Пустая клетка - Сергей Зацаринный

— Меня интересуют голуби.

— Давай попробую угадать дальше. Тебя интересуют почтовые голуби? (Злат усмехнулся). А ещё тебя интересуют дикие голуби. (Наиб нахмурился). Да не просто дикие, а вяхири?

— Что же ты замолчал?

— Весь Сарай третий день толкует об убийстве жены сокольничего. А на третий день ко мне, да ещё на дальний двор приезжает наиб самого эмира. Что должен подумать такой маленький и слабый человек, как я, едва увидев твоё лицо?

— Сгораю от любопытства.

— Он должен услышать раскаты грома и узреть блеск молний прямо над своей задницей и подумать, что может понадобится такому важному человеку в столь неподходящее время в столь неподходящем месте?

— И какая же мысль пришла в твою умную голову?

— Приятно слышать такие слова, хотя они и сказаны только из вежливости. Ведь, если бы эта голова имела хоть каплю ума, она ещё три дня назад велела бы моим ногам отнести мою задницу к ханскому дворцу.

— Как я понял, ты имеешь сообщить что-то относящееся к убийству?

Веляй сделал большую многозначительную паузу.

— Я скромный торговец птичками. Какое отношение я могу иметь к убийствам и сильным мира сего? Много лет я поставляю в дом Урук-Тимура певчих птиц. Бывает перепродаю ханских бракованных соколов. Иногда у меня просят что-нибудь на приманку для обучения. Или почтовых голубей на расплод.

— Ты начал слишком издалека.

— Просто ты не обратил внимание, что я сделал ударение на слово расплод. Почтовый голубь привязан к гнезду. Поэтому не каждого голубя можно продать. Ведь он улетит на родную голубятню, если его гнездо там. Должно пройти немало времени, пока голубь обзаведётся парой на новом месте, его нужно приучить возвращаться на новое место. Три месяца назад ко мне пришёл генуэзец, который служит дому Гизольфи. И попросил помочь. Он сказал, что ко мне скоро придут от Урук-Тимура и закажут голубей для кухни. От меня требовалось подсадить к этим голубям пяток почтовых, которые мне он оставит. Я так и сделал.

— Он не сказал зачем?

— Нужно быть полным глупцом не отличающим луну от солнца, чтобы не догадаться зачем. Помилуй бог, зачем ещё могут понадобиться почтовые голуби? И зачем их нужно доставлять тайно?

— Ты не знал, кому они предназначаются?

— Откуда? Мне хорошо заплатили и по правде говоря, я не видел во всём этом ничего предосудительного. Я вижу ты оказал немалую честь моему окороку. Я заверну тебе ещё с собой. Будешь вспоминать Веляя добрым словом. А юноша выпьет ещё мятного кваску.

Злат молча задумался. Его мрачность озаботила весёлого хозяина:

— Ты говорил много хороших слов о моём уме, а теперь огорчён тем, что от меня нет никакого проку. Ведь ты не узнал ничего нового. Я лишь подтвердил то, что и так было известно. Вот если бы я пришёл три дня назад…

— Что же ты не пришёл?

— Сначала я просто не знал, что там произошло. Убили жену сокольничего. Мало ли что… Только позже я узнал, что пропала Райхан. Вот тогда я понял, что без моих голубей здесь не обошлось.

— Ты думал, что об этом никто не узнает?

— Надеялся. Я вот сказал тебе сейчас, что не знал, кому предназначались эти голуби. Я не солгал. Но, я догадывался. Я ведь давно продаю в этот дом птиц. И не только птиц. Только у Райхан была клетка для птиц. Её тоже брали у меня. Бедная девочка любила птиц. Часто покупала и потом выпускала. Покупала новых.

— Бедная, — усмехнулся наиб, — Жену отца она убила одним ударом. Та даже не пикнула.

— Не верю! Я много лет продавал ей птиц. Знаешь каких обычно она просила? Щеглов, реполовов, чижей. Очень любила степных жаворонков. Простых и нежных птиц. Люди честолюбивые и характерные любят соловьёв.

— По твоему убивают только те, кто любит соколиную охоту?

— Я люблю соловьёв. А твоё сердце, наверное, сладко замирает при уханьи ночной совы или крике луня в камышах. Я купец, любящий деньги, а ты охотник. Хитрый, безжалостный, видящий ночью лучше чем днём, умеющий бить внезапно.

— Илгизар, а ты каких птичек ловил?

— Щеглов, реполовов. Овсянок. Ещё перепелов в хлебах.

— Неужто не ловил куропаток? — встрял Веляй.

— Ловил.

— Сразу видно, птичек не держал, ловил на продажу, — сделал вывод торговец.

— Заметно? — поинтересовался Злат.

— Серьёзный слишком. Такие обычно разводят почтовых голубей. Для дела. Булгарский? Щеглы, реполовы — птицы не здешние.

— Твой земляк. Мохшинский, — подтвердил Злат.

— Райхан ведь тоже в Мохши родилась. Урук-Тимур тогда там жил, вместе с Узбеком. Там детство её прошло. Вот и тянуло родных птичек слушать. Мать её тоже там осталась.

— Давно померла?

Веляй кивнул.

— Совсем молодой. Красавица была. Я её едва помню. Тоже тогда там жил. Она ведь из наших мест была. Белокурая такая, синеглазая. Её брат был известный в наших краях соколятник. Я её не застал, но люди рассказывали. Он и познакомил Урук-Тимура с сестрой. Он тогда у хана Тохты состоял при личной охоте. Сгинул потом в смуту.

— Не помнишь как звали?

— Помню. Туртас.

XVII. Малиновый квас

— Хватит своих лошадок бить на ханской службе. И так уже второй день их гоняю. Отведу-ка я их домой.

Голос Злата стал усталым, блеск в глазах потух. От былого охотничьего задора не осталось и следа. Теперь он едва понукал лошадей, пустив их быстрым шагом.

— Опять все ниточки ведут к этому самому Санчо, который уже никогда никому ничего не расскажет. Почему я думал, что Веляй замешан в этом деле? Помог человек передать почтовых голубей, не мог же он заранее знать, как всё обернётся. Зато теперь уже точно знаю, что за человек приходил к Урук-Тимуру. Значит, Туртас вернулся с того света.

— Говорили что он пропал?

— Исчез ночью с корабля. Не взял ни единой вещи. Я думал его тоже убили и сбросили за борт. Когда понял, что не его ножом Намуна зарезали. Эх! Надо бы Хайме сказать. Он ведь сейчас его ищет.

— Зачем?

— Поговорить, наверное, хочет. Все ведь уже давно забыли эту историю. Я Туртаса хорошо знал. Мы ведь в одной каюте жили. От корабельщиков и стражи отдельно. Я при письме состоял, а он при ханских голубях. Для них целая голубятня была сделана. Много людей было послано вперёд по пути хана. Чтобы можно было послать с голубем письмо на соседний стан. А оттуда дальше. К самому Сараю. И обратно. До самой Руси такие люди были посажены вдоль Волги. Не приходилось ещё хану забираться в такую даль, за леса. Побаивались. У Тохты было много врагов. Его отъезд им был на руку. Туртас был соколятником не простым. Лично при хане состоял. Его любимых соколов возил. Только сам любил больше ястребов. Говорил, с ними интереснее. Сокол, он с высоты нападает. Открыто. Увидел дичь, спустил птицу и смотри, как она её бьёт. А с ястребом нужно подобраться к жертве. И выпустить её внезапно. Наперехват. Поэтому и поставили его к голубям.

— Почему?

— С ястребом можно засесть невдалеке от голубятни и ловить отлетающих голубей. Пока ещё высоту не набрали. Или подлетающих. Дело это нелёгкое, голубь птица сильная и не всякий ястреб на него решиться напасть. Да и видит он его издалека. Но, если удастся перехватить почтаря с тайным письмом — дело того стоит. Туртас по таким делам большой мастер был. И голубей перехватывать, и тех, кто за ними с ястребом охотиться ловить. Поговаривали, благодаря ему какой-то важный заговор открыли. Тохта ему лично золотой пояс подарил. Я вот четверть века служу, а такой не выслужил. Мне говорил, что Тохта обещал его женить на девушке из Золотого рода, дочке какого-нибудь потомка самого Чингизхана. А это уже прямая дорога за ханский стол на пиру. Вот они куда, бывает, птички-то выносят.

Слыхал про князя Фёдора Ростиславовича? Был он из смоленских князей. Третий сын у отца. Ещё по молодости женился на ярославской княжне, но там свои дела, чужака к правлению не подпустили — тёща его всем верховодила. Вот, когда хан Менгу-Тимур потребовал русских воинов, и подался он в Орду. Да так полюбился здесь хану и его жене, что тот назначил его своим личным виночерпием. Стал вроде нашего Намуна. А потом хан и дочку свою за него замуж выдал. Сначала по монгольскому обычаю, а потом, как в Ярославле у Фёдора русская жена померла, то уже чин-чином окрестил хатунь именем Анна и в церкви обвенчался. В Ярославле у него дети остались от первого брака. Ну, ему тесть и пожаловал ярлык на княжение. Вернулся из Орды не бедным приживальщиком, а всесильным ханским зятем. Гургеном. Бывшая тёща, как губки не поджимала, но пришлось смириться. Однако, втихомолку пакостили, как могли. Плюнул князь-гурген на всё это дело слюной и поехал в Орду, хану плакаться. От ярлыка отказался в пользу малолетнего сына. Менгу-Тимур ему в утешение, а остальным в назидание и выдал зятю ярлык на всю Булгарскую землю и на Черниговщину. Весь край от Волги до Днепра и за Волгу до гор. Потом прибрал к рукам и отчину — Смоленск. Я встречал людей, которые помнили князя Фёдора Ростиславича. Говорят был он очень высок и виду богатырского. Были о него большая помощь и заступничество для наших митрополитов. Тесть их всячески жаловал и ярлыками награждал. Поговаривали, что скоро восторжествует во всей Орде православие.