Холод смерти - Росс Макдональд

— Это было необходимо, необходимо для того, чтобы вынести обвинение. И это не принесло ей вреда.

— Доктор Годвин придерживается другого мнения. Он считает, что вред, нанесенный ей этим, сказывается и по сей день, что он и вызвал нынешнее состояние Долли.

— Мы с доктором Годвином придерживаемся разных мнений по этому вопросу. Если вам интересно мое мнение, я считаю, что он вообще опасный человек. Он не уважает власти, а я не испытываю доверия к таким людям.

— Ну когда-то вы доверяли ему. Вы же направили к нему лечиться свою племянницу.

— Тогда я о нем ничего не знала.

— Скажите, а почему вы решили, что она нуждается в медицинской помощи?

— Сейчас. — Она все еще пыталась сохранить дружеский тон, хотя мы оба чувствовали, что внешняя благопристойность скрывает нашу неприязнь друг к другу. — Долли плохо успевала в школе. Ее не любили, она чувствовала себя несчастной. Ничего удивительного при таких родителях — я имею в виду ее отца, который превратил их семейную жизнь в кошмар. Я решила помочь девочке. Мы ведь живем не в деревне, — произнесла она таким тоном, словно сама сомневалась в справедливости своего утверждения. — Даже живущие на благотворительные пособия могут позволить себе консультацию, если они в ней нуждаются. И я убедила сестру отвезти девочку в Пасифик-Пойнт к доктору Годвину. Авторитетнее его у нас в то время никого не было. Констанция возила ее к нему по субботам почти целый год. Состояние ребенка значительно улучшилось — этого у доктора Годвина не отнять. Да и Констанция стала чувствовать себя увереннее, счастливее, веселее.

— Она тоже лечилась?

— Думаю, что да, во всяком случае, еженедельные поездки в город ей помогли. Она вообще хотела переехать в город, но на это не было денег. Поэтому, уйдя от Макги, она переехала ко мне. Это ей немного помогло. Но для Макги было невыносимо видеть, как к ней возвращается достоинство. И он убил Констанцию, как мясник.

Чувствовалось, что и десять лет спустя ее мысли неотступно крутятся вокруг одного и того же.

— Почему вы прервали курс лечения Долли? Ведь после случившегося она нуждалась в нем более, чем когда-либо.

— Ее было некому возить. Я работаю по субботам. Ведь когда-то я должна заниматься делами. — Она смущенно умолкла, что случается с честными людьми, которые могут лишиться дара речи, если им приходится быть неискренними.

— И, кроме того, вы поссорились с Годвином из-за свидетельских показаний вашей племянницы.

— Да, и я не стыжусь этого, что бы он там ни говорил. Я не причинила ей зла, позволив выступить против отца. Может, это даже послужило ей во благо. Во всяком случае, ей нужно было освободиться от гнета пережитого.

— Как выясняется, ей не удалось этого и по сей день. Все сохранилось в ее памяти. — «Впрочем, как и в вашей, мисс Дженкс», — подумал я. — Хотя теперь она рассказывает о происшедшем несколько иначе.

— Иначе?

— Она говорит, что не видела своего отца в день убийства. Она отрицает какую бы то ни было его причастность к убийству.

— Кто вам это сказал?

— Годвин. Он с ней разговаривал сегодня. И она сказала ему, что солгала в суде, потому что так хотели взрослые. — Я преодолел искушение продолжить, вовремя вспомнив, что почти наверняка она все передаст своему другу шерифу.

Она посмотрела на меня так, словно я подверг сомнению дело всей ее жизни.

— Я убеждена — он исказил смысл ее слов. Он использует Долли, чтобы доказать свою правоту.

— Сомневаюсь, мисс Дженкс. Годвин сам не верит тому, что она говорит.

— Вот видите! Она или сошла с ума, или говорит неправду! И не забывайте — в Долли течет кровь Макги! — Она смутилась от собственной горячности и, отведя взгляд, принялась оглядывать свою розовую комнату, словно ища свидетелей абсолютной бескорыстности собственных намерений. — Простите, я не хотела. Я люблю свою племянницу. Просто... копаться в прошлом оказалось труднее, чем я думала.

— Извините меня. Я уверен, что вы любите свою племянницу и что вы не могли заставить ее солгать на суде.

— Кто это сказал?

— Никто. Я же говорю, что вы не та женщина. Вы не могли так поломать душу ребенка.

— Нет, — подтвердила она. — Я не имею никакого отношения к обвинениям, выдвинутым Долли против своего отца. Она рассказала мне все тем же вечером, через полчаса после того, как все это случилось. И я ни минуты не сомневалась в том, что она сказала. Это было слишком похоже на правду.

Но зато я сомневался, что мисс Дженкс говорит правду. Я не хочу сказать, что она лгала, скорее, просто скрывала что-то. Она говорила тихо и осторожно, как бы опасаясь того свидетеля, о котором напоминало изречение, висевшее в гостиной. Взгляда моего она продолжала избегать, краска медленно поднималась от ее тяжелой шеи к лицу.

— Я сомневаюсь в физической возможности опознать кого бы то ни было, даже собственного отца, на таком расстоянии темным вечером, не говоря уже о дымящемся револьвере в руке, — произнес я.

— Но следствие признало эти показания Долли. Ей поверили и шериф Крейн, и окружной прокурор.

— Полицейские и прокуроры всегда с радостью принимают улики или псевдоулики, которые их устраивают.

— Но Том Макги виновен. Он виновен.

— Возможно.

— Так почему же вы пытаетесь убедить меня, что нет? — Краска стыда, как это часто бывает, постепенно превращалась в краску гнева. — Я не хочу вас слушать.

— На вашем месте я поступил бы наоборот. Ведь вы ничего не теряете. Я пытаюсь расследовать старое дело только потому, что через Долли оно связано с делом Хагерти.

— Вы считаете, что она убила мисс Хагерти?

— Нет. А вы?

— Шериф Крейн считает ее основной подозреваемой.

— Он вам так сказал, мисс Дженкс?

— Почти. Он спросил у меня, как я отнесусь к тому, что он вызовет ее на допрос.

— Ну и как вы отнесетесь?

— Не знаю, я так расстроилась. Я давно не видела Долли. Она вышла замуж, не сообщив мне. Она всегда была хорошей девочкой, но ведь она могла измениться.

У меня было такое чувство, что это вырвалось из самой глубины сердца мисс Дженкс: «Она всегда была хорошей девочкой, но ведь она могла измениться».

— Почему бы вам не позвонить Крейну и не попросить у него отложить допрос? Ваша племянница нуждается в бережном отношении.

— Так вы считаете, что она невиновна?

— Я уже сказал. Попросите его отложить допрос, иначе он проиграет на следующих выборах.

— Я не могу это сказать. Он занимает более высокий пост в округе. — Она уже было задумалась над этим, но движением головы отогнала от себя эту мысль. — Ну вот, больше я не могу уделить вам ни минуты. Вероятно, уже начало первого.

Мне пришлось уйти. Это был длинный час. Она проводила меня вниз до веранды, и, когда мы прощались, мне показалось, что она хочет сказать что-то еще. Ее лицо приняло выжидающее выражение, но за этим ничего не последовало.

Глава 12

Туман стал не таким густым у побережья, но солнце не выглянуло, и рассеянный белый свет слепил глаза. Портье в мотеле сообщил мне, что Алекс с мужчиной постарше уехал в новом «крайслере». Его собственная машина находилась на стоянке.

Я купил сандвич и съел его у себя в комнате, потом кое-кому позвонил. Дежурный в суде ответил, что получить сегодня стенограммы невозможно, так как все закрыто на уик-энд. Я набрал номер офиса Джила Стивенса, который столь безуспешно защищал Макги. Его автоответчик сообщил мне, что он в Бальбоа и я не смогу связаться с ним, так как он пробудет на яхте сегодня и завтра.

Я решил заехать к Джерри Марксу, младшему адвокату, выступавшему на защите миссис Перрин. Его офис располагался в новом торговом центре неподалеку от мотеля. Джерри был не женат и настолько честолюбив, что вполне мог оказаться на работе в субботу днем.

Входная дверь была открыта, и я вошел в приемную, уставленную кленовой мебелью с ситцевой обивкой. Место секретаря за стеклянной перегородкой пустовало, но сам Джерри был у себя в кабинете.

— Как дела, Джерри?

— Все в порядке.

Он осторожно посмотрел на меня поверх огромного тома, озаглавленного «Правила дачи свидетельских показаний». Он был не слишком искушен в криминальной практике, зато компетентен и честен. Интеллигентные карие глаза освещали его лицо и придавали ему мягкость.

— Как миссис Перрин? — спросил я.

— Я не видел ее с тех пор, как ее освободили, и не собираюсь. Я редко встречаюсь со своими бывшими клиентами. Наверное, для них я и суд — одно и то же.

— Со мной то же самое. Ты свободен?

— Да, и собираюсь некоторое время побыть в этом состоянии. Я поклялся себе, что у меня будут свободные выходные, без всяких убийств или неубийств.

— Значит, ты уже знаешь о деле Хагерти.

— Естественно, весь город уже знает.

— И что ты знаешь?

— На самом деле не очень много. Кто-то в суде сказал моей секретарше, что эта дама, профессор, была убита своей студенткой. Забыл, как ее зовут.