Дневник романтической дурочки - Любовь Шапиро

— Саша, ты любишь получать письма? — с налету начала я, когда мы встретились.

— Я не так уж часто их получал. А что? Ты хочешь мне написать?

— Нет. Какое письмо тебе было бы приятно получить?

— Искреннее, — пристально посмотрел на меня Сашечка.

Об этом я как-то не подумала. Меньше всего меня заботило содержание первого послания.

— Это понятно. А какая должна быть форма?

— Стихотворная, — засмеялся он. — Ты пятистопным ямбом можешь?

— Прекрати, я серьезно.

— Мы так и будем стоять у памятника или пойдем куда-нибудь?

— Прости, ты, наверное, замерз.

— А ты, конечно, нет? Тебя греет твоя любовь, насколько я понимаю, — грустно пошутил мой замерзший кавалер.

— Если ты все понял, то начну сначала.

— Ты уверена, что я этого хочу?

— Но ты ведь мой друг. Мне же надо с кем-то посоветоваться.

Через несколько лет один взрослый мужчина скажет мне, что только очень любящий век в состоянии выдержать разговоры о любви своей девушки к другому мужчине. И никогда не стоит этим злоупотреблять.

Тогда же мне казалось вполне естественным советоваться с другом…

— Так что, нужно писать письмо? А кому? Я знаю этого счастливчика?

— Да, — обрадовалась я. — Это Митя, он в Италии. Я хочу послать ему письмо.

— О чем?

— Что значит «о чем»? Ну…

Я понятия не имела о содержании послания.

Глядя на мое растерянное лицо, Сашка сжалился:

— Могу подсказать. Если речь идет о Митьке, то спрашивай только о его делах, настроении и так далее.

— Ты просто ему завидуешь. Вы все ополчились на него, потому что у вас нет ни его таланта, ни красоты. Вы сидите в Москве, а он учится в Италии.

— Ты уверена, что все правильно оцениваешь? Мне кажется, твое неокрепшее чувство застит тебе глаза.

— Может, и тебе?

Саша кивнул:

— Лера, боюсь, что прогулка не удалась. Давай разбежимся?

Мы так и не отошли от памятника Пушкину. И бившая меня дрожь, которую я приняла за естественную реакцию на Сашкино поведение, на самом деле была результатом пламенного спора на сильном ветру при температуре — 10.

Я гневно сверкала глазами:

— Больше говорить нам не о чем.

— Я тебе, конечно, друг, но не душеприказчик, — огрызнулся Саша.

Тепло нашей беседы перешло в жар + 38,5. Это обстоятельство надолго отдалило меня ото всех моих друзей. Точно в горячечном бреду я продолжала страдать и обижаться на непонимание и одиночество. Раз никто не хочет меня поддерживать, буду скрывать свои чувства.

В одном Санька несомненно прав. Письмо должно касаться только Мити. Да и что, собственно, мне рассказывать о себе? Ничего интересного и важного в моей школьной жизни не происходило.

Я встала, чтобы размяться и отвлечься от воспоминаний. Побегала по шуршащей дорожке и, в очередной раз дойдя до калитки, явственно услышала шуршание по ту сторону забора. Кто-то так же, как и я, мерз и перетаптывался на гравии. Выглянуть или лучше спрятаться? Кому нужно так деликатно стеречь мое уединение? А может, наоборот, мой «сосед» выжидает, не хочет бегать за мной по темному заросшему участку? Я решила не будить лиха и на цыпочках вернулась в беседку Усмехнувшись своей детской реакции, устроилась «с комфортом», поджав под себя ноги. Сейчас я понимаю, что тот последний год в школе был самый беспечный, безответственный период. В ожидании счастья я прожила выпускной класс.

До весны я решала сложный вопрос — куда поступать. У меня по-прежнему не хватало мужества признаться маме об изменении планов. Я угрюмо проводила все время в занятиях. Мите я все-таки написала — три беспомощные строчки. И стала ждать. Я не бегала к почтовому ящику, была твердо уверена, что день, когда придет ответ, почувствую сразу. Прошло две недели, затем месяц, ответа я не получила. Возможно, письмо не дошло или Митя очень занят, уговаривала я себя, но на самом деле знала, что не дождусь ответа. Зачем я ему, он никогда и не подавал мне никаких надежд. Сама все придумала, а теперь мучаюсь.

Несмотря на излишний романтизм, я всегда себе говорила правду. Однажды, уставившись в зеркало, я договорилась со своим отражением больше ничего не ждать и ни на что не надеяться. Но выдержала недолго. Буквально через два дня позвонила Руфе и напросилась в гости.

— Как хорошо, что ты вспомнила обо мне. Теперь большая редкость, когда молодые навещают нас, стариков, — сказала старая дама, впуская меня в квартиру.

Я с подозрением посмотрела на нее, нет ли в ее словах иронии, желания меня поддеть.

— Приходится много заниматься, мне скоро поступать, — начала было я оправдываться.

— Я понимаю, поэтому благодарна тебе. И готова сразу же перед тобой отчитаться. Митя прислал письмо. У него все в порядке, но когда приедет, не знает.

В это время появилась Маша и, зыркнув глазами в сторону Руфы, быстро направилась на кухню.

— Что это она? — удивилась я. — Не поздоровалась даже. Может, обижена на меня?

— Она обижена на весь свет, — уклончиво ответила Руфина. — Ты знаешь, Лера, кажется, у нас появилась возможность подать прошение о пересмотре дела Данилы.

— Здорово. Выяснились какие-то новые обстоятельства?

— Нет, но кое-что в старых осталось не проясненным. Только я никак не могу заставить Володю сдвинуться с места.

— Неужели ему не хочется помочь собственному сыну?

— Не знаю.

— То есть как? Не понимаю.

— Это длинная и сумбурная история. Володя женился очень рано. Ему было неуютно в жизни. Мы же с ним семья то ли врага народа, то ли нет. Мой муж был очень крупным инженером, делал самолеты. Когда, наконец, очередь дошла до него и его пришли арестовывать, у него не выдержало сердце. Он умер прямо на руках у энкавэдэшников. И было непонятно — то ли нас высылать, то ли нет. На всякий случай я решила, что лучше уехать из Москвы. Практически на этом моя карьера примадонны столичного театра закончилась. Но надо было спасать Володю, да и Эвку тоже. Я решила, что буду останавливаться во всех городках, где только есть театрики, и там, где возьмут, там и осядем. К счастью, мы не очень далеко уехали. И мне даже дали приличное жалованье.

Но для Володи все произошедшее стало тяжелым ударом. Все перипетии его сломали, и он пошел вразнос. Обычная история. Потом связался с какой-то жуткой дамой, уверял, что только она его понимает. Я с Эвкой, как тебе известно, во время войны оказалась в Прибалтике, позже мы еще покружили по стране — я решила перестраховаться. Только в 56-м мы все собрались в Москве. Благодаря Ларику нам вернули квартиру.

— А та дама?

— А та дама тоже приехала, с ребенком.

— Это был ее ребенок?

— И Володин. Данила.

Руфа замолчала и держала паузу довольно долго.

— Думаю, Лера, я сама во всем виновата. Считала, что если родители — сильные люди, то и их сын способен преодолеть превратности судьбы. Но ошиблась. Не стану описывать все наши злоключения, скажу только, что Володина пассия угорела. Уж не знаю, как и что. Она вроде бы отравилась газом. Включила плиту, и все.

— Зачем?

— Ревновала и решила всех наказать. Очень экзальтированная и безответственная была женщина, эта Тамара.

— Кого же она ревновала?

— Полагаю, того, с кем тогда жила.

Я ничего не могла понять. Это, видимо, отразилось на моем лице.

Руфа попыталась объяснить:

— Тома завела себе хахаля. Он с ней погулял и бросил. Она же решила, что жить без него не может. Ну и свела счеты с жизнью и со всеми нами. Я-то, честно, считала, что это благо. Но Володя совсем сник. Данечка перешел на полное мое обеспечение. Но сына тоже надо было куда-то пристраивать. Благодаря старым связям устроила его концертмейстером в Большой. Там он и познакомился с нашим эльфом Нюрой, то есть Анной Николаевной. Родился Митя, из которого наша малоудачливая балерина решила сделать звезду, еще не отняв от груди. Отношения с Данилой у нее не сложились. Собственно, никто из них и не пытался сблизиться. Володя не в счет. Он так и остался в той жизни, когда был жив отец. По-моему, он его до сих пор ждет.

— Как же можно ждать? Он же умер во время ареста.

— Видишь ли, нас не было в Москве, когда Анатолия пришли забирать. Информацию мы получили из компетентных органов. А потом к нам в нашу добровольную ссылку приехал его друг Валентин и рассказал удивительную и пугающую историю. Он был военным инженером, приехал в Москву в краткосрочный отпуск и пошел в Большой театр. Постановка его не очень увлекла, и он вертел головой, разглядывая красоты зала. Его взгляд остановился на царской ложе. За шторкой он увидел человека, удивительно похожего на моего покойного мужа, только совершенно седого. Этот мистический рассказ произвел на Вову неизгладимое впечатление. Возможно, и на мне это тоже отразилось. Сын мой не унаследовал от отца ни единого качества, а вот Даня очень похож на деда. Я так боялась повторения Володиного характера, что всеми силами попыталась воспитать свободного, творческого и сильного шляхтича, каким был мой муж. И вот результат.