Acumiana, Встречи с Анной Ахматовой (Том 1, 1924-25 годы) - Павел Лукницкий

Пошел к АА. Продолжал ей показывать материалы и читать воспоминания Левберг, Н. Чуковского. Те даты, которые мне сообщил Кузмин, я продиктовал АА, и она записала их на свои листочки. Все вновь получаемые мной сведения подтверждают то, что АА за эти месяцы мне сообщила.

АА с некоторым удовольствием говорит мне: "Ну что, соврала я Вам хоть в чем-нибудь?". И я ответил ей - что до сих пор нет ни одной детали, ни одной мелочи, даты, сообщенной мне Анной Андреевной, которые не подтвердились бы новыми сообщениями других лиц - и документально.

АА очень обрадована тем, что Кузмин хорошо отнесся к работе по Николаю Степановичу, сказала, что сразу видно, что Кузмин действительно настоящий человек литературы, и что она при встрече будет очень благодарить его.

Кузмин действительно поступил благородно, когда предоставил мне то, что мог предоставить. Надо принять во внимание его нелюбовь к Николаю Степановичу... АА очень хвалила его - это тоже благородно: надо принять во внимание ее нелюбовь к Кузмину.

В течение дня АА несколько раз вспоминала Кузмина и говорила о нем Мандельштамам.

Итак, Кривич решил сделать свинство: "Он понял, что это может когда-нибудь стать валютой" ("это" - материалы, письма Николая Степановича), - сказал О. Э. потом про Кривича. Голлербах сказал Мандельштаму так. Мандельштам передал слова Голлербаха.

АА описала мне сущность В. Кривича, и очень верно. Кривич был директорским сынком, которого перетаскивали из класса в класс только потому, что учителя боялись ставить ему дурные отметки. Это был представитель определенного типа царскоселов дореволюционного времени - тип фата, чванного, флиртующего, в мундире, и безмозглого кретина (АА выразилась все же несколько мягче). А сейчас - сторож при архиве Анненского, жалкий, облезлый, ничтожный человек, совсем не старый по годам, но уже совершенно разрушающийся. (Обрыв.)

Держался Кривич с ней изысканно вежливо, но глупость и безмозглость свою обнажил перед АА до конца. Ничего дать мне не захотел.

Кривич сказал в разговоре, что он и сам бы мог написать что-нибудь...

Возмущена АА отказом Кривича страшно. Расстроена. Рассказала, что вчера после разговора с В. Кривичем она была сильно расстроена. Н. Н. Пунин (который приезжает к ней почти каждый день) не заметил этого по ее внешнему виду. А когда она ему все рассказала, он понял и даже расстроился сам, но уже за нее.

АА: "Я была в таком отчаянии, - говорит АА с полуулыбчивой снисходительностью к себе, - что сказала Н. Н. (Пунину): "Уедем в город, сейчас же! Я не могу больше здесь оставаться!". Н. Н. (Пунин) был так оглушен всем этим, что сказал покорно: "Хорошо, уедем!" - и потом вышли вместе, но у АА уже отлегло от сердца, и она вернулась домой. (Обрыв.)

О Кривиче весь этот день много разговоров. Еще вернусь к нему.

В то время, как мы рассматривали материалы, уже после обеда (обедом меня угощала АА - обедал у нее, вместе с ней), входит О. Э. Мандельштам.

О. Э.: "Павел Николаевич, у меня сейчас Голлербах, он хочет с Вами познакомиться".

Я пошел к О. Э., познакомился с этим "знаменитым" обладателем ранних писем АА - рыжим, немцеобразным и плоскощеким, сыном местного царскосельского булочника (отец его имел булочную) - не только по рождению, но и по духу, - Голлербахом. Он был любезен со мной. Предложил дать мне все, что у него есть, т. е. биографические сведения. А остальное "все" - это открытка Николая Степановича из Африки к... Кузмину (не к Голлербаху, на что следует обратить внимание), несколько писем кого-то к кому-то (тоже не к Голлер... (Обрыв.)

...утвердительно. Попросил: "Дайте, я запишу"... АА опять вытянулась на постели: "Нет, нельзя! Это предательство будет!". Она знает мою плохую память. Я действительно ничего не запомнил. Я стал ругать свое стихотворение, но не помню ее слов по этому поводу точно, а потому лучше совсем не буду записывать...

Когда сегодня днем я диктовал АА даты и сведения полученные от Кузмина, там попалась такая строчка (т. е. то что пишет Кузмин): "Вячеслав (Иванов) грыз Гумилева и пикировался с Анненским".

АА обрадовалась: "...И пикировался с Анненским! Так, так, очень хорошо! Это уж я не забуду записать! Это для меня очень важно!.. "И пикировался с Анненским!"...

Я говорю о А. И. Зубовой, которая встречалась с Николаем Степановичем последние годы и сказала, что Николай Степанович несколько раз собирался курить опиум, очень хотел накуриться, но что у него ничего не выходило.

АА задумчиво стала пояснять:

АА: "Жизнь была настолько тяжела, Николаю Степановичу так трудно было, что вполне понятно его желание забыться. Тогда он все мог делать для этого... И опиум, и Тавилдаров. Тавилдаров - это, конечно, знакомство такого типа".

АА рассказывает, что сегодня ночью она видела сон. Такой: будто она вместе с Анной Ивановной, Ал-дрой Степановной, с Левой у них в доме на Малой, 63. Все по-старому. И Николай Степанович с ними... АА очень удивлена его присутствием, она помнит все, она говорит ему: "Мы не думали, что ты жив... Подумай, сколько лет! Тебе плохо было?". И Николай Степанович отвечает, что ему очень плохо было, что он много скитался - в Сибири был, в Иркутске, где-то... АА рассказывает, что собирается его биография, о работе... Николай Степанович отвечает: "В чем же дело? Я с вами опять со всеми... О чем же говорить?".

АА все время кажется, что это сон, и она спрашивает беспрестанно Николая Степановича: "Коля, это не снится мне? Ну докажи, что это не снится!.." Вдруг АА вспоминает, что ведь есть Анна Николаевна... Она в недоумении - с кем же будет Николай Степанович? с ней или с Анной Николаевной? Этот вопрос мучает ее... Она спрашивает Николая Степановича... Николай Степанович отвечает: "Я сегодня поеду к ней, а потом вернусь..." И вот Николай Степанович уезжает...

АА: "На этом я и проснулась... Не знаю, что дальше было... А Мандельштам сегодня видел во сне, что я толстое письмо получила. Он утром приходит ко мне и говорит: "Анна Андреевна, я по праву соседства должен Вас поздравить - Вы сегодня толстое письмо получите..." А потом приехал Н. Н. (Пунин) и привез письмо - действительно, очень толстое".

Входит Надежда Яковлевна. Сообщает, что О. Э. все-таки Голлербах утянул к себе. Сидит. Разговариваем втроем. Я почти не принимаю участия в разговоре. Помню - о Иванове-Разумнике говорили. Трунят над ним. Но говорят, что, кажется, он совсем не плохой, даже хороший человек.

АА: "Ведь то, что он ругал меня, это еще не делает человека плохим! смеется. - Плохо пишет. Ругает, но приличным совершенно тоном".

АА помнит свою встречу с ним - однажды на улице (недавно). Шел дождь. Воротник меховой и усы, мокрые - придавали ему особенно унылый вид...

АА: "Он был похож... Но нет, я ничего не хочу плохого про него говорить. Это нехорошо будет... Он хороший человек, не нужно".

В ту встречу Иванов-Разумник просил АА дать стихи в журнал. АА отказала, потому что в том же номере должна была быть статья Блока "Без божества, без вдохновенья".

АА: "Статья эта несправедливая, очень желчная... Вы знаете, когда Блок ее написал. Я считаю, что ее совсем не нужно было печатать так... Ее можно и нужно поместить в полном собрании Блока, потому что ее написал Блок, но было ее помещать в журнале. А главное - она была написана еще при жизни Николая Степановича, в другой обстановке..." (Обрыв.)

...держиваю, потому что писать, не имея времени отделывать, бессмысленно. АА отвечает на это, что Николай Степанович говорил, что не надо удерживать; когда хочется писать, надо писать, ни на что не обращая внимания.

Чтение стихов и обсуждение разговоров о символизме, который тогда расшатывали общие усилия. Менее снобичной была компания.

Из разговоров о Николае Степановиче записываю следующие слова АА: "Цех собой знаменовал распадение этой группы (Кузмина, Зноско и т. д.). Они постепенно стали реже видеться, Зноско перестал быть секретарем "Аполлона", Потемкин в "Сатирикон" ушел, Толстой в 12 году, кажется, переехал в Москву жить совсем... И тут уже совсем другая ориентация... Эта компания была как бы вокруг Вячеслава Иванова, а новая - была враждебной "башне". (Вячеслав же уехал в 13 году в Москву жить. Пока он был здесь, были натянутые отношения.) Здесь новая группировка образовалась: Лозинский, Мандельштам, Городецкий, Нарбут, Зенкевич и т. д. Здесь уже меньше было ресторанов, таких Альбертов, больше заседаний Цеха, больше... (Обрыв.)

Мне надо выяснить, что из касающегося АА есть у Голлербаха. АА очень боится, что ее переписка с Недоброво в руках Голлербаха. (Когда Недоброво заболел туберкулезом и был отправлен на юг, его квартира в Ц. С. осталась пустая.. Всеми пустующими квартирами, представляющими художественную ценность, заведовал, по службе, Голлербах. Он не поленился, вероятно, узнать, что есть в квартире Недоброво, и если обнаружил там эту переписку, конечно, не постеснялся прибрать ее к рукам...)

Говорили о Мандельштаме. Я спрашиваю ее теперешнего, после частых встреч, впечатления от Мандельштама. АА отвечает, что очень хорошее, что он очень хорошо к ней относится...