Солнечный зайчик - Джулия Тиммон

– Ты знал этого парня?

– Он был мне ближе брата.

6

Смотрю на Грегори не отрываясь. Его лицо, теперь столь хорошо знакомое, снова другое: напоминает географическую карту. Значки на ней невидимые, но я точно знаю, где излучина реки, где горная цепь. Все эти цепи и изгибы – отражение глубоких острых чувств. Заметить их дано не каждому, лишь самым зорким и внимательным. Я до сих пор была как слепая и вот вдруг прозрела.

– Мы с Джаспером подружились еще школьниками, – выпив второй бокал, начинает рассказывать Грегори. – На общей городской дискотеке для старшеклассников накануне Рождества. Тогда я об этом еще не знал, а спустя какое-то время понял: встреча с ним была лучшим рождественским подарком в моей жизни. Такого друга у меня больше никогда не будет, в этом я уверен. – На минуту замолкает.

Я облизываю пересохшие губы и думаю о Джосс. Могу ли я назвать ее подарком? Не знаю… Она, бесспорно, моя самая близкая подруга, но главное достоинство наших отношений в том, что мы друг друга прекрасно знаем и умудряемся обходиться без ссор. Если Джосс вдруг не станет, скажем если она куда-нибудь уедет – мысли о смерти не желаю и допускать, – мне ее, наверное, будет не хватать. С другой же стороны, я живу без нее почти неделю и, признаться, не особенно скучаю.

– Сразу выяснилось, что у нас море общих интересов, – продолжает Грегори. – Мы оба были большими поклонниками «Депеш мод» и «Роллинг стоунз» и свято верили, что станем морпехами. – Криво и безотрадно улыбается. – Упорно готовились к будущей карьере, но меня не приняли из-за пустяка, о котором я понятия не имел, – из-за плоскостопия. Джаспер хотел из солидарности отказаться от мечты, но я убедил его в том, что хоть один из нас должен пойти желанной дорогой. Теперь корю себя… Все думаю, не уговори я его тогда, может не стряслось бы беды…

Смотрю на него, затаив дыхание, и не смею приставать с расспросами. Щеки горят – оттого, что на улице до сих пор необыкновенно тепло, от вина, усталости, сострадания и чувства вины, которое усиливается с каждым мгновением.

Грегори поднимается со скамьи, и у меня ёкает сердце. Неужели он так и не скажет, что стало с Джаспером?

– Схожу за сигаретами. Нормально переносишь табачный дым?

– Да, вполне. – С языка чуть не срывается: у Стивена вечно дымят как паровозы, но вовремя себя одергиваю. Такое чувство, что о той, городской жизни говорить запрещено, опасно. – Ты что, куришь?

– Очень редко, – отвечает Грегори уже с крыльца. Усмехается. – Под настроение.

Несколько минут я сижу одна. Голова от мыслей трещит, того и гляди расколется. Плоскостопие… У богатеев тоже проблемы. Болеют так же, как и обычные люди. Ежусь, ощущая, что что-то не так. Напрягаю мозги. Ах да, вот оно что. Понимаете, все это время я почти не помнила, что Грегори отпрыск толстосума. С ним так просто и легко, что кажется, будто разные там пословицы, типа «Богатому бедного не понять», точнее «Сытый голодного не разумеет», придуманы искусственно и искажают правду. Такое ощущение, будто Грегори способен заметить и понять много такого, до постижения чего мне, например, еще расти и расти.

Усмехаюсь. Сижу, будто снова на съемках, но теперь – фильма серьезного, тяжелого, о том, как неожиданна и запутанна жизнь. Провожу пальцами по цепям, на которых держится сиденье качелей, и задумываюсь о Джаспере. Каким он был? Успел ли жениться, оставить потомство? И есть ли надежда, что стать для Грегори новым другом смогу я? Хотя бы наполовину столь близким? Пусть не сейчас, по прошествии времени, когда я повзрослею, стану мудрее, отдалюсь от пустой суеты?

Грегори возвращается, и я, боясь, что ему вдруг станут известны мои дерзкие недопустимые мысли, беру бокал и смотрю на отражение звезд в вине. Он чиркает спичкой и закуривает.

– Не желаешь?

Качаю головой и осмеливаюсь взглянуть ему в глаза.

– Я не курю.

– Принципиально или просто нет желания?

Пожимаю плечами.

– Не вижу в этом смысла. Я попробовала курить еще совсем девчонкой, лет в шестнадцать, по-моему. Взяли с подругой у приятельниц по тоненькой дамской сигаретке, закрылись в туалете, будто кому-то было до нас дело. – Криво усмехаюсь. – Что в этом находят? Не понимаю. С тех пор у меня больше не было охоты и притрагиваться к сигаретам. Да и у… подруги тоже.

Назвать Джосс по имени не поворачивается язык. Впрочем, и просто упоминать о ней как-то неловко. Сразу представляется, с каким нездоровым любопытством она пустилась бы расспрашивать о моих каникулах, как опошлила бы самое светлое, может многого не поняла бы. В ушах так и звенит ее «Гнус». Кошмар!

Не подумайте, что я вдруг задрала нос, возомнила себя более достойной, нежели Джосс. Нет, я ведь говорю: взрослеть и вникать в суть начала лишь здесь. Стыжусь себя прежней и, была бы на то моя воля, вернулась бы в прошлое и сделала все по-другому.

– Впрочем, я тоже не вижу в этом особого смысла, – задумчиво говорит Грегори. – Но бывают такие минуты, когда есть потребность втянуть в себя дым. – Улыбается уголком губ. – Наверное, это число психологическое. Думаю, если захотеть, можно в два счета отделаться даже от столь невинной зависимости. – Держит сигарету двумя пальцами, смотрит на нее, бросает на землю и, негромко смеясь, тушит ногой. – Ни к чему эти глупости. В жизни и так приходится подчиняться сотне нелепостей.

Изгибаю бровь.

– Например?

– Например, когда является новый клиент, ты обязан прикинуться, что очень ему рад, даже если человек тебе омерзителен. Говоришь «Приятно познакомиться», а самому ну хоть бы самую малость было приятно.

Лицо Грегори принимает то выражение, с которым он неизменно входит в бар, и тут я понимаю, что толпа курящих, без меры пьющих и кривляющихся друг перед другом людей, если взглянуть на нее его глазами, и впрямь покажется уродливо-отталкивающей. Зачем же он вообще туда ездит? – в который раз задаюсь я вопросом. И вспоминаю его ответ: это традиция. Память. Делается так безотрадно и тоскливо, что хочется зажмуриться и на время исчезнуть с лица земли. Впрочем, если такое было бы возможно, я непременно позвала бы с собой Грегори. Без него заело бы одиночество, хоть в самых прекрасных мирах вселенной…

– Помнишь, как у Сэлинджера? «Но если хочешь жить с людьми, приходится говорить всякое».

– Это из «Над пропастью во ржи»? – сразу догадываюсь я, радуясь, что литературные вкусы у нас примерно совпадают.

– Верно, – подтверждает Грегори.

Читаю я не очень много, по мне лучше посмотреть хороший фильм или познавательную передачу, но «Над пропастью во ржи» прочла не раз. Очень уж мил этот чувствительный, никому не понятный и неуместный в корыстолюбивом обществе Холден.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});