Костер на горе - Эдвард Эбби

— Где моя шляпа? — еле выговорил я. Снял свою трепаную и мятую шляпу с оленьих рогов над камином. Но передумал. — Я не еду. Не еду. Ты не заставишь меня, дедушка.

Старик положил двустволку на стол. Упершись руками в подбородок, оглядел меня пристально. Окурок сигары торчал у него во рту.

— Что ты сказал, Билли? Может, сегодня под вечер я стал хуже слышать?

— Айда, Билли, — посоветовал Лу, когда я пялился на дедушку и сочинял в уме защитительную речь. Бог мой, что придумаешь? Я онемел от неожиданности, от расстройства и от беспомощности. — Ты арестован, Билли, — Лу слегка сжал мне локоть. — Айда.

— Жаль, не посидеть нам с тобой вечерок, Лу, — рассуждал дед, — неплохо бы, да надо поскорее эту мамашу и всю ребятню отсюда взять и Элоя из кутузки.

— Он попадал туда сколько уж раз...

— Знаем.

— Что ты подразумеваешь под ребятней? — вспыхнул я. — Я не ребенок. Не называй меня так.

— Он этого не имел в виду, Билли.

— Я подразумевал: мамашу, ребятню и Билли Воглина Старра, — сказал дедушка. — Прости меня.

Лу посильнее сдавил мне локоть и подтолкнул к двери. Я стал клониться вперед, ноги не слушались.

— Хочешь на ручки? — спросил он.

Ноги мои вернулись к жизни.

— Я сам пойду. Давай чемодан. — Взявши у Лу тяжелый свой чемодан, нахлобучив шляпу, побрел я к выходу. Прежде чем распахнуть сетчатую дверь, застыл, чтобы обратиться с последним призывом к старику. Он сидел спиной ко мне, грузный как медведь.— Дедушка... — начал я.

— До свиданья, Билли. — Он и не взглянул на меня.

Тут я выронил чемодан, подбежал, обхватил деда за спину и заскулил. Старик сгреб меня за плечо, поцеловал в лоб и отпихнул к Лу.

— Отправь его домой. Прошу, увези отсюда.

Лу подхватил меня, подхватил мой чемодан, и мы неверными шагами вышли из дома в ночь. Ощупью достигли большого автомобиля, стоявшего под деревьями. Над их листвой висело мерцающее море звезд. Лу втолкнул меня в машину и хлопнул дверцей, Поехали к домику Круситы.

6

Пока вызволяли мы Элоя из-под ареста и проделывали шестьдесят миль до Эль-Пасо, не осталось времени поспеть к ночному поезду. Лу и я через пограничный мост над Рио-Гранде прогулялись в Хуарес, краем глаза проверили его ночную жизнь, вернулись в Эль-Пасо и разместились в гостиничном номере. Мой поезд должен был прибыть в девять двадцать утра.

Не спалось. Несколько раз семенил я в ванную и назад в постель. И подмечал, что Лу непременно следит за мной зорким глазом.

Позавтракали кое-как в кафетерии гостиницы и поехали на Южно-Тихоокеанский вокзал ждать поезда. Сказать друг другу было вроде как нечего. В молчании мы кружили по залу, изучая публику, журналы в киоске и расписание поездов над окошками касс. Вот бы поезд никогда не пришел. Вот бы сошел с рельсов в Тусконе или Деминге, упал бы в реку в Лас-Крусес. Но он прибыл.

В людской гуще Лу повел меня на перрон, вдоль строя вагонов — к тому, в котором мне ехать. Проводник в синей тужурке поджидал на ступеньках тамбура. Лу предъявил мой билет, мы вошли в вагон, я стал на полку и пристроил чемодан в багажной сетке. Обживая купе, заметил, что Лу беседует с проводником и сует ему деньги — несколько зеленых бумажек.

На перроне кондуктор сверился со своим золотым «гамильтоном» на золотой цепочке и завопил:

— Все по местам!

Лу подошел ко мне.

— Пока, Билли. Давай прощаться — до будущего года. — Он улыбнулся мне той теплой милой улыбкой, от которой всегда делалось легко на сердце. Пожали друг другу руки, он шлепнул меня по плечу, удалился по коридору, исчез из поля зрения.

Я стал у окна. Поезд дернулся. Лу стоял на платформе в толпе техасцев и мексиканцев и махал мне шляпой. Вокзал уплывал в невозвратное прошлое. Невозвратное? Как бы не так. Это не для меня.

Кондуктор и проводник беседовали меж собой в дальнем конце коридора. Обо мне, наверное, поскольку поглядывали в мою сторону. Невзирая на это, я поднялся со своего места и пошел в другой конец вагона. Чувствуя, что проводник не сводит с меня глаз, распахнул дверь в мужской туалет. Там, в одиночестве, я выглянул из окошка на чумазые трущобы и пакгаузы Эль-Пасо, остающегося позади. Мы катили все быстрей, на восток, и мне было ясно, что надо скорее спрыгивать с поезда, если я не желаю оказаться в пустынях Западного Техаса.

Обождав минуту-другую, я вышел из туалета. Проводник и кондуктор, хоть и посматривали на меня, занялись какими-то бумагами, стопку которых держал в руке кондуктор. Я проник в тамбур, в гудящий занавешенный проем на стыке вагонов, начал искать рычаг с красной ручкой. Стоп-кран. Сразу нашел его, над ручным тормозом. Вцепился в рукоять, тянул вниз да вниз.

Ничего не произошло. В первый миг. Затем воздушный тормоз сработал, колеса, заклиненные, заверещали как домовой, состав волокся юзом по сухой горячей стали. Я ощущал под ногами толчки сцепки, дрожь всего поезда, расшатанного в борьбе между скоростью и массой. Через стекло в двери коридора было видно: кондуктор торопится ко мне, красный как помидор. Я открыл наружную дверь, рассмотрел, что насыпь и концы шпал подо мной хоть и смещаются, но не то чтобы слишком быстро.

 Я зажмурился и прыгнул. Оглушительно стукнулся об землю, немного прокатился вперед по инерции. Открыв глаза, убедился, что живой, встал и побежал. За спиной раздавались крики. Перескочил рельсы рядом с пришедшей в движение стрелкой, споткнулся и упал, вскочил и побежал дальше, к глухому забору у края пакгаузов.

Достигнув забора, взобрался на него, преодолел три нитки колючей проволоки поверху забора и спрыгнул, оставив за собой клочья куртки и штанов. Слышал свистки железнодорожной охраны, но ничто в таком роде не могло меня остановить. Все так же бегом я кинулся через улицу, по которой мчались грузовики, и нырнул в переулок. Дышать было тяжело, в ребрах ощущалась боль от падения, но я не останавливался. Мимо мусорных ящиков, перескочив уснувшего бездомного, бежал и бежал, добрался до следующей улицы, повернул за угол и перешел на шаг, пыхтя как собака.

Автобус подвернул к остановке за квартал от меня. Попытался я снова побежать, но не смог, и автобус отъехал раньше, чем я успел на остановку. Людей на тротуарах было немного — негры, мексиканцы, похмельные ковбои. Ни один не обратил на меня внимания. Я оглянулся, признаков погони не обнаружил. На углу опять свернул, торопясь удалиться от железной дороги, и начал подыскивать место, где бы спрятаться и передохнуть.

Другой переулок. Когда свернул сюда, стало спокойней на душе от глухих стен, задов ночлежек, забегаловок, пивных и лавчонок. Ступеньки вели вниз, к дверям погреба. Похромал по ступенькам и осел на кучу мусора перед железной дверью, закрыл глаза и притворился невидимкой.

Спустя несколько минут установилось дыхание. Я открыл глаза. Человек в голубом комбинезоне шел мимо поверху, заметил меня, с сомнением оглядел и зашагал себе дальше. И продолжал я оставаться там, пока дверь за спиной не открыли вдруг изнутри, повалив меня набок.

Негр в майке кофейного цвета и в джинсах, с огромной коробкой на плече, уставился на меня.

— Ты мне дорогу загородил, сыночек.

Я отполз в сторону, он переступил через мои ноги, поднялся со своим грузом по ступенькам и удалился.

Встав, я немного взял себя в руки, причесался пятерней, подправил искореженную шляпу, поднялся на тротуар. Но стоял в нерешительности, не зная, куда путь держать. Совершенно потерял ориентировку. Наконец сообразил, что утреннее солнце, пригревающее сквозь городской чад и пыль, бьет мне прямо в лицо. Повернулся спиной к солнцу и направился на запад параллельно железной дороге, которая была теперь за два-три квартала от меня. Откуда мне было знать, где находится автостанция, но пришло на ум, что она должна быть в центре города, где-то рядом с железнодорожным вокзалом.

Шел я весь в синяках, усталый, однако слегка приободрившийся, и не забывал приглядываться, не покажется ли патрульная полицейская машина. Когда таковая объявилась в двух кварталах впереди, я заскочил в бар. Трое мужчин за стойкой выпучились на меня, официантка, тощая, молоденькая, в папильотках, воззрилась недовольно. Но не успела она слова молвить, патрульный автомобиль проехал мимо, и я вновь ступил в яростный предполуденный зной. Окинул взглядом свое отражение в витрине. Возникло опасение, что соломенная ковбойская шляпа может послужить важной приметой для какого-нибудь проницательного полисмена. Я зашвырнул шляпу в мусорный бак, прежде чем двинуться дальше.

Я боялся спрашивать дорогу. Шагал и шагал, держась западного направления, через окраины Эль-Пасо, к острову небоскребов в центре. Машин на улицах тут было больше, на тротуарах теснее. В конце концов я решился выяснить, где автостанция. Обратился к дряхлому старичку, разложившему на уличной тумбе газеты на продажу. Хоть лет ему было под девяносто, ростом он уступал мне. От него я узнал про автобусную станцию и последовал указанию его крючковатого пальца. В два счета показалась в конце улицы неоновая вывеска «Борзая», а там знакомый запах дизельной гари, привычное столпотворение соскучившихся по дому солдат и матросов.