказы издает, и вроде, нет его, потому что приказы каждая армия округа выполняла по мере своего хотения. Меньше всех считался с округом генерал Ткачев. Части его Отдельной армии, разбросанные по всему Закавказью, стремительно теряли людей и матчасть. Иные, вроде дивизии Лопатина, находились в блокаде и откровенно голодали.

Казалось бы, командующий армией обязан был стучаться во все высокие двери, требовать помощи или, по крайности, решения о выводе в Россию наиболее дезорганизованных и обворованных частей. Однако командарм, всегда окруженный внушительной свитой кавказских боевиков, кочевал, словно Махно с тачанками, с вертолетным полком, сдавая его время от времени в аренду любой противоборствующей стороне для выполнения самых разных тактических задач. В полку остались лишь жестокие и равнодушные люди, которым было все равно, кого бомбить. И бомбили они на своих «крокодилах» с замазанными бортовыми номерами мастерски, требуя оплаты за услуги в твердой валюте.

Ходили в «коммерческие» рейды и танковые части Ткачева. Гибли люди, уничтожалась техника. Только ни один случай потерь российских войск в необъявленных боевых действиях военная прокуратура Отдельной армии не рассматривала.

В Москве, конечно, знали, что часть валюты, заработанной в боях, забирает себе командарм, что у него мерседес, подаренный экс-президентом одной из кавказских республик, что он замешан в торговле оружием и горючим. Знали, но молодой генерал «цекамольского» призыва по-прежнему оставался на посту, попирая писаные и неписаные законы, дискредитируя российскую армию, которая, как ни крути, грубо вмешивалась во внутренние дела молодых государств Закавказья.

В одном из танковых полков офицерское собрание вынесло командующему Отдельной армией вотум недоверия, после чего всех офицеров вместе с семьями выбросили из квартир в небольшом городке, где дислоцировался полк. Теперь танкисты готовились к самовольному маршу-прорыву в Россию, и не ушли до сих пор только потому, что командарм пообещал разбомбить «изменников», едва хоть один танк выдвинется из расположения полка.

Вот такая репутация была у человека, на встречу с которым приехал Федосеев. Крепко сбитый, в полевой форме, бритоголовый и оттого похожий на Блюхера, командарм сидел на углу огромного стола министра обороны Шаоны и лениво покачивал ногой в грубом грязном ботинке. Рядом толпилось около десятка офицеров — свита. Командарм дернулся было навстречу Федосееву, но тот даже руки не подал, лишь отрывисто кивнул.

— Так, вы все! — повернулся Федосеев к свите командарма. — Погуляйте пока, ребята…

Свита перестала гудеть. Офицеры посмотрели на Ткачева. Тот пожал плечами и движением бровей отпустил гвардию. Ткачева, чувствовалось, заметно обескуражило прохладное приветствие московского начальника. Однако позы не сменил.

— Слышал, вас тут в заложники захватили, товарищ генерал-лейтенант? — спросил командарм после неловкого молчания.

— А ты, конечно, лично прибежал меня спасать? — ухмыльнулся Федосеев с некоторой брезгливостью.

— Если вовремя узнал бы — прибежал бы, — сверкнул крупными белыми зубами Ткачев. — Я ведь отвечаю за порядок на своей территории перед вышестоящими товарищами.

Федосеев побагровел, и Седлецкий решил, что генерал сейчас наорет на командующего Отдельной армией, как на последнего мальчишку. Однако Федосеев сдержался, посмотрел на свет стакан, набулькал из графина воды и залпом выпил. Напряженная тишина повисла в изукрашенном картами кабинете министра обороны — тщедушного, черноусого, похожего на каленый гвоздь, полковника. Еще вчера он был капитаном союзных погранвойск, командовал заставой на Пяндже. А министром в новой Шаоне стал потому, что доводился двоюродным братом премьеру.