Солнечный зайчик - Джулия Тиммон

Смотрю в раскрытое окно. За ним проносятся пустошь, роща, кукурузное поле. Ветерок треплет прядь моих русых волос. Убираю ее за ухо, но она снова выбивается и нежно бьет по лбу. Нежностью налито все вокруг: теплый воздух, позолоченная солнцем зелень. Даже мотор поет ласково. Война, несчастные случаи, смерть кажутся далекими и выдуманными, все мысли о том, сколь могущественна и сильна жизнь.

На языке так и вертится: разве возможно, чтобы во всем этом не было смысла? Неужели природа, солнце, мы сами не доказательство того, что все не просто так? Уже поворачиваю голову, чтобы возобновить вчерашнюю беседу, когда Грегори сворачивает к показавшейся из-за деревьев церкви и останавливает машину.

– Решил помолиться? Исповедоваться? – недоуменно спрашиваю я. – Или отстоять какую-то службу? Лично я в храмах бываю нечасто…

Грегори печально улыбается.

– Не исповедоваться и не отстоять службу.

Выходим из машины, шагаем мимо церкви к обнесенному оградой кладбищу, входим внутрь… Тут я догадываюсь, зачем мы сюда приехали, и по коже, несмотря на ласковый прозрачно-желтый свет солнца, бежит морозец. Останавливаемся у двух могил. «Джаспер Винер, 1974 – 2003» вырезано на первом надгробном камне. «Лилиан Винер, 1953–2003» белеет на втором. У меня в жилах застывает кровь.

Какое-то время стоим молча. В моей голове звенящая пустота, в душе – холод. Боюсь шевельнуться и не осмеливаюсь смотреть на Грегори. Вдруг ему так тяжело, что на глаза навернулись слезы? Будет очень неудобно, если я увижу его плачущим…

– Джаспер тебя, можно сказать, знал, – вдруг негромко произносит он.

Я настолько изумлена, что тут же поднимаю на него глаза. Нет, Грегори не распустил нюни. И как подобное могло прийти мне в голову? У него лишь напряжено лицо и едва заметно заострились черты, будто после ночи без сна. «Джаспер тебя… знал» эхом отдается в ушах, и я хмурю брови.

– Откуда он мог меня знать?

– Потом расскажу, – говорит Грегори, не отрывая взгляда от могильного камня.

Почему потом? – думаю я, сгорая от неуместного любопытства. Слишком много скапливается вопросов без ответа. Еще парочка – и я тронусь умом, честное слово!

Впрочем, кладбище не место для выяснений. Набираюсь терпения и снова смотрю на могилы.

– Лилиан умерла после сына?

– Да, – отвечает Грегори грустным, но твердым голосом. – У нее и так здоровье было неважным, все барахлило сердце, а после такого удара… Похоронили ровно через полгода.

Невольно представляю себе, что умирает кто-то из моих родных. Мама, папа, Генри или Руби… Делается до того тошно и невыносимо, что зажмуриваюсь и содрогаюсь. Нет, только не это!

– Бедный Сэмюель! Как же он перенес столько горя?

– Как все переносят, – задумчиво отвечает Грегори. – Любому выпадают серьезные испытания – кому раньше, кому позже. Первое время с ним жил я, потом уехал. Он очень силен духом, наш Сэмюель.

– Но бывает ведь и так, что люди живут спокойно всю свою жизнь, воспитывают детей, потом внуков и умирают в старости, когда испробовано и сделано все, что хотелось! – с чувством восклицаю я, никак не желая думать, что и меня в будущем ждут сплошь утраты и смерти.

Грегори, не поворачивая головы, вдруг берет и легонько сжимает мою руку. Я настолько растрогана, что перехватывает дыхание.

– Да, конечно, – утешительным голосом произносит он. – Но и таким людям приходится кого-то терять – родителей, теть, дедушек. Смерть всегда страшна и безобразна, даже когда все испробовано, все сделано. Впрочем, такого, пожалуй, не бывает: чтобы человек почувствовал: совершено все. Даже немощные старики строят некие планы на завтра, на что-то надеются. Если ты еще жив, но уже ничего не хочешь, это хуже смерти, по-моему.

Его спокойный тон ничуть не нарушает печальной кладбищенской умиротворенности, но от слов – столь верных и мудрых – делается еще тоскливее. Я вцепляюсь в его руку с отчаянием утопающего. Грегори, тотчас понимая, что со мной, разжимает пальцы, берет меня за плечи и уверенным движением прижимает к себе. Мне становится настолько легче, что хочется убежать отсюда прочь – в ласковость и свет загородного дня.

– Надо научиться не зависеть от мыслей про смерть, – говорит Грегори, явно стараясь успокоить меня. – Не позволять им пугать тебя, отравлять тебе жизнь. Тогда каждый день будет в радость.

Обдумываю его слова и киваю. Какое-то время молчим, смотрим на могилы.

– Его привезли сюда на самолете? – тихо спрашиваю я.

– Да, в специальном гробу, – глухим голосом отвечает Грегори.

У меня возникает чувство, что он хочет рассказать что-то еще – наверное, подробности Джасперовой гибели или то, как безобразно выглядел труп, – но из жалости ко мне отказывается от этой мысли. Жду мгновение, другое, третье. Грегори молчит.

Объятая благодарностью и желанием показать, как я ему сочувствую, обнимаю его за пояс и прижимаюсь виском к его щеке. Он на миг замирает и глубоко-глубоко вздыхает, будто начинает освобождаться от давнего груза душевной боли.

С изумлением ловлю себя на том, что теперь мне не страшно, даже хочется, чтобы эти минуты тянулись как можно дольше. Мы сейчас настолько близки, что страшно об этом задумываться.

– Пойдем? – предлагает наконец Грегори.

– Угу, – отзываюсь я.

Возвращаемся к машине рука об руку. Представляете, я ни капли не волнуюсь о том, что забыла смазать руки кремом и что кожа, наверное, слегка шершавая. Держать Грегори за руку столь естественно, что незачем ломать голову над разными глупостями.

– Ты еще не устала от трав, дубов и сосен? – спрашивает он, уже сидя за рулем.

Качаю головой.

– Как от этого можно устать?

– Тогда едем снова в лес. Покажу тебе очаровательное местечко.

По прошествии получаса мы уже стоим на высоком поросшем травой холме. Макушки деревьев чуть волнует легкий свежий ветер, вдалеке виднеется наш городок, тут и там белеют одинокие фермы. Я снова настолько полна сил и так остро ощущаю присутствие рядом Грегори, что при воспоминании о погибшем Джаспере делается несколько совестно.

– Бежим вниз? – предлагает Грегори.

Меня эта мысль восторгает и немного страшит. Смотрю вниз, прикидывая, не врежемся ли мы на полной скорости в стволы могучих сосен. И успокаиваюсь. Деревья отделены от холма довольно широкой поляной и густым кустарником. Смотрю на Грегори в некотором смущении.

– А разве можно так?

– Как? – Он с улыбкой поводит бровью.

– После кладбища… бегать и радоваться?

Грегори пожимает мою руку. Теперь мы постоянно за ручку – и шли по лесу, и взбирались на холм.

– Можно. Еще как можно. Если Джаспер нас видит, уверяю тебя, во весь рот улыбнется. И хмурился бы, если бы мы ходили понурые. Он был парень веселый, с юмором.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});