Григорий Отрепьев - Лейла Элораби Салем

Через несколько дней войско царевича решила переправиться через Днепр под Киевом. Но, оказалось, местные властители отдали приказ жителями о недопустимости помощи самозванцу. Григорий, весь в не себя от ярости, метался из стороны в сторону, покрикивая:

– Вот я им покажу! Подлые пособники Годунова!

Всегда бывший рядом с ним Юрий Мнишек положил свою руку ему на плечо и ответил:

– Не беспокойся, царевич. Кто-нибудь за золото да согласится нарушить приказ.

Все случилось так, как и предполагал воевода. Нашлось несколько мещан, которые за вознаграждение снабдили войско плотами, чем несказанно обрадовали Григория, отчаявшегося получить помощь.

После переправы через Днепр польская армия углубилась в леса, продвигаясь к русско-литовской границе. Ночевали в поле. В некогда глухой, дикой долине со всех сторон вспыхнули костры, запахло только что приготовленной едой. Для Григория и Юрия Мнишека солдаты специально установили большой шатер, в котором на совет собрались все именитые воеводы да казацкие атаманы.

Царевич в длинной роскошной шубе с отороченным собольим мехом по краям подола, в высокой меховой шапке, сдвинутой на затылок, стоял над картой и рукой в кожаной перчатке водил по стрелкам, упираясь каждый раз на кружочки, изображающие города. Остальные молча слушали его.

– Вот это Днепр, который остался позади, – проговорил он, – теперь не долг путь, когда наша армия пересечет рубеж. Взгляните сюда, вот это города западной Руси. Этот путь наиболее короткий, – продолжил он и провел пальцем от границы вверх и уперся в Москву, – но я предлагаю не идти прямиком, Годунов только этого и ждет. Я решил так: наше войско пойдет кружным путем, собирая по дороге южные города, там мы сможет пополнить запасы, набрать добровольцев.

– Царевич, а ты уверен, что южные города окажут нам поддержку, а не сопротивление? – поинтересовался пан Владислав Стаковский.

– Я более, чем уверен в их помощи, ибо южные рубежи как никто другой пострадали от гнета Бориса Годунова. Жители этих городов ненавидят нынешнего царя и готовы встать хоть на сторону самого черта, лишь бы досадить ему. Но, так как я законный наследник престола, то я получу даже больше, чем вы можете представить.

Спорить никто не хотел: поляки не ведали ни русские земли, ни обычаи местного населения, вот потому они и решили довериться русскому парню, знавшего гораздно лучше их.

Как и предполагал Григорий, многие города, встретившиеся им на пути, с радостью переходили на его сторону. Так, 18 октября перешел на сторону царевича Монастыревкий острог, 25 октября к нему с поклоном пришли старейшие города и признали за самозванцем государя. Чернигов сдался без боя. И когда к стенам города подошло войско Годунова во главе с князем Никитой Романовичем Трубецким, было поздно.

Григорий, расположившись в Чернигове на отдых, даже не мог предположить, что некогда важные паны и простые поляки, у которых он искал поддержки, окажут ему медвежью услугу. Как только войско укрылось под стенами города, ляхи ринулись грабить местных жителей, врывались на рыночные площади, забирая себе то, что им понравилось. Об этом стало исзвестно царевичу, но он, боясь бунта в своей армии, не решился остановить мародеров. Вместо этого он приказал снабдить его войско провизией и двинулся дальше, углубляясь на восток.

Борис Годунов собрал довольно внушительное войско против соперника, поставив во главе своего лучшего воеводу боярина Петра Басманова. Сбор прошел в городе Брянске, по численности превосходящее армию царевича, однако в войске Годунова не было боевого духа, многие солдаты не имели не малейшего желания участвовать в битве против мнимого наследника престола. Большинство в подавленном настроении отправились в поход. Идя по хоженным и нехоженным тропам, мимо лесов, полей и болот, новобранцы думали: «А что, если претендент на трон на самом деле является настоящим царевичем Димитрием, сына Ивана Грозного? Не совершаем ли грех, поднимая руку на царского сына?» Но вслух никто не решался высказать свои мысли, ибо боялись крутого нрава Басманова, прославившегося тем, что придумал изощренные жестокие казни, но Борис Годунов не смотря на это, высоко ценил кровожадного, жестокого боярина.

В начале ноября царское войско подступило к Новгороду Северскому, опередив на несколько дней армию Отрепьева. Дабы противнику негде было бы укрыться в холодную пору, Петр Басманов приказал сжечь посады, после чего он основательно приготовился к осаде.

Вскоре показалось вражеское войско под командованием сандомирского воеводы и бущущего тестя царевича Юрия Мнишека. Было заметно, как на ветру развевались крылья, притороченные к доспехам поляков. Особняком стояли казаки под предводительством атамана Белешко. Даже в критические моменты между шляхтой и казаками не было единства, они старались держаться подальше друг от друга.

– От семя дьявольское! – прошептал Басманов, глядя на противника с высоты сторожевой башни.

– Прикажешь дать огонь по ним? – спросил один из воинов, пожилой человек с черной копной на голове.

– Нет, Алексей Михайлович, мне хочется распробовать их клинки – так уж они тверды, как им хочется выглядеть.

– Ты, боярин, хочешь прямо сейчас наброситься на них, пока они становятся лагерем?

– К чему поспешность? Порубить врага мы и так сможем, а вот своих людей жалко, может быть, договориться?

– Договориться? О чем?

– Умный ты, Алексей Михайлович, да только сейчас прикидываешься глупцом. Не ради самозванца и его преспешников хочу избежать я кровопролития, а ради тех, кто встал под наши знамена. Вели подать мне бумагу, я сам напишу послание расстриге.

В это самое время Григорий Отрепьев сидел на походном стуле, его лицо было сосредоточено. Подле него стоял казак и держал зеркало, другой держал таз с мыльной водой. Молодой человек, время от времени смачивая большой нож в воде, твердой рукой брил похудевшие щеки и подбородок. Он тщательно соскребал щетину, которая затем с лезвия попадала в воду и прилипала к стенке таза. Казаки терпеливо дожилась, когда царевич закончит утренние процедуры. Вообще, Григорий в отличаи от остальных следил за чистотой, каждый день для него рано утром грели воду, дабы он мог помыться и почистить зубы. Вот и сейчас, когда юноша, вытерев лицо махровым полотенцем, довольно потянулся, к нему с поклоном подошел один из воинов и сказал:

– Ваше высочество, есть посыльный от царского воеводы.

Григорий гордо запрокинул голову, его каштановые волосы блестели на утреннем солнце, и ответил:

– Позовите ко мне пана Мнишека, мы вместе будем слушать послание.

Вместе с польским воеводой они молча выслушали посланца от Басманова, в конце царевич ответил:

– Передай боярину, что я очень ценю его преданность Годунову, но сам я не намерен отступать, ибо мне, как законному наследнику, необходимо вернуть родительский трон.

Получив такой держкий ответ, Петр в гневе разорвал его и проговорил:

– Сосунок! Ишь, чего возомнил: сын Ивана Грозного. Ух, подлый еретик, собака польская, не хочешь по хорошему, будет по-плохому, – повернувшись к писцу, он сказал, – пиши ответ так: «Ты хотел войны, ты ее получишь!»

Поляки не были готовы к такому повороту событий: они-то надеялись на легкую добычу, что можно без труда дойти до Москвы и, получив свою долю вознаграждения, вернуться домой. Однако судьба распорядилась иначе: теперь им придется рисковать собственной жизнью за русской царевича и, может быть, сложить кости на чужой земле. Дух польского войска заметно упал, хотя Мнишек всячески старался их подбадривать, обещая от имени царевича богатую добычу. Но даже такие посулы не оправдали надежды Григория, он видел, с каким выражением лица становились шляхтичи в боевой строй. Единственные, кто был рады военному походу, оказались казаки. Именно на них и расчитывал больше всего Отрепьев, именно им он больше всех доверял. Казаки были полны решимости костьми лечь за царевича, но помочь ему утвердиться на троне, вот их-то и решили бросить на первую линию.

11 ноября началась осада города, не принесшая сторонам ни плохого, ни хорошего. В ночь на 18 ноября последовал генеральный штурм крепости, однако, предупрежденный заранее лазутчиками, Петр Басманов успел подготовиться. После неудачных попыток поляки совсем потеряли веру в царевича, который старался казаться более бодрым, чем был на самом деле.

Метаясь в шатре, Григорий до боли кусал губы, когда ему доносили об очередной попытке, заканчивающеся неудачей. Молодой человек, до этого спокойный и рассудительный, метал гром и молнии, крушил все, что попадалось под руку, и даже его любимым казакам не раз доставалось от него, но те продолжали терпеть, искренне веря в его победу.