1903 - Эш, или Анархия - Герман Брох

"Ну и чего добился господин Гейринг? Я его достаточно часто предупреждала".

Ответ Эша был скупым: "Все, о чем мне известно, я вам писал". "Точно так, а за ваше письмо я должна поблагодарить вас", — сказала госпожа Хентьен, и это было все. Невзирая на свое разочарование, он вытащил небольшой пакетик: "На память о Мангейме я кое-что привез"; это была маленькая бронзовая копия памятника Шиллеру, установленного перед Мангеймским театром, и Эш показал на посудную полочку, с которой выглядывала Эйфелева башня с черно-бело-красным флажком: там, наверху, она, наверное, очень неплохо смотрелась бы. А поскольку вещицу эту он просто вот так взял и привез ей, то поступок этот вызвал у госпожи Хентьен довольно неожиданную искреннюю радость, ведь это было то, что она могла бы показать своим подругам: "О нет, здесь же ее никто не увидит: какая прелесть, я заберу ее в свою комнату… господин Эш, вам, право же, не нужно было входить в такие расходы". Эта ее сердечность вернула ему хорошее настроение, и он начал рассказывать о своей жизни в Мангейме, не упуская при этом возможности высказывать мысли, которые хотя и принадлежали этому идиоту Лобергу, но, как ему все же казалось, могли понравиться матушке Хентьен. Иногда прерываясь, когда ей приходилось отлучаться к стойке, он восхвалял красоты природы и особенно Рейна, удивлялся гаму, что она постоянно сидит в Кельне и не получает удовольствие от того, что так доступно. "Это для парочек", — пренебрежительно отмахнулась госпожа Хентьен, с чем Эш, прибегая к обтекаемым формулировкам, не согласился, заявив, что такую вылазку она вполне могла бы совершить одна или в сопровождении какой-нибудь из своих подруг. Для госпожи Хентьен это прозвучало вполне убедительно и респектабельно, и она сказала, что, быть может, как-нибудь воспользуется его советом. "Впрочем, — высокомерным тоном заявила она, — с Рейном я хорошо знакома еще с девических лет". Голос ее еще звучал в его ушах, а взгляд вдруг застыл, устремленный в пустоту. Эша это не удивило, ибо ему были хорошо знакомы эти внезапные перепады в настрое-нии матушки Хентьен, Только в этот раз они имели под собой особую причину, о которой Эш, естественно, и не подозревал: первый раз случилось такое, что госпожа Хентьен поделилась с одним из своих гостей воспоминаниями из своей собственной жизни, она была так напугана этим, что быстренько ретировалась к стойке, дабы, став перед зеркалом, поправить легким прикосновением пальцев сахарного цвета прическу, Она сердилась на Эша за то, что он вторгся в ее сокровенное, и о больше не подходила к нему, хотя памятник Шиллеру по-прежнему стоял на его столике. Больше всего ей хотелось крикнуть, чтобы он убрал его, тем более, что вокруг Эша уже сгрудилась парочка старых друзей, которые ощупывали подарок мужскими глазами и пальцами. Она вообще скрылась на кухне, и Эш понял, что совершил какой-то необъяснимый проступок.

Когда наконец она снова показалась в зале, он поднялся и принес статуэтку к стойке. Она вытерла ее полотенцем для протирания посуды; Эш. который всегда с трудом улавливал тот момент, когда пора и честь знать, остался стоять у стойки, начав рассказывать, что в театре, который возвели напротив памятника, дают премьерные постановки — словечки эти стали ему известны благодаря общению с Гернертом, — так вот, дают премьерные постановки пьес Шиллера. А сейчас он вообще располагает многогранными связями в театральном мире, и если все будет в порядке, то скоро он сможет обеспечивать ее билетами на спектакли. Так у него связи в театральном мире? Ну да, он же всегда вел довольно бессмысленный и пустой образ жизни. Для матушки Хентьен представления о связях в театральном мире всегда ограничивались певичками, и она пренебрежительно и свысока заявила, что терпеть не может театр, поскольку единственное, о чем там идет речь, так это любовь; а ей подобная тема скучна. Эш не решился спорить с ней, а когда госпожа Хентьен, дабы сохранить свой подарок в целости и сохранности, понесла его в свою комнату, он попытался завязать разговор с Хеде, которая лишь слегка кивнула ему, обиженная, очевидно, тем, что он не посчитал достойным своих усилий черкнуть и ей пару строк на почтовой открытке. Хеде вообще производила впечатление человека, постоянно пребывающего в дурном расположении духа, да и во всей забегаловке витала беспросветная тоска, в тяжелую атмосферу которой изрыгнул грохочущие звуки музыкальный автомат, запущенный одним из "подогретых" посетителей. Хеде ринулась к автомату, чтобы остановить его, поскольку музыка в столь поздний час строжайше запрещалась полицией, а мужики заржали удавшейся шутке. Сквозь приоткрытое окошко внутрь проник порыв ночного ветерка, и Эш, вздохнув полной грудью, выскользнул в мягкую прохладу ночи прежде, чем Хеде успела снова вернуться к нему, он спешил, чтобы не встретиться еще раз с госпожой Хентьен; иначе она чего доброго растрезвонит, что он оставил свою работу в Среднерейнском пароходстве; матушка Хентьен ни за что не позволила бы вешать себе лапшу на уши утверждениями, будто борьба — дело серьезное, она не поверила бы в гарантированный успех в будущем, скорее наоборот, отпускала бы язвительные замечания по этому поводу, может, и по праву. Но на сегодня с него было достаточно, так что он счел разумным уйти.

В темных мрачноватых переулках было свежо, летом здесь всегда так бывает. Эш испытывал какое-то необъяснимое чувство удовлетворения. Воздух и темные стены вызывали ощущение уюта; чувство одиночества ушло. У него даже возникло желание встретить Нентвига, С каким удовольствием он бы его сейчас основательно поколотил. Душа Эша радовалась тому, что в жизни хоть иногда можно прибегнуть к простым решениям. Лотерейные выигрыши все же встречаются, хотя и редко, тем более он должен продолжить свою затею с борьбой.

У театрального агента Оппенгеймера не было ни приемной с мягкой мебелью, ни служителя с блокнотом для записи посетителей. Наверное, ничего удивительного, но люди неохотно меняют лучшее на худшее, вот и у Эша в глубине души таилась надежда встретить контору, которая хоть в чем-то напоминала бы Среднерейнское пароходство, эта надежда распространялась, конечно же, и на театральные дела. Но все было по-другому. Поднявшись по темной узкой лестнице в бельэтаж, найдя на двери табличку агентства Оппенгеймера, он постучал, на его стук никто не ответил, и он, толкнув дверь, вошел без приглашения. В комнате стоял таз с грязной водой: на множестве полок высились горы макулатуры. На одной из стен висел большой рекламный календарь какого-то страхового общества, на другой, в рамке и под стеклом- рекламный плакат акционерного судоходного общества "ХАПАГ" с цветным изображением парохода "Императрица Августа Виктория", который в окружении судов меньшего размера покидал акваторию порта, рассекая пенящуюся синеву Северного моря.

Бегло осмотрев комнату, Эш, находясь здесь по делу, не стал терять времени и, поскольку застенчивость не была свойством его характера, вошел, хотя и несколько замедленным шагом, в другую комнату. Там он нашел письменный стол, который в отличие от прочего бардака демонстрировал только лишь гладкую поверхность без единого намека ну хоть на какую-нибудь письменную принадлежность, правда, на нем было безумное количество чернильных пятен, старых серого цвета и новых желтого цвета надрезов и царапин, покрывавшая часть стола зеленая скатерка была вся изодрана. Другой двери в этой комнате не было. Стены также имели множество украшений, прикрепленных к обоям канцелярскими кнопками, тут было довольно много фотографий, так что внимание Эша привлекли снимки одетых в трико или блестящие костюмы дам в соблазнительных вызывающих позах, он попробовал определить, нет ли среди них Илоны, Затем, правда, он понял, что более пристойным будет выйти из помещения и попытаться выяснить, куда же подевался господин Оппенгеймер, Поскольку в доме не оказалось ни портье, ни дворника, он позвонил в некоторые из соседних дверей и получил презрительным тоном справку, которая свидетельствовала, что особой популярности господин Оппенгеймер здесь не снискал, ему сказали, что определить часы работы агентства господина Оппенгеймера в высшей степени затруднительно, "Ну, вы можете, конечно, подождать, если у вас нет более пристойного занятия", — посоветовала одна женщина.

Делать нечего, пришлось ждать, То, как соседи отзывались об этом типе, приятным не назовешь, а если такое презрение является составной его новой профессии, то это тем более не радует. Но изменить что-либо было уже невозможно, он взвалил на себя сию ношу из-за любви к Илоне (в груди в области сердца шевельнулось едва уловимое сладострастное чувство), теперь все это является его новой профессией, поэтому Эш терпеливо ждал, Нет, все-таки прелестнейшим образом организовал работу у себя в конторе этот господин Оппенгеймер. Эш криво усмехнулся; да, это не та фирма, где просят предъявить отзыв с предыдущего места работы. Он стоял перед входом в дом, бросая на улицу нетерпеливые взгляды, пока наконец его внимание не привлек белокурый, розовощекий, до неприличия маленького роста мужчина, который повернул к дому и начал подниматься по лестнице. Эш последовал за ним. Это и был господин Оппенгеймер, Когда он объяснил ему цель своего визита, господин Оппенгеймер сразу же ответил: "Из-за дамской борьбы? Займусь, займусь я этим. Но ответьте мне на такой вопрос, зачем вы нужны этому Гернерту?" Да, зачем он нужен Гернерту? Почему он здесь? Как он вообще оказался здесь теперь, когда уволился с работы в Среднерейнском пароходстве? Ведь это уже была отнюдь не командировочка, о которой он раньше так много думал. Зачем он, собственно, вообще прибыл в Кельн? Ну не потому же, что Кельн ближе к морю?