Всем спокойной ночи - Дженнифер Вайнер

Я отбросила свой крюк и плюхнулась рядом с ним.

— Тебе нравится мой костюм? — поинтересовался Эван.

— Дай посмотрю. — Я оглядела его с ног до головы, радуясь, что у меня появился такой повод. На нем были джинсы и футболка с длинными рукавами.

Эван покачал головой.

— Я надеялся, что уж ты-то догадаешься. Ну, подумай! — воскликнул он, поправляя очки в толстой роговой оправе.

Я со сконфуженным видом пожала плечами.

— Я — Роберт Дауни-младший, — гордо заявил он. — Исчез на весь вечер, и ты первая меня нашла. О, мой костюм, мой прекрасный, великолепный костюм, — запричитал Эван.

— Бедняжка, — сочувственно вздохнула я, прислонившись к стене.

Моя комната, хотя и маленькая, была самым любимым уголком в квартире. Там находилось все, что нужно: широкая, низкая удобная кровать с постельным бельем самого лучшего качества, маленький столик с лампой и двумя фотографиями в серебряных рамках.

Одна из них — портрет моей матери, снятый в тот год, когда я родилась, — матовая кожа, кудри цвета воронова крыла, безукоризненный профиль. На второй были мы втроем в Танглвуде,[13] когда мне исполнилось пять лет.

До того как мы переехали, я собиралась расставить свои книги на фанерных полках, положенных на кирпичи из шлакобетона, но Джейни сказала, что Си задумал поменять обстановку, и мне достались три потрясающих двухметровых книжных шкафа из красного дерева со стеклянными дверцами. Мои книги в мягких обложках и потрепанные учебники не смотрелись в этих шкафах, но на свою зарплату я не могла накупить много томов в твердых переплетах.

Эван наклонился и зажег свечи рядом с кроватью. По его лицу побежали тени.

— Тебе нужно было нарядиться актрисой Марго Киддер, — заметила я, прислоняясь к спинке кровати.

Он приоткрыл окно, и я ощутила прохладный ночной воздух. Лунный свет слабо пробивался через занавеси, и тянуло дымком — кто-то впервые в этом году разводил огонь в камине.

— А как ты думаешь, кем я был в прошлом году? Я не могу повторяться, Кейти, — сказал он.

— Конечно нет, — согласилась я, наслаждаясь теплом, с которым Эван произносил мое имя.

Он начал называть меня Кейти пару недель назад, и каждый раз, когда слышала это, я ощущала острый приступ счастья. Бывала я и Кейт, бывала и Катериной, но только Эван звал меня Кейти.

Он пошевелился на кровати, и я щекой почувствовала его дыхание. Эван протянул руку и стащил повязку на глазу мне через голову. Потом он надел ее себе на глаз и повернул голову вправо и влево, чтобы мне было лучше видно.

— Очень мило, — оценила я, удивившись, как обыденно прозвучал мой голос. — Тебе идет быть пиратом.

— А ты что тут делаешь?

— Общение стало слишком уж активным, — торжественно заявила я. — Разговоры о физике элементарных частиц для девушки — это чересчур.

— Я знаю, — покачал он головой. — Правда, они ужасны?

— Зато в высшей степени декоративны, — заметила я, откидываясь на подушки.

— Помню, я любил вечеринки. Мои родители закатывали роскошные приемы. Я разносил напитки, а потом, когда веселье было в разгаре, ходил и собирал пустые бокалы. И если они были не совсем пустые, я все допивал. Виски, ром и кола, белое вино… Родители никак не могли понять, почему на следующий день я бывал таким злобным и сварливым. Вероятно, они просто никогда не видели девятилетнего мальчишку с похмельем. А ты?

— А мои родители сами ходили на вечера. Мама таскала меня на все эти благотворительные мероприятия…

Я села прямо, копируя отработанный жест Рейны, ее взгляд, который всегда безошибочно отыскивал меня, даже если я пряталась за группой басов, каждый величиной с линкор. Или за пальмой в горшке. Она подзывала меня театральным жестом и возвещала: «Пожалуйста, поздоровайтесь с моей прелестной дочерью Катериной», — проговорила я голосом Рейны.

— Ну и что в этом плохого?

Я не могла объяснить словами.

Несколько сотен пар глаз одновременно поворачивались в мою сторону, а я была всего лишь пухленькая девочка восьми лет, затем застенчивый подросток двенадцати лет, затем сутулая, замкнутая девушка с прыщавым лицом четырнадцати лет.

Я положила подушку себе на колени и сжала ее изо всех сил.

— Ну, для начала, я не могу петь, а все на эти сборищах хотели знать, пою ли я. От меня все ждали, что я пою. И тогда пела она…

Я замолчала, вспоминая бесконечные приемы в раззолоченных и отделанных мрамором залах. «Рейна, спой!» — просил кто-нибудь. Несколько минут моя мать обычно отказывалась, отмахиваясь от просьб полной рукой, унизанной кольцами. Потом двадцать минут она пела. Затем на бис.

— Но ты можешь петь, — произнес Эван.

— Только не я. Нет.

— А вот и да.

— Нет, я не пою. — Я покраснела так сильно, мне казалось, что я свечусь в темноте.

— Нет, поешь, — тихо поддразнил он. — Я слышал, ты напеваешь в лифте.

— Ну, напеваю. И что?

— И еще ты поешь в душе. Стены тонкие. Брось, не стесняйся. Мне тоже нравится Бон Джови.

— Это была Джейни, — соврала я.

— Нет, — возразил Эван.

Он повернулся на бок, подпер голову рукой и уставился на меня глазом, который не был закрыт повязкой. Из его правой брови торчал волосок, и кончики моих пальцев отчаянно жаждали пригладить его.

— Спой мне что-нибудь, — попросил Эван.

Если бы комната была освещена ярче, если бы он не лежал в моей постели, если бы в соке не было рома, я бы сказала: «Нет, забудем об этом!» — и сменила бы тему. Но какое это имело значение? Эван никогда не будет моим, думала я, глядя на его лицо в розовом сиянии свечей. Я могу свалять дурака или, наоборот, произвести неизгладимое впечатление, а он все равно уйдет домой и будет спать с Мишель, когда вечеринка закончится.

— Тогда я предлагаю заключить сделку. Я спою тебе, если ты скажешь мне, чем зарабатываешь на жизнь, — предложила я.

Он взбил подушку.

— Ты действительно хочешь знать?

— А ты не желаешь мне рассказывать?

— Ладно, — усмехнулся он. — Договорились. Но ты первая.

Я села, выпрямила спину и поправила красный шелковый шарф, которым обвязала голову. А почему нет? Второго шанса у меня не будет.

Я стащила с головы шарф и распустила волосы. Влажные локоны рассыпались по плечам и спине. В голове зазвучал тихий голос миссис Минхайзер, объясняющий, как должна работать диафрагма, как использовать рот и язык, чтобы придать форму воздуху, который понесет звук, как позволить музыке идти не из тебя, а через тебя. Вместо микрофона я взяла в руки попугая.

— Добро пожаловать в бар «Дохлый попугай», — нараспев произнесла я. — Меня зовут Кейти Кляйн, и я буду петь для вас всю неделю. Не забывайте оставлять чаевые официанткам. У них нелегкая работенка. — Я глубоко вздохнула и запела: — «Моя смешная Валентина, милая смешная Валентина. Мое сердце улыбается тебе».

Краем глаза я видела, что Эван восхищенно смотрит на меня, поглощенный происходящим. Он сидел тихо, пока мое контральто — чуть-чуть пронзительное, но чистое и мелодичное — звенело в комнате.

— «Твое тело не как у Венеры, и не самый красивый рот. И когда открываешь его, то не очень умно говоришь. Не меняй ничего, если любишь меня. Будь такой, как ты есть. И тогда каждый день будет праздник для нас».

Последняя нота повисла в воздухе. «Недурно», как говаривала моя мама, если находилась в хорошем расположении духа.

Эван потянул меня за подол свободной белой блузки и снова усадил рядом с собой. Затем зааплодировал.

— Здорово! — воскликнул он. — Ты удивительная, ты-то сама об этом знаешь?

— Во мне нет ничего удивительного, — возразила я и снова залилась краской.

— Ты просто дурью маешься, вот в чем дело, — с чувством продолжил он. — Почему ты не ходишь на прослушивания, не поешь с какой-нибудь группой? Ты изучала музыку в колледже?

— Я не настолько хороша.

— Просто не могу поверить, что ты так поешь. Не верится, что ты… — Он постучал меня по груди, прямо над сердцем, — что ты носишь это в себе.

— Ну вот, — сказала я, надеясь, что он не видит, как я краснею. — Теперь твоя очередь. Колись.

Ему вдруг стало очень интересно крутить в руках и рассматривать очки в роговой оправе, которые он снял, чтобы надеть на глаз мою повязку.

— Вообще-то это секрет.

— Наркотики?

— Нет, ничего противозаконного. Я занят неполный рабочий день. Занимаюсь расследованиями. Ну, например, кто-то подает в суд и хочет получить компенсацию за несчастный случай на производстве, а компания считает, что они просто жулики. И тогда я несколько дней хожу за этими ребятами, смотрю, чем они занимаются — действительно ли носят этот воротник на шее целый день или встречаются с девушками в клубе латино. Или супружеские проблемы. Брачные контракты, с кем остаются дети, всякое такое.