Литературно-художественный альманах «Дружба», № 3 - В. Азаров

Дед Мирон поставил на стол большую миску борща, положил перед ребятами ложки и скомандовал:

— Справа по порядку номеров рассчитайсь! Бери полней, ешь храбрей. — И повернулся к Егорушке. — Слыхал я, знатные хлеба на школьном участке нынче были. Всё хотел заглянуть, да никак времечко не урвать было. То пастьба, то с тока на ток, как ревизионной комиссии, пришлось ездить, а собрался — всё сжали. И какие хлеба, не видел, да и премию тебе не мог вручить…

Дед Мирон подошел к сундуку, открыл крышку и достал резиновые сапоги.

— Вот возьми от меня в подарок.

— Не надо, дедушка.

— Как так не надо! Долго ли ноги застудить!.. Бери, бери, тебе как раз в пору.

— Петяю отдайте, — пытался отказаться Егорушка.

— Ему в воду не лезть, а по грязи и кожаные хороши.

Дед Мирон снова начал сапожничать, а Егорушка, подсев к его низенькому столику, спросил:

— Дедушка Мирон, когда неправильно награждают, получается вред политике?

— Беспременно, — ответил старик, вколачивая в подметку гвоздь. — Шутка сказать — награда и ни за что!

— Вот и я говорю, — поднялся Егорушка и, попрощавшись с дедом Мироном, вышел с Петяем на крыльцо. Он был весьма доволен резиновыми сапогами, что подарили ему, а больше всего, конечно, тем, что нашел подтверждение своим мыслям о политике. Ему хотелось отплатить чем-то хорошим деду Мирону, и, выйдя на улицу, он спросил провожающего его Петяя:

— Ты уроки выучил?

— Выучил…

— Может, объяснить что-нибудь надо? Главное, по русскому не отставай. Как с ним дело хорошо, так и по другим легче.

Было уже совсем темно, когда Егорушка вернулся домой. Он зажег настольную лампу и сел за уроки. Но больше думал о Дегтяревой. Не быть ей старостой юннатов! Он представил себе, как будет Дегтярева сидеть за партой, растерянная и пристыженная, и ему стало даже жаль ее. Стоит ли затевать всё это дело? Но если не он, то кто же тогда? Значит, уступить несправедливости? Эх, не догадался он спросить у деда Мирона, — как выбрать между правдой и жалостью!

23

В седьмом классе шла география. Старая учительница Надежда Георгиевна водила указкой от одного полушария к другому, переносилась в мгновение ока из Европы в Америку, переплывала одним взмахом руки океаны. В большом, необъятном мире, имя которому Земля, она чувствовала себя, как дома, и во время уроков ребята забывали, что Надежде Георгиевне под шестьдесят, что ходит она с палочкой; им она казалась смелой путешественницей, идущей по следам Дежнева, Пржевальского, Миклухи-Маклая, по следам открывателей еще неведомых тайн огромной земли.

Но самым удивительным в Надежде Георгиевне было ее уменье в огромном земном шаре, среди континентов и государств, находить место близкой и знакомой ребятам степи. Эта степь больше государства Люксембург и даже Бельгии. А хлеба в этой степи сеют больше, чем в обоих этих государствах. Вот так степь! Вот так Шереметевка! Удивительно, почему есть Пулковский, Лондонский, но нет Шереметевского меридиана?

Однако на этот раз Егорушку совсем не интересовали морские пути, соединяющие отдельные континенты. Он думал о предстоящем классном собрании и свергал Ольгу Дегтяреву с высоты, на которую ее собирался вознести Алексей Константинович. Он не сомневался в своей победе, но всё же волновался. Поди угадай наперед, как поведут себя ребята! Вон Володька во время половодья бросился спасать плывущего на льдине зайчонка, а потом гнался с камнями за убегающей собакой. По себе он знал, что ребята бывают то безжалостные, то очень жалостливые. А что такое политика, — не понимают.

Наконец прозвенел звонок, в класс вошел Дегтярев, и началось собрание. Оленька, смущенная, сидела на своей парте и боялась поднять глаза, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из одноклассников. Она знала, что класс против нее, да и сама она считала, что не может быть старостой. Вот уж посмеются над ней! Может быть, даже Зойка в своем кукольном театре представит: «Не хочу быть просто юннаткой, хочу быть старостой на опытном поле». Но что она сделала? Почему над ней должны смеяться? Она ничего не просила, ей ничего не надо, только бы не трогали ее. Если бы над ней посмеялся один Егорка или Зойка, она бы нашла, чем им ответить. Но перед всем классом она чувствовала себя совершенно безоружной. Для нее и в детдоме и в колхозе коллектив всегда был чем-то очень значительным и большим, и при всей своей смелости она даже не могла себе представить, как идти против всех. Но почему против нее весь класс? Что она сделала плохого? А что сделал плохого Егор Копылов? И словно в ответ, она услышала, как Алексей Константинович сказал:

— Ребята, нам предстоит выбрать старосту опытного школьного поля. Но прежде всего надо отметить хорошую работу нынешнего старосты юннатов — Егора Копылова. Если бы не юннаты и их староста, мы бы сегодня не могли говорить об учебе на опытном поле всего класса, всей школы.

Егорушка взглянул на Зойку. Молча он спрашивал: «Ты что же всё наврала?» Она смущенно, но так же молча ответила: «Честное пионерское, сама слышала». Егорушка снова метнул молчаливым взглядом: «Ладно, после собрания поговорим, попадет тебе». Зойка презрительно пожала плечом: «Не грозись, не боюсь тебя», — и отвернулась.

А Дегтярев продолжал:

— Я думаю, что юннаты и в дальнейшем будут вести свою опытную работу, только не маленькой кучкой, а большим школьным коллективом.

— А говорили, Егора Копылова погонят из старост, — разочарованно проговорил Колька Камыш.

— Никто не собирается гнать Копылова. Он этого не заслужил. Наоборот, в приказе директора школы будет отмечена его хорошая работа… Другое дело, кого сейчас мы выберем старостой. На опытном поле будут старосты пятого, шестого и седьмого классов, от седьмого главный. Но, прежде чем произвести выборы, я бы хотел задать вопрос Копылову: скажи, ты попрежнему считаешь, что опытное поле должно быть юннатовским, а не общешкольным?

— Вы нам отдельно выделите участок, — ответил Егорушка.

— Ты пойми, Копылов, я не могу отделить юннатов от всех школьников, — мягко сказал Дегтярев. — Мне надо не отделять вас, а опираться на вас. Согласен со мной?

— Нет.

— А ты всё-таки подумай…

— Я думал, — хмуро повторил Егорушка, — всё помнут да потопчут.

— Тогда, ребята, сами судите, — может сейчас быть Егор Копылов старостой общешкольного опытного поля?

— А вы кого советуете, Алексей Константинович? — спросила Зойка и торжествующе взглянула на Егорушку: «Слушай, кого назовут!»

Дегтярев не сомневался, что класс хорошо осведомлен о всех его замыслах, и ответил громко:

— Я знаю, Горшкова, почему ты это спрашиваешь, и ты не ошиблась… По-моему, очень хорошим старостой будет Ольга Дегтярева. Но почему, как ты думаешь? И, не ожидая ответа, продолжал: — Давайте, ребята, говорить откровенно, по-серьезному. А начнем с приезда Ольги Дегтяревой в Шереметевку. Приехала пионерка, юннатка, пришла на опытное поле и вдруг поссорилась со старостой. Не будем тут разбирать, кто прав, кто виноват. Важно другое. И не то, что кажется тебе, Копылов. С матерью вышла на базар, у себя на огороде опыты ставила. Как ты на нее смотрел? Базарница приехала, приусадебщица! Какая это пионерка! Не нужна такая юннатам!

— А что? Разве неправда? — вскочил с места Егорушка.

Дегтярев подождал, когда Егорушка сядет, и продолжал:

— Правда не то, что кажется, а что есть на самом деле. Вот эта самая базарница Ольга Дегтярева, которую Копылов не пустил на опытное поле и которую никуда не посылала мать, не усидела на огороде и пошла работать в степь. Да не ради баловства, на часок-другой да поскорее обратно, а с утра до вечера. Хорошо, если бы все были такие приусадебщицы! Выходит, друга принял за недруга, преданную колхозу пионерку — за усадебщицу! Ты пойми, Копылов: важно, чтобы человек работал в колхозе, любил свое колхозное, связывал с ним свою жизнь!

Егорушка потерпел поражение. Старостой была выбрана Ольга Дегтярева. Пусть так, но он остался при своем мнении. Опытное поле не должно быть общешкольным, а старостой не должна быть Дегтярева. Мало ли почему она пошла работать! Может быть, за мать или для минимума трудодней. Знает он все эти хитрости приусадебщиков.

Он вышел из школы один, после всех, вышел, погруженный в свои невеселые думы и даже не заметил, что впереди него идет Алексей Константинович и пионервожатая Екатерина Ильинична. И он не мог слышать, как Катя сказала:

— А всё-таки жалко Егорку…

Дегтярев не ответил. Догадывается ли Катя, что он потерял больше, чем кто бы то ни было? Хорошего помощника и настоящего юнната. Ну ничего, они еще будут друзьями!

24

Сентябрь был по-летнему теплый и ясный. Он ничем не отличался от последних дней августа. А всё же чувствовалось, что наступила осень. На старых ивах уже начала опадать листва, и нет-нет, а сквозь солнечное тепло пробивалось дыхание еще далеких, но уже наступивших на севере холодов. И степь вокруг стала голой, пустынной, какой-то очень грустной. А может быть, такой она лишь казалась Егорушке? Когда на душе хорошо, — и осень, что весна. А на душе грустно, — и природа грустна, будь на улице самый развесенний день.