Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион - Данил Корецкий

— Не знаю, — сказал Леший. — Может, «знающие» нарисовались. Только «знающие» не свинячат на маршруте. Да и не слыхать о них давно.

— Повывелись, — поддакнул Зарембо.

— Ты их повывел, могучий Рембо, — сказал Рудин.

— Пошли дальше, — сказал Леший. — Там решетка, увидим, что и как.

Еще сорок метров. Рядом со стальной решеткой на выходе в коллектор — еще россыпь свежих окурков. Восемь штук. Долго же они тут пыхтели…

Леший наклонился, осветил фонарем поперечные прутья. Так и есть: рядом с левой и правой стенкой несколько коротких неглубоких царапин. Пилка вообще никаких следов не оставляет, значит — «болгаркой» пробовали. Вообще-то «болгарка» на аккумуляторах — инструмент недешевый, профессиональный. Специфический инструмент. Зеленая пацанва, считающая себя последними из московских диггеров, такими не пользуется. Им-то и на «налобник» приличный не хватает — мама денег не дает. С другой стороны, никто из «знающих» не пришел бы сюда даже с алмазной пилой, потому что пустая трата времени.

Тогда кто же?

— Диггеры, — сказал Пыльченко, высвечивая фонарем верхнюю часть проема над решеткой. — Смотрите, эти недоделки метки свои оставили.

Над самым входом, точно по центру, окурком был нарисован кружок с высеченным косым сектором — круглая плачущая рожица. Рядом красовалась белая клякса. Жвачка. Еще свежая, не схватившаяся. Такая же метка была у покойного Хоря.

* * *

Исправительная колония строгого режима ИК-10/6. Череповецкая область.

Магомед «заехал» на зону торжественно, как «коронованный» вор.[15] Тогда Смотрящим был Бородач — низенький жилистый уголовник средних лет с выступающей нижней челюстью и холодным взглядом людоеда. Бородач твердо держался славянской линии, «пиковых»[16] не признавал, но накануне получил «малевку»[17] и, скрежеща зубами, приказал готовить торжественную встречу. Магомеда приняли как дорогого гостя: накрыли хороший стол, мало уступающий «полянам», накрываемым на воле, отвели почетное спальное место в отряде, прикрепили двух «торпед»[18] и «шестерку»,[19] устроили библиотекарем с собственной «биндежкой»[20] и двумя помощниками, которые и выполняли всю работу.

Магомед быстро освоился, набрал вес, вокруг него сгруппировались зеки из кавказских республик, да и среди части славян он был в почете, так что вскоре новичок обзавелся большой «пристяжью», «торпедами», «шестерками»… Когда через полтора года Бородач «откинулся»,[21] Магомед попытался взять зону под себя. Не вышло: Смотрящим стал Савва Питерский, хотя по-существу в десятой зоне воцарилось двоевластие. Если какой-то острый вопрос Савва решал по-одному, то заинтересованные лица могли пойти к Магомеду, и тот решал по-другому. Такой раскол обычно приводит к войне, но ни Питерскому, ни Магомеду она была не нужна. Они соблюдали паритет интересов — у каждого была своя часть зоновской территории, свои доверенные люди, свой штаб, свои друзья.

Магомед дружил с Русланом, Черкесом, Поляком, Адамом и Кудлатым, а потом неожиданно приблизил к себе Тарзана. Это всех удивило: ну чего он в нем такого нашел? Ну да, Тарзан — парень духовитый, отчаянный: метр росту, два метра смелости и метров десять гонору. Никогда не знаешь, что выкинет в следующий момент. Рассказывает Тарзан тоже интересно: как полмира объездил с гастролями, как дрался с черными и желтыми, как сидел в разных странах, какие бабы у него были, ну и все такое. И шпионов он якобы ловил, и клады в московских подземельях искал, и чуть ли не с самим президентом за руку здоровался. Гнал, конечно, карлик, но слушать интересно. Очень убедительно гнал. Магомед слушал его и смеялся попервоначалу, как и все остальные. А потом смеяться перестал. Иногда сам просил рассказать что-нибудь, интересовался, даже вопросы задавал.

— Я вышел — в красном комбинезоне, золотом шлеме, раскланялся, по лестнице в пушку залез, сижу, жду, считаю: раз, два, три… — азартно рассказывал карлик. — Знаю, что на десятке грохнет… Мускулы напряг, как железо, и тут ба-бах! Полетел и чувствую — чересчур сильно долбануло, видно, пороху положили слишком много… И точно — взлетаю, пробиваю брезентовую крышу и лечу в небо! Прямо в облако попал, вся рожа в пене облачной, ничего не вижу…

Слушатели гогочут.

— Га-га-га! — схватился за живот Ляхва. — И чего? На Луну улетел?

— Гля, как гонит! — хлопает себя по коленям Угол. — Как же ты не разбился?

Но Тарзан рассказывал Магомеду, который сидел рядом, опершись плечом о стену. На остальных он не обращал никакого внимания.

А вот Магомед — обращал.

— Кончай базар, сказал! — гаркнул он в конце концов, развернув к собравшимся хищный анфас, на котором буквой «Т» выделялись густые, сросшиеся в линию брови и крупный длинный нос.

Ляхва тут же послушно втянул голову в плечи, уронил руки по швам. Стало не то чтобы совсем тихо, но гораздо тише. Магомеда здесь уважали и боялись. Или — боялись и уважали, в такой последовательности. Один только Кекс, который еще не в теме, поскольку недавно «заехал», один только он сказал:

— Так чего он нам лапшу вешает, это самое…

В глазах Магомеда нарисовались две маленькие молнии, — спорить с ним здесь не принято, а Кекс просто дурак, раз за месяц этого не понял. И он бы за свою дурость непременно поплатился, это как два пальца, но обстановку разрядил Тарзан, важно снизойдя к своим критикам:

— Да потому не разбился, что парашют у меня за спиной, плоский такой, в красном ранце, чтоб не видно было… Дернул за кольцо и спустился обратно, через дырку в куполе — прямо на арену! Раскланялся, как положено, и ушел к себе. А зал так аплодировал, что тигры побоялись из клетки выходить! Директор ко мне в гримерку стучит, просит пойти, поклониться, чтобы они успокоились… Только я не открываю, потому что меня там одна артистка знаменитая дожидалась, я ее прямо на полу раскатал, она мне даже руку прокусила…

Слушатели улыбаются, но незаметно, чтобы Магомеда понапрасну не злить. Магомед сам себе голова, сам себе прокурор, и надзиратель, и король. Ему здесь позволялось многое из того, что обычному человеку и на воле не всегда доступно. И телевизор свой, и холодильник с вкусной хавкой, и комната отдельная в клубе, а когда хочет, то в блоке для свиданий ночует — не один, естественно, с какими-то лярвами, которых ему на «мерседесах» привозят. Рассказывали даже, что сам хозяин[22] Остроухов наедине с ним за руку здоровается, и замы его тоже.

Но такой крутой здесь один только Магомед. В смысле, что остальное население череповецкой ИК–10/6 — пусть это не особорежимная колония, тем более не пожизненная, — население это отбывало свои сроки так, как ему и положено, неся полное бремя ограничений гражданских прав. Вышел в расстегнутой куртке — выговор! А за тапочки или спортивный костюм можно и вообще в ШИЗО[23] загреметь… За что Магомеду такие послабления и почести, никто толком не знал. Вором в законе он не был, равно как и олигархом, и сыном чьим-нибудь или зятем. Одни говорили, что сидит Магомед за вымогательство, другие — за киднеппинг, третьи — за убийство. Но что было совершенно ясно, так это что стоит за Магомедом какая-то могучая сила, имя ей — легион, и денег там не считают.

— А расскажи, Тарзан, как ты под землей лазил, — просит Магомед, и улыбки на зверских лицах слушателей исчезают.

Карлик охотно кивает.

— Москва не одна, как глупым большим кажется, — он встает, выпрямляется, надувает грудь, прохаживается важно взад-вперед. — Их две, Москвы-то. Одна, вот она — надземная: улицы, дома, машины, троллейбусы, Кремль. Ее все видели: гуляют, фотографируются, водку пьют… А есть вторая Москва, которая под землей, про ту только единицы знают! Там тоже есть улицы и проспекты, и площади, и закоулки всякие, только небо там каменное или земляное, а вместо людей призраки бродят. Ну, какие призраки… ясное дело, не такие, как в кино показывают. Вообще никакие, не видно их, невидимки они, ясно? Узнать о них можно, только когда страшно станет так, что из кожи выпрыгнуть впору — это значит, призрак рядом…

Красиво гнал Тарзан, заслушаешься… Из его рассказа каждому было ясно, что он имеет дело с человеком, в двадцать раз умнее, сильнее и полезнее для общества, чем Ляхва, Клюква или Поляк; со звездой мирового масштаба, единственным в мире человеком-ядром и метателем ножей, покорителем подземных глубин, самым высокооплачиваемым специалистом столицы, артистом мировой известности…

— Ну, ты даешь! — неопределенно сказал Магомед, никак не выразив своего отношения к рассказам Тарзана. — Ладно, у меня личная свиданка, пока!

Все удивлялись: почему у Магомеда так часто личные свиданки, которые положены всего два раза в год? А он два раза в месяц отправляется в гостевой жилой блок… Но высказывать удивление вслух или как-то по-другому обозначать его никто не рисковал.