Костер на горе - Эдвард Эбби

Автомобиль приблизился, затормозил в тени. Вышел из него один человек, один он и был в машине. Это вновь оказался Де Салиус, элегантный, в бежевом летнем костюме, в шляпе с узкими полями, с портфелем под мышкой.

Раньше него успел я к дому и стал на посту рядом с дедушкой, дожидаясь визитера.

Блестки жаркого света струились по его шляпе и плечам, пока Де Салиус шел к нам от рощицы. Ему нужно было пересечь открытую солнцу полоску, тут вся его фигура поблекла и будто съежилась. Он вновь вошел в тень, приближаясь, и стал казаться откровенно грозным. Но улыбался в своей приятной манере, приветливо, как агент похоронного бюро, и хоть не мог не заметить ружья на коленях деда, без колебания ступил на крыльцо. Остановился здесь, снял шляпу, вытер свою лысину носовым платком.

 — Добрый день, мистер Воглин. — Поскольку дед никак не ответил на это приветствие, Де Салиус взглянул на меня, в его голубых глазках было настойчивое любопытство. — Что это я такое слыхал, будто ты чуть не устроил крушение поезда в Эль-Пасо?

— Я никакого крушения не устроил, — был мой надменный ответ.

У полковника бегали мысли и взор, когда он обернулся к моему дедушке, явно дожидаясь приглашения сесть. Но старик не спешил проявлять положенную вежливость. Дабы скрыть смущение, — если он и смутился, если вообще возможно такое, чтоб Де Салиус смутился когда-либо, — наш посетитель вновь заговорил со мной:

— Об этом я читал в газетах, Билли. Там все рассказано про мальчика, который дернул стоп-кран и едва не вызвал крушение Южно-Тихоокеанского экспресса. Это не ты был?

Я не потрудился ответить.

— Что вам нужно, Де Салиус? — спросил дедушка.

Полковник улыбчиво глянул на стул, стоявший рядом с качалкой.

— Могу ли я сесть?

— Садитесь.

Де Салиус пододвинул стул так, чтоб видеть и старика, и пустыню окрест. Стал обмахивать раскрасневшееся лицо своей роскошной соломенной шляпой, осматривать в молчании, в совсем недесалиусовом молчании, погруженные в дневную духоту деревья, реку, выбеленную пустыню, Ворью гору, плывущую пурпурным кораблем вдали.

Стояла пора миражей: если несколько минут не сводить взгляд с гор, то наверняка увидишь их сдвинутыми с места и меняющимися в размерах, увидишь, как вершины убегают со своих собственных подошв и колеблются в волнах жаркого света.

Дедушка дымил своей сигарой. Де Салиус закурил сигарету. Жарища даже вроде как затрудняла речь.

— Билли, — сказал старик, — принес бы ты нам кувшин воды со льдом.

— Да-да.

Я отправился в темноту дома. Контраст был столь разителен, что с минуту я пробирался в кухню ощупью, прежде чем глаза привыкли. Наполняя кувшин и добавляя кубики льда из морозильника, я услышал, что Де Салиус заговорил, стал раскатистым своим голосом комментировать погоду: жару, засуху, перспективы дождя. Но не слышал я, чтоб мой дедушка хоть слово сказал в ответ. Да и как он мог? Что значит погода для ранчера, который грабительски лишен собственного занятия? Я вернулся на крыльцо, принес кувшин и стаканы.

— Спасибо, Билли.

Льдинки бодро позвякивали о стекло. Мы попили воды. Снаружи, в пекле, только саранча, похоже, оставалась в живых. Почему-то этот жуткий зной повергал ее в бешеный восторг — или в агонию? Все другое оставалось недвижимо. За рекой мне были видны очертания Голубчика, стоявшего, понурив голову в дремоте, под тополями.

Де Салиус удовлетворенно вздохнул, ставя стакан и возвращаясь к сигарете. Все мы смотрели теперь на пустыню.

— Вам нравятся эти места, а, мистер Воглин?

— Нравятся? — пошевельнулся дедушка.

— Ну, я подразумеваю — вам нравится жить здесь?

— Это мой дом. Я тут родился и собираюсь умереть тут.

— Да, понимаю. Это я и подразумевал. — Де Салиус сделал паузу, продолжил удивленным тоном: — И вы никогда не скучали по виду зеленой травы? Текучей воды — я подразумеваю чистую, неустанно текущую воду, а не здешние неверные струйки жидкой грязи. И никогда не хотелось вам жить там, где глазу видны дома других людей, села, города, где в расцвете жизнь, цивилизация, великие начинания, которые осуществляются всем народом?

 — Да, — чуть подумав, ответил старик, — да, скучаю по этим зрелищам. Но не ахти как.

— Вы циник, мистер Воглин, — с улыбкой произнес Де Салиус, уставив взор на Лос-Ладронес — Ворью гору. — Знаете ли, я понимаю вашу привязанность к этим пустынным местам. Не могу ее разделить, но понимаю, даже сочувствую ей. Эти места — почти неземные. Простор и величие, величественный простор буквально потрясают. И все-таки... все-таки они не совсем подходят человеку, не так ли? Я подразумеваю, что они не предусмотрены для проживания человеческих существ. Это земля для богов, возможно. Но не для людей.

— Апачам она нравилась, — заметил дед.

— Апачам? Ах да, апачам. Людям каменного века.

— Они водят пикапы, смотрят телевизор и пьют пиво из жестяных банок.

— Ах да, совершенно верно. И замечательно. Переимчивый они народ. Замечательно. — Он помолчал и вдруг резко изменил манеру и тон беседы. — Мистер Воглин, мы намерены позволить вам оставаться здесь.— Наконец он перестал взирать на пустыню и повернулся лицом к моему дедушке, чтобы видеть его реакцию.

Старик не выказал никакой благодарности.

— Кто это может мне позволить оставаться здесь? — сказал он, глядя в упор на Де Салиуса.

— Ну, я подразумеваю, мы не намерены выселять вас, скажем так, если угодно. Учтите, однако, я говорю только о доме. Вышесказанное не относится к земельным владениям, а лишь к дому и прилегающим постройкам. Мы разрешим... мы уступим вам право по-прежнему распоряжаться этим домом в течение всей вашей оставшейся жизни. Технически и юридически дом останется государственной собственностью, но мы готовы подписать соглашение, предоставляющее вам все права владения, кроме продажи и передачи другим лицам. В сущности, мы уже подготовили соответствующую документацию. — Де Салиус расстегнул свой красивый толстокожий портфель. — Она со мной. — Он перебрал пальцами стопки документов — орудий бумажной цивилизации. — Есть одно условие, которое мы должны оговорить в этом договоре. — Он вынул документацию со всеми копирками и копиями, оглядел ее, ждал, очевидно, что дедушка спросит, какое же это будет условие.

Но старик не стал спрашивать. С ружьем на коленях, с сигарой в зубах, смотрел он себе сквозь очки на горы и, казалось, утратил уже интерес к сделанному предложению. Или же неслышно произносил благодарственную молитву, не знаю что.

— Условие следующее, — продолжил полковник, напрасно дожидавшийся вопроса от деда. — Вы соглашаетесь покидать это домовладение на период испытаний, то есть на те дни, когда будет проводиться запуск ракет. — Он приостановился, с хитрецой поглядывая на старика, но никакой реакции по-прежнему не обнаруживалось. — Понимаю, это может доставить вам неудобства, но, уверен, вы признаете, что это малая цена за возвращаемую привилегию, право жить в своем доме во все прочее время. Так или иначе вам надо ведь будет наезжать в поселок.— Поскольку дедушка не отвечал и не проявлял никаких чувств, Де Салиус заспешил далее. — Ну, в последующие годы испытания участятся. Мы этого не отрицаем. Но это не превысит в любом случае где-то семи-восьми дней в месяц. Всякий раз, как будет намечен запуск, вас о том предупредят за двое суток. Никогда не потребуется покидать дом более чем на два-три дня кряду, я почти гарантирую это, а если дом когда-либо окажется поврежден, вероятность же этого крайне мала — один к тысяче, то вы получите сполна компенсацию, в точности как вам компенсировали изъятие земель ранчо и аукционную цену вашего скота. Позвольте упомянуть, договор касается и прилежащих строений. — Он провел рукой, указывая на кораль, навесы, ветряк и цистерну. — Они также будут оставлены в вашем распоряжении, можете использовать их для личных надобностей. Если пожелаете, то смело можете держать здесь несколько лошадей. Со стороны государства не последует никаких возражений, хотя мы не можем принять на себя ответственность за их сохранность в течение ракетных испытаний. Как я упомянул, наше единственное требование — это ваше согласие покинуть домовладение и территорию испытаний на объявленный срок запуска ракет. В обмен на эту минимальную уступку государство предоставляет вам право распоряжаться, пользоваться, наслаждаться вашим фамильным жилищем со всеми его достоинствами вплоть до истечения жизни, которое наступит, судя по вашему виду, через много-много лет. — Тут Де Салиус умолк. Видно было, чего это ему стоило — умолкнуть. Но он решительно захлопнул рот на минуту и стал ждать дедова отклика.

Отклика не было. Старик продолжал осмотр гор, на лице покой, руки без движения.

Полковник обождал, стер пот с бровей и с лысины, сам бросил взгляд на горы, почесал колено и пошуршал документами. В конце концов, не в силах больше терпеть, достал ручку из кармана пиджака и протянул ее, вместе с бумагами, старику.