Театр китового уса - Джоанна Куинн

оружие. Она аккуратно расправляет покрывало. Ей нужно начать составлять списки. Она хочет провести вечеринку в честь дня рожденья Уиллоуби в ноябре.

Джаспер хмурится.

– Меня задержали. В тот день. Не хотел беспокоить тебя.

– Я не беспокоилась, – говорит она.

– Уиллоуби говорит, ты держалась молодцом.

– Вот как?

– Ты можешь попросить принести ребенка, когда пожелаешь. Я просто рад, что ты в порядке, – говорит он и пересекает комнату, чтобы подойти к ней, вытянув руки в странном, наполовину умоляющем жесте, будто несет что-то неудобное и тяжелое: свернутый коврик, чужое пальто, старую больную собаку.

– Я в полном порядке, – говорит Розалинда, пряча руки под покрывалом. Мысль о том, что он коснется ее, вызывает дрожь. – Ты не мог бы позвонить слугам?

– Я могу что-то для тебя сделать?

– Позови Бетти.

– Конечно. – Джаспер послушно нажимает кнопку на стене, чтобы вызвать горничную.

– Имя. Флоренс. Оно не в честь сестры милосердия, – говорит Розалинда после паузы. Под покрывалом она оглаживает бинты, поправляя в тех местах, где они кажутся ослабшими. – Какое мне дело до какой-то дряхлой занудной медсестры? Нет. Я видела фильм. Когда была в Лондоне. «Женщина в белом». Он о красивой женщине по имени Лора, которая влюбляется в учителя рисования, но злобный старик по имени сэр Персиваль обманом заставляет ее выйти за него. Но он не знает, что существует другая женщина, которая выглядит совсем как Лора. Затем – ну, это все сложно, но сэр Персиваль умирает при пожаре, а Лора и учитель женятся, как и должны были. А, Бетти, заходи. Я рассказывала Джасперу об одном фильме. Бетти любит слушать рассказы про кино. Она ужасно хочет попасть в кинотеатр, правда, Бетти?

Бетти кивает.

– Хочу, мэм.

– Актриса в кино, Джаспер. Ее звали Флоренс Ла Бади. Я никогда ее не забуду.

– Понятно, – говорит Джаспер.

– Пусть мой ребенок похож на овощ, но по крайней мере звать ее будут как кинозвезду, – говорит Розалинда. – Или ты считаешь, что так только хуже? Быть неказистой девчонкой с роскошным именем.

– Ваша дочь не может быть неказистой, мэм.

– Ты такая милая, Бетти. Я хочу сама сводить тебя в кино, – говорит Розалинда. – Ты еще чего-то хотел, Джаспер?

Джаспер снова сморкается.

– Только передать тебе мои наилучшие пожелания, – отвечает он с формальностью совершающего исход судьи.

Розалинда следит, как ее муж пересекает комнату. Когда за ним закрывается дверь, она выдыхает. Затем она выбирается из постели и в ночной рубашке и босиком проходит к туалетному столику, где садится на стульчик, располагаясь перед тройным зеркалом так, чтобы увидеть себя и два своих приятных профиля: успокоительный триптих. Бетти становится позади, пробегая ладонью по длине волос, блестящих в сиянии мягко вздыхающих масляных ламп.

Розалинда говорит:

– Ты увидишь кино, Бетти. Я возьму тебя в Лондон и специально отпущу на полдня.

– Это был бы настоящий подарок, мэм.

Розалинда кивает, а затем открывает ящик своего туалетного столика и достает вырезанную из журнала фотографию, которую передает горничной.

– Пока ты будешь в кинотеатре, Бетти, я отрежу волосы, – говорит она. – В лондонском салоне.

Розалинда через зеркало встречается глазами с Бетти, а затем двумя руками поднимает волосы и прижимает к макушке, так что они кажутся короче, каре длиной до подбородка.

– Вот так, – говорит она. – Напрочь.

Штуки

Октябрь 1920

В четыре года Кристабель оценит все могущество логики и всю жизнь будет придавать ей очень большое значение.

Ей не позволено новых ботинок, потому что старые она испортила, бросив в море в качестве якоря. Она должна носить испорченные солью, пока не выучит урок. Это она может понять. Такой логике можно следовать. Но есть что-то, что кажется непостижимым, сколько об этом ни размышляй. Те штуки, которые есть у мальчишек.

Впервые она заметила штуку, когда на пляже встретила жену рыбака, которая играла с маленьким сынишкой, разрешив ему сидеть на мелководье у кромки воды. Голый мальчик, шлепающий пухлыми ручками по воде, был похож на младенца Иисуса в витражах деревенской церкви. Немного недовольный, с круглой головой. Но между его ног была странная штука: мясистая улитка, изогнувшаяся на кожаном морщинистом мешочке с камушками. Это, объяснила ей потом Моди, была та штука, которая делала его мальчиком, а мальчиков и должна была предоставлять новая мать.

У Кристабель не было штуки. Она проверила. Поэтому она не была мальчиком. Она не была желанной. У овощного ребенка тоже не было штуки. Моди это подтвердила. Таким образом, овощной ребенок тоже не был желанным.

Узнав о существовании этих предметов, Кристабель внимательно следила за всеми, что попадались ей на глаза, чтобы узнать, делали ли они что-то интересное. Никогда. Штуки, которые она видела на деревенских мальчишках, когда они плавали в море, были всего лишь более длинными версиями той, что она видела у ребенка на пляже.

Как штуки назывались, было загадкой. Бетти на этот вопрос ответила строго:

– Не твое дело, мадам, – и забрала завтрак Кристабель, не дав ей доесть. Жена рыбака просто рассмеялась. Моди, обычно такая прямолинейная в своих ответах, скорчила рожу и сказала:

– Я знаю только слова, которые твоей мачехе не понравятся.

Штуки казались категорически неважными, но были под защитой этой странной анонимности и несли своим владельцам значительные преимущества. Мальчишкам со штуками разрешалось носить брюки и ходить в школу. Люди трепали их по волосам, бросали им яблоки, давали забавные прозвища, хвалили их находчивость. Им не нужно было обзаводиться нижними юбками или мужьями. Они могли оставить свою фамилию и водить автомобиль.

У братика тоже будет штука, братик будет наследником, а все хотели именно наследника. Кристабель думала, что «наследник» – странное слово. В нем будто была ошибка, и произносили его шипяще и тягуче, тянули звук, не зная, что сказать, а потом спотыкались.

Значение его тоже было непонятным. Можно было родиться наследником или быть им назначенным, если в дело вступал меч.

– Объявляю тебя Наследником, – говорит Кристабель стойке для зонтов в форме индийского мальчика, похлопав его по плечам своим деревянным мечом. Она точно узнает больше, когда прибудет братик. Он, наверное, поделится тем, что наследник, с ней. Они всем будут делиться, кроме тарталеток с джемом и вещей, что принадлежат Кристабель.

До того как узнать о штуках, она считала, что может быть мальчиком. У нее были черты и амбиции, подходящие мальчишеству. Интерес к улиткам, картам и военному делу. Бродяжный нрав. Никто ее не разубеждал. Если ее заставали за сооружением колесницы из тачки и двух молотков для крокета, это было весьма типично для Кристабель. Брови поднимались. Наказания обсуждались вяло,