Как бы беременная, как бы женщина! Самая смешная книга о родах - Галина Артемьева

– У вас мальчик.

Папа схватил ее от радости и закружил.

Но тут она переспросила фамилию, извинилась, сказала, что перепутала:

– У вас родилась девочка.

Папа от неожиданности посадил ее в снег.

Медсестра кричала очень, очень сильно.

Теперь, когда собираются все наши родственники, они подкалывают папу:

– Ну и где твоя футбольная команда?

А он смотрит на меня с такой любовью и нежностью. Говорит им, что ни одну самую лучшую футбольную команду в мире он не променяет на единственную дочь!

P.S. Папа у медсестры попросил прощения, и они потом вместе долго смеялись над тем, как она кричала на весь роддом, просто сиреной».

* * *

МАРЬЯМ:

«У меня знакомая ждет ребенка, вот рассказала.

Первый у нее мальчик, вторую хотела девочку.

Вот она и стала разговаривать и общаться с ребенком, как с девочкой, даже имя дала – Кира.

Пришло время делать УЗИ. Врач ей говорит:

– Ну, смотрите, мамуля, на свое сокровище.

А сокровище ножки раздвинуло, личико ручками закрыло и показало маме, какая она девочка.

Мужчина на 100 %!

Будущая мама, как от врача вышла, перед сыном до самого дома извинялась.

Дай Бог в ноябре родит Мирона».

* * *

ЭЛЛА ГАЙНУЛЛИНА:

«Я очень хотела мальчика родить и мужа порадовать!

Все приданое готовила только синего, голубого и лилового цвета, так что у меня дочка года 2 ходила одетая, как мальчик.

А в день, когда доченька родилась и мне ее поднесли, я так расстроилась и, видимо, в лице переменилась, что врач испугалась моему разочарованию и начала меня успокаивать и даже как-то внушать, что девочка – это тоже хорошо.

Я ответила:

– Что значит «тоже»?

… Привезли меня в палату, лежу, смотрю в окно, а день солнечный, небо голубое, чистое (морозный солнечный день), солнце отражается на золотой маковке церкви.

Думаю: вот он, главный экзамен моей жизни, мой ребенок, моя дочь, счастье…

Сейчас смотрю на нее и думаю: как я могла разочароваться тогда, вот дуреха!»

Все по графику!

Вот еще одна история от читательницы моего блога ЕЛЕНЫ ВАСИНОЙ:

«Мой муж одно время работал на стройке прорабом. А у них как? Все по графику!

Когда цемент привезти, когда этаж закончить, когда обои клеить и так далее.

Муж у меня очень деловой, ответственный, серьезный, короче – ВСЕ ПО ГРАФИКУ!

Так вот дело было летом. Мы с мужем жили за городом, в деревне (7 км от города Орла) у свекрови.

Я беременная и скоро должна родить.

Ве хорошо: природа, воздух, атмосфера в доме, но каждые две недели мне нужно было ездить в город, сдавать анализы в женскую консультацию. Это занимало 2–3 дня.

Вот муж меня отвез в воскресенье, а забрать должен был во вторник. Срок родов поставили в сентябре.

В итоге я родила 26 августа, это был вторник, как раз когда должен был приехать за мной муж.

Такое прекрасное событие!

Ему сообщили на объект по телефону, а он и ухом не повел. Его поздравляют, а он говорит:

– Это ошибка!

У нас ПО ГРАФИКУ восьмое сентября!

Пока мои родители к нему на работу не приехали, он никому не верил.

Уезжая с работы, муж всем давал наказ: «Не выбиваться из графиков!»

Приехав ко мне в роддом, он спросил, как это я умудрилась родить раньше.

Ох, как долго я ему объясняла, что дети могут родиться раньше, позже…

Слава богу, понял! Только на работе бывают графики, а в жизни все по-другому!

P.S. 26 августа нашей дочке исполнилось 15 лет. Каждый раз муж на день рождения дочери смеется надо мной: «Ты уложилась раньше намеченного графика, поэтому тебе полагается премия!»

И дарит премию!» Как у кого

В процессе родов очень ярко проявляется индивидуальность женщины. Кто-то держится, молчит, стонет тихонечко. Это – героини. И среди моих знакомых немало таких. Вот спрашиваю:

– А как ты рожала? Что говорила?

О чем кричала?

– А я не кричала. Я старалась молчать.

Ну вот! Даже рассказать не о чем. Как же так?

Лично мне повезло: у меня соседками по предродовой палате оказывались женщины творческие, с игрой.

Приехала я второй раз рожать. Место уже знакомое, палата та же. Лежу. И даже ухитрилась задремать. И вдруг просыпаюсь от вопля следующего содержания:

– Пустите меня, гады!!! Пустите! Я все равно ничего не скажу!!! Ааааа! Не дождетесь!!!

Я в страхе оглядываюсь. Где я? Вдруг в роддом ворвались оккупанты, а я все проспала?

Нет, оккупантов не видно. Но с соседней кровати опять доносится истошный крик:

– Ничего не добьетесь, гады!!! Пустите! Пустите, кому говорят!

Думаю, может, меня потихонечку в дурдом переместили, пока я забылась крепким сном?

И опять же – нет. Та же палата. Вот дверь белая двустворчатая, вот большие часы над ней, вот окно, замазанное белой краской.

Но – чу! Снова:

– Пустите! Пустите!!! Я ничего не выдам!!! Вставай на смертный бой!!!

К кровати с мучающейся партизанкой подходит улыбающаяся акушерка:

– Ну нет тут никого. Ну не пугай нам других мамочек! Тебе уж в родовую скоро, силы побереги.

– А когда – скоро? – раздается вполне вразумительный вопрос.

– Доктор говорит, чтоб я уже тебя на каталку перекладывала, сейчас поедем.

– Правда? Неужели это скоро кончится? Ой! Ой-ой-ой!!! Гады! Не мучайте! Не выдам!!!

Бедную героическую женщину и правда почти тут же увезли в родовую палату.

Ее увезли, а вопросы остались.

Потом уже мы встретились после родов. Болтали о том, кто как рожал.

Я возьми и расскажи, как одна будущая мамочка кричала, что ничего не выдаст. И тут светленькая тоненькая соседка по палате говорит:

– А это я была.

И улыбается смущенно.

– А что это было вообще-то? – спрашиваю. – Зачем ты про пытки кричала? И что не скажешь никому ничего?

Оказалось вот что.

Она, как и все мы тогда, очень много книжек про войну читала и фильмов смотрела. Ну и все время думала, а как бы она повела себя на месте героев и героинь войны? Вот стали бы ее пытать – выдала бы своих или сдержалась, несмотря на нечеловеческие мучения? (Надо сказать, что я тоже все себя спрашивала, способна ли на героизм и можно ли мне доверить государственную тайну. Честно скажу: я не была уверена в своих силах, уж очень боялась боли.) Так и моя соседка по палате – в себе уверена не была.

К счастью, войны на нашу долю не выпало.

Но видимо, вопросы к самой себе у девушки все-таки остались где-то на глубине подсознания.

И вот когда начались схватки, тут-то она и вспомнила про пытки. И совершенно непроизвольно в моменты особенной боли переключалась на тему допросов в гестаповских застенках.

Схватка заканчивалась – и она снова приходила в себя, понимала, где она, что с ней происходит. А начиналась новая схватка – и включалась тема гестапо. И ничего с собой поделать она не могла. Слова протеста и ненависти к оккупантам сами выскакивали.

Палата наша грохотала, когда мы в лицах изобразили «сцену пыток».

– Ну и что, как думаешь, выдержала бы, если что? – спросили у нашей ясно-лазой героини.

– Наверное, да, – скромно потупилась она. – Но лучше не надо. Я лучше еще ребеночка рожу.

* * *

Моя школьная подружка очень любила петь. Она – настоящая певунья. Мы вместе ходили в школьный хор. Да и дома, собираясь, любили попеть, подыгрывая себе на пианино. Мы знали огромное количество песен. Самых разных.

И военно-патриотических, и русских народных, и городских романсов, и лирических…

… Роды у нее проходили тяжело. Последние пару часов она смутно помнила: все как в тумане. Но в итоге все получилось просто замечательно: родился прекрасный сынок.

На следующий день после родов к ней в палату зашла врач и спросила, помнит ли она, что происходило с ней во время схваток.

– Старалась не кричать, – скромно ответила подруга.

– Ты не кричала. Ты пела, – уточнила врач.

– Да? – удивилась подруга. – А напомните, пожалуйста, репертуар.

– «На тот большак, на перекресток уже не надо больше мне спешить…»

Мы потом долго восхищались: надо же! Почти без сознания, а репертуар подобран так тематически верно, что ни отнять, ни прибавить.

* * *

А вот еще один эпизод, свидетелем которого стала я.

В предродовую вошла вполне, как мне тогда представлялось, взрослая женщина. Ну если тебе двадцать с небольшим, то взрослая – это наверное лет тридцати двух-тридцати трех.

Она, похоже, совсем не волновалась. Вошла, улеглась на кровать, огляделась:

– Хорошо, немного нас тут, отдохнуть можно.

Я подумала: «Ничего себе отдых». Но конечно, промолчала.

А через некоторое время началось: