Сквозь слезы. Русская эмоциональная культура - Константин Анатольевич Богданов

что книжки доставлялись и в Императорский Царскосельский лицей (в количестве 31 экземпляра), Театральное училище, пансион пастора Муральта (по 2 экземпляра в каждое) и даже в Училище канцелярских служителей (1 экземпляр). Несколько экземпляров доставлялись и через А. А. Кавелина и П. А. Плетнева цесаревичу Александру Николаевичу и его сестрам.

Основными читателями все же считались те, кому в дальнейшем предстояло служить в императорской армии. Это видно и из списка военно-учебных заведений, в которые отправлялись экземпляры, и из подборок статей, в большей степени посвященных темам, связанным с разнообразными проявлениями войны (от анекдотов про А. В. Суворова до известий с того или иного театра военных действий).

Начиная с 1835 года Ростовцев был председателем комитета по выработке проекта устройства военно-учебных заведений. Входивший в состав комитета цензор А. В. Никитенко (за цензурным разрешением которого в дальнейшем долгое время выходил ЖДЧ) писал: «…главная мысль его [Ростовцева. – С. К.]: повести образование в корпусах так, чтобы гражданин стоял здесь выше солдата»207. Позднее, в 1848 году, принцип «разностороннего образования» был сформулирован Ростовцевым окончательно и применительно к обучению питомцев уже именно в закрытых заведениях:

Главное назначение всех их [Военно-учебных заведений. – С. К.] есть поприще военное; но они должны иметь и сведения общие, сведения, необходимые и для образованного человека, и для члена семейства, и для члена гражданского общества. От сего и учение в Военно-Учебных заведениях, имея целью науки военные, не может ограничиваться только ими208.

Журнал состоит из шести (или семи – при включении «Прибавления», в котором печатались фрагменты из «венчания с Россией» цесаревича в 1837 году, известия с фронта или высочайшие манифесты) разделов – «Стихотворения», «Проза» (объединены под общим заглавием «Изящная словесность»), «История», «Науки и Художества», «Смесь». Сквозной просмотр журнала (или хотя бы части росписи его содержимого209) позволяет сказать, что читателей предполагалось знакомить не только со ставшими уже классическими текстами русской литературы (оды Г. Р. Державина и М. В. Ломоносова, басни И. А. Крылова и И. И. Дмитриева, стихотворения А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова и многое другое), но и с историей (по «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, «Биографиям Российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов» Д. Н. Бантыша-Каменского, военным мемуарам, и даже с историей русской литературы210), но и с разнообразными естественно-научными сведениями – историями про животных, растения, природные явления, народы, населяющие мир и империю, в изобилии публиковавшиеся в разделе «Смесь». Журнал предполагал наделить своего читателя всеми теми разнообразными знаниями, которыми должен хотя бы в минимальном объеме обладать будущий офицер императорской армии.

Среди всех разделов наиболее выделяется «Смесь». Будущее наполнение ее в изначальном плане журнала описывалось в числе прочего как «Анекдоты, показывающие благородство души и возвышенные чувствования, любовь к правде и справедливости, преданность Государю, мужество в опасностях, твердость духа в разных обстоятельствах и проч.»211. В первую очередь раздел интересен тематическим разбросом статей даже на пространстве одного номера (например «Манифест Императора Александра I о кончине Великой Княгини Александры Павловны» и «Подвиг Сусанина» (1838, т. 2, № 6) или «Генерал от инфантерии Котляревский» и «Результаты последней ревизии в американских штатах» (1854, т. 109, № 436)), а также значительной «апокрифичностью» и «народностью» представленных текстов. Лишь несколько из них за все более чем 600 номеров журнала имеют указание на автора или хотя бы на книгу, из которой была взята история. Некоторые тексты атрибутируются достаточно легко (один из ярких примеров – помещенный в № 11 (1836) журнала без подписи текст «Замысловатое наказание» – один из «Анекдотов» Пушкина (о Потемкине и молодом чиновнике Петушкове), перепечатанный без изменений из 3‐й книги «Современника» за 1836 год). Однако подобные случаи редкость – по всей видимости, большую часть «анекдотических» историй редакторы журнала брали из устного обихода, и установить, откуда изначально они пошли, практически невозможно.

В том аспекте, в котором мы хотели бы рассмотреть несколько текстов из этого раздела, установление их источников не столь важно (в дальнейшем, при составлении полной росписи содержимого журнала, мы все же постараемся максимально атрибутировать все помещенные в нем тексты, в том числе и из «Смеси»), поэтому мы не затрагиваем эту тему.

Приведем полностью три небольших текста, о которых пойдет речь.

Чувствительность Кутузова. В сражении под Аустерлицем ранен смертельно Кутузова зять, граф Тизенгаузен, прекрасный молодой человек. Движимый духом мужества, он стремился в самые опасные места; пуля пробила его грудь, он упал с лошади…

Кутузов, узнав об этом печальном известии, не изъявил ни малейшего знака наружной скорби: казалось, он был совершенно покоен, и отдавал приказания в продолжение целого сражения с необыкновенным хладнокровием. На другой день приближенные застали его в невыразимой горести; слезы текли ручьями; он рыдал неутешно над трупом любимого сына, погибшего в первых летах юности… Желая его успокоить, некоторые из приближенных решились сказать, что они не ожидали видеть его в таком отчаянии, после того великодушия, с которым перенес он вчера этот удар. – «Вчера, – отвечал Кутузов, – я был начальник, а сегодня – отец!»212

Высокое чувство своего долга! Генерал Милорадович, заслуживший своим необыкновенным мужеством справедливое уважение целой Европы, всегда в первых рядах сражался с неприятелем, но во время Люценского сражения, по распоряжению высшего начальства, находясь в резерве, не был употреблен в дело. На другой день он получил Высочайшее повеление прикрывать отступление русской армии, которой командовал генерал Витгенштейн. Выслушав Высочайшую волю, он сказал: «Вчера я плакал, как ребенок, потому что в первый раз в жизни, слыша пушечные выстрелы, не участвовал в сражении. Ежели мне не вверяют армии, то пусть дадут батальон или роту. Хотя Граф Витгенштейн всего был моложе меня в чине и часто находился под моим начальством, однако я готов служить не только под командой его, но под чьею бы то ни было». Какое благородное чувство долга в военном человеке, и только военные поймут высокое значение этих слов!213

Чувствительность Румянцева. Граф Румянцев наголову разбил Турецкого верховного визиря при реке Ларге. – Знамена, пушки, лагерь во всем богатстве своем достался Русским; всеобщее обилие, радость, слава одушевляли нашу победоносную армию. В одном полку гремела музыка, в другом трубы и литавры, тарелки и бубны; в третьем Русские песни. Тут поседелый в бранях гренадер рассказывал собравшимся в кружок товарищам сказки об Иване Царевиче, о царь-Девице, о Добрыне Никитиче; там молодой солдатик вертелся колесом. Между тем лавроносный полководец, не принимая участия в веселии войска, сидел вдали от холма,