1903 - Эш, или Анархия - Герман Брох

Его отправили в другую комнату. За столом, который, вероятно, разочек все же обтягивали полотном, сидел мужчина в коричневом бархатном пиджаке. Эш протянул ему рукопись. Редактор бегло пробежался по ней, пролистал и положил в коробку рядом с собой. "Вы же ее даже не прочитали", — резко заметил Эш.

"Что вы, что вы, я в курсе… мангеймская забастовка; посмотрим, сможем ли мы это использовать", Эш был, поражен тем, что этот тип не поинтересовался содержанием написанного, а представляет все так, словно ему все уже известно. "Я настаиваю, чтобы вы посмотрели, это факты, которые представляют забастовку в совершенно новом свете", — заявил Эш. Редактор еще раз взял в руки рукопись для того правда, чтобы тут же снова бросить ее, "Какие факты?

Я не вижу здесь ничего нового". У Эша возникло впечатление, что этот тип хочет похвастать тем, что все знает. "Я же был очевидцем; я присутствовал на этом собрании!" "Ну и что? Наши люди тоже были там". "Значит, вы уже об этом писали?" "Я считаю, что там ничего особенного не произошло", Это заявление настолько ошарашило Эша, что он опустился на стул, хотя никто ему этого не предлагал. "Уважаемый господин и товарищ, — продолжал редактор, — мы в конце концов не можем ждать, пока вам заблагорассудится принести нам статью". "Да, но… — Эш ничего не понимал, — но почему в таком случае вы ничего не предпринимаете, почему вы бросили Мартина, — он поправился, — почему вы бросили Гейринга, который невиновен и вынужден сидеть в тюрьме?" "Ах, вон оно что… все мое уважение у ног вашего правосознания, — редактор начал читать рукопись, подписанную фамилией Эша, — господин Эш… вы, значит, полагаете, что опубликовав эту статью, мы сможем освободить Гейринга?" Он усмехнулся. Эш не позволил ввести себя в заблуждение непринужденностью редактора: "В тюрьме должны находиться совершенно другие люди… это более чем понятно тем, кто присутствовал на собрании!" "Итак, вы считаете, что мы должны засадить на место Гейринга дирекцию Среднерейнского пароходства?" "Дерьмо собачье, — подумал Эш, не отвечая ни слова. Засадить Бертранда?

Значит, и Бертранда тоже, а не только Нентвига! Ведь в конечном счете, если посмотреть на все это при хорошем освещении, не так уж и велика разница между каким-то там президентом и каким-то Нентвигом. Впрочем, тот, который в Мангейме, был штучкой в чем-то получше, просто засадить такого было бы явно недостаточно. Но примирительным тоном он сказал: "Бертранда — тюрьму". С лица редактора по-прежнему не сходила улыбка: "Может случиться такое, что мы пожалеем". "Почему это?" — заинтересованно спросил Эш, "Потому что это милый и обходительный господин, — ответил редактор, — отличный предприниматель, с которым всегда можно найти общий язык". "Вам что, так нравится находить общий язык с тем, кто снюхался с полицией?" "Ах ты ж, Боже мой, то, что предприниматели сотрудничают с полицией, — само собой разумеющееся дело; если бы мы были на их месте, мы поступали бы точно так же…" "Хорошенькая справедливость", — возмущенно протянул Эш. Редактор, уступая, игривым жестом поднял руки: "А чего вы хотите, это же капиталистический правопорядок. Пока что наблюдательный совет, который заботится о том, чтобы предприятие работало, нам куда милее того, который ведет его к краху. А если бы было по-вашему и всех руководителей фабрик, которые выступают против нас, упрятали бы за решетку, то вероятнее всего, наступил бы экономический кризис, за который нам пришлось бы благодарить самих себя, разве не так?" Эш, закипая, упрямо повторил: "И все же его место- в тюрьме". Веселое настроение редактора раздражало все больше, "А, теперь я вас понимаю, вы имеете в виду то, что он голубой…" Эш уставился на него: редактор этот становился к тому же и забавным. "…Значит, это вам не по душе? Ну, что касается данной проблемы, то я должен вас успокоить: он занимается этим там, на юге, в Италии. А вообще-то засадить такого господина куда сложнее, чем, скажем, какого-нибудь социал-демократа". Вот такие, значит, дела: мягкая мебель, служители в серебряных ливреях, экипажи и голубой, а на фоне всего этого наслаждается свободой Нентвиг! Эш продолжал внимательно смотреть на веселую физиономию редактора: "Но Мартин-то в тюрьме!" Редактор положил на стол карандаш и развел руками: "Дорогой; друг и товарищ, мы с вами ничего не сможем здесь изменить Забастовка в Мангейме была изначально великой глупостью, и нам не оставалось ничего другого, как позволить событиям развиваться так, как они развивались, и смириться с неудачей теперь же мы можем разве что радоваться тому, что те три месяца, которые получил Гейринг, дают нам материал для агитации. Так что большое спасибо за вашу статью, дорогой друг и товарищ, и если у вас появится еще что-нибудь, несите к нам быстрее, чем в этот раз". Он протянул Эшу руку, и Эш, невзирая на наполнявшую его ярость, отвесил ему слабый поклон.

Приближался июнь. Эш обеспечил Оппенгеймеру выход на типографию и фирму по изготовлению плакатов; все было подготовлено, эффектные объявления на рекламных тумбах и щитах сообщали жителям города, что самые сильные женщины из различных стран встретятся здесь, чтобы помериться силами, а кто в этом сомневается, может прочесть список участниц и убедиться в правильности такого утверждения: там была Татьяна Леонова, русская чемпионка, Мауд Фергюсон, победительница чемпионата в Нью-Йорке, Мирзль Оберляйтнер, обладательница Кубка Вены, не стоит забывать и о немецкой чемпионке Ирментрауд Крофф. Имена по большей части были плодами фантазии Оппенгеймера, которому настоящие имена девушек казались слабоватыми для эффектного воздействия. Эш безуспешно пытался возражать против такого надувательства: для того что ли он рыскал в поисках дам иностранного происхождения, чтобы теперь этот еврей химичил с их именами? Он воспринял это как еще один признак анархического состояния мира, в котором никто толком не знает, где левая сторона, а где — правая, понятия не имеет, где он находится: по эту сторону баррикад или по другую, и в котором в итоге становится абсолютно все равно, дает господин Оппенгеймер то имя или это; нужно радоваться хотя бы тому, что в списке пока что нет венгерского имени. Видит Бог, лучше бы этой Венгрии совсем не существовало. И то, что в перечень борцов Оппенгеймером была включена Италия, тоже казалось ему неподходящим. Есть ли уверенность в том, что на юге вообще встречаются женщины? Там шастают лишь толпы голубых.

И все же бросить взгляд на плакат с иностранными именами было приятно: страна выстраивалась рядом со страной, и большой мир, казалось, служил гарантом успеха в будущем. Он притащил плакат в забегаловку матушки Хентьен и без лишних вопросов прикрепил его на деревянную стену под Эйфелевой башней.

Но госпожа Хентьен все еще дулась на него за то, что он тогда окрысился на нее из-за Гейринга, она крикнула ему из-за стойки, что свои плакаты он может расклеивать там, где ему будет позволено; здесь же она все решает сама. Ее рассерженная физиономия снова напомнила Эшу об инциденте, о котором он и думать позабыл, и он сделал вид, что намерен последовать ее требованию.

Такая покладистость разоружила матушку Хентьен; продолжая браниться, она вышла из-за стойки и подошла поближе, чтобы рассмотреть плакат. Когда же ей удалось прочесть женские имена, ее душа наполнилась состраданием и отвращением: ей казалось, что эти бабы вполне заслужили унижение возиться на глазах у этих отвратительных мужчин, но в то же время она им сочувствовала.

Эш, который организовал все это, казался ей каким-то пашой среди женской толпы, и это выглядело так низко и подло, что она не могла поставить его даже рядом с остальными мужчинами, которые высиживали здесь со своими низменными желаниями. Его короткие, торчащие ежиком волосы, эта темноволосая голова, желтовато-красноватая кожа, ух, ей было страшно, нет, она решительно не понимала, как сможет терпеть здесь этого человека вместе с его плакатом, она испугалась, что он схватит ее сейчас за руку; казалось, он намеревается накинуться на нее, обезоружить, чтобы пристроить ко всем этим женщинам, имена которых значились на плакате. Она была даже немного разочарована, когда не произошло ничего подобного, а Эш послушно водил пальцем по именам на плакате: "Россия, Германия, Соединенные Штаты Америки, Бельгия, Италия, Австрия, Богемия", — читал он, и поскольку это звучало пристойно и безопасно, госпожа Хентьен успокоилась. Она сказала: "Но здесь еще не представлены некоторые страны, например Швейцария и Люксембург". Затем она отвернулась от плаката, словно от него исходил неприятный запах: "Неужели вам нравится возиться со всеми этими женщинами?!" Эш ответил ей словами Мартина: каждый человек находится там, где его поставил Бог, а что касается взаимоотношений с этими борцами в юбках, то это задача не его, а Тельчера; сам он занимается чисто административными делами.