Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России - Меркачёва Ева Михайловна

Двери в коридорах СИЗО с решетками. Больше всего иностранцев пугают именно они

Неужели все они приехали в Москву, чтобы воровать, торговать наркотиками, грабить, насиловать и убивать? На этот вопрос любой из них ответит отрицательно. Каждый поведает историю, которая может вызвать сочувствие.

— Приехал на заработки на стройку, — рассказывает один из таких сидельцев. — Хозяин обманул, я взял деньги и банковские карты из его куртки, которую он оставил в вагончике, и ушел.

— Я устроился по объявлению курьером, — говорит другой. — Не знал, что доставлять надо будет запрещенные психотропные вещества.

— Работал в кол-центре, а оказалось, что это мошенническая организация, — поведал третий.

Собственно, это типичные рассказы, а главные статьи, по которым обвиняются иностранцы, — «Кража», «Распространение наркотиков», «Мошенничество». Немало также тех, кто обвиняется по статьям 322 («Незаконное пересечение границы») и 322.1 («Организация незаконной миграции»). Однако есть и такие, кого подозревают в грабежах и даже в чем-то пострашнее. Сделала ли их озлобленными и жестокими жизнь в столице или они приехали сюда такими?

Особенно впечатляют истории жителей стран дальнего зарубежья (таких больше 100 человек). Некоторые могут показаться фантастическими, как, например, рассказ одного афроамериканца про колдовство, которое якобы и привело его из ЮАР в русскую тюрьму.

В любом случае — и когда вина очевидна, и когда нет — судьи всегда избирают иностранцам самую жесткую меру пресечения. Случаи, когда бы заморского гостя отпускали под домашний арест или подписку, единичны (если честно, в этом году я о таких не слышала). Ведь кто может ручаться, что он придет к следователю на допрос, а не умчит из страны?

Следователи, прямо скажем, не особенно стараются соблюдать права заключенных-иностранцев. После того как у задержанных забирают телефоны, те остаются без какой бы то ни было связи с родными, при этом работники органов их не оповещают. Так что человек для его далекой семьи пропадает без вести.

Адвокаты по назначению появляются только в момент, когда следователю нужно что-то подписать. Переводчика порой приводят лишь для видимости соблюдения законности.

— Узбекам будто специально приводят переводчиков с киргизского языка, а они его не понимают, — рассказывает один из сотрудников СИЗО. — Эфиопам и нигерийцам, которые почти не говорят по-английски, предоставляют только переводчика с английского. Вьетнамцам вообще никого не приводят. В итоге иностранцы подписывают бумаги, в которых ничего не понимают, а потом жалуются.

Помочь им могли бы посольства, но те редко это делают.

Вот список самых безнадежных (по результатам мониторинга правозащитников) посольств в плане защиты интересов их граждан, попавших за решетку: Узбекистан, Таджикистан, Киргизия, Куба, Северная Македония, все африканские государства.

Прослеживается закономерность: именно те заключенные, которым не оказывается посольская и консульская помощь, часто пытаются свести счеты с жизнью. Вообще, количество неоконченных (так называют те, которые удалось предотвратить) суицидов среди иностранцев самое высокое. И оконченных, увы, тоже…

Есть только две страны, граждане которых категорически не хотят возвращаться на родину, — Северная Корея и Туркменистан. Говорят, что там в тюрьмах невыносимые условия, пытки… Но зато посольство Северной Кореи всегда внимательно следит за своими гражданами, попавшими в московские СИЗО.

До недавнего времени в СИЗО № 4 находился кореец Джо Сонгвук, попавший туда за драку с таксистом (вменили статью 111 УК РФ). Сотрудники посольства добились его передачи на родину. Что его, правда, ждет теперь, никто не знает…

А еще многие за решеткой серьезно заболевают от стресса и тревоги. В больнице «Матросской Тишины» находится кубинец, у которого огромная — величиной с яблоко — опухоль на шее. Вывозить его в гражданскую профильную клинику на обследование и операцию почему-то не спешат.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

На днях умер от инсульта другой заключенный «Матросской Тишины», 50-летний гражданин Ганы Офори Абрахам Нана.

— Он два с половиной года ждал, когда из его посольства кто-то придет, но так и не дождался, — говорит медик СИЗО. — У него 132-я статья — обвинялся в изнасиловании дочери. Но он говорил, что это неправда. Чтобы доказать свою невиновность, он пытался учить русский язык, но без адвоката и переводчика его жалобы, скорее всего, были написаны так, что понять их было невозможно. Он был глубоко верующим человеком, говорил, что принял бы любое несправедливое обвинение, но только не в сексуальном насилии над дочерью. Суд назначил ему 13 лет. Апелляция оставила приговор в силе. И вот это его убило.

Разбросаны иностранцы из дальнего зарубежья по всем СИЗО Москвы, что создает массу проблем. Правозащитники давно просили помещать чужеземцев в какой-то один изолятор, который можно было бы приспособить под их нужды.

Как именно? Во-первых, набрать туда несколько сотрудников, владеющих хотя бы английским и испанским. Во-вторых, наполнить библиотеки литературой на разных языках. В-третьих, решить вопрос с перепиской (переводить на русский их послания). В-четвертых, организовать удобный доступ работников посольств. В-пятых, повесить для них в камерах наглядные материалы, объясняющие их права и обязанности. Ну и прочее.

До недавнего времени у сидельцев-иностранцев не было выбора: или выучить русский, или остаться без медицинской и прочей помощи (впрочем, одно не исключает другого). Помню, как американский пожарный изъяснялся с сотрудниками СИЗО с помощью рисунков. Но, поскольку был он не великий художник, картинки, которые показывал надзирателям, не всегда трактовали правильно.

— Что это нарисовано? Нога?

— Ес, ес.

— Куда-то хочешь пойти? На прогулку?

— О ноу, ноу. Пейн.

— А, «пейн» знаю. Это «болеть».

— Ес, ес.

— Ударился, что ли?

— Ноу…

В общем, такой диалог мог идти долго и необязательно приводил к пониманию между сторонами. Как-то была свидетелем трогательной сцены: сотрудник СИЗО успокаивал плачущего испанца, который что-то у него просил. Не понимая ни словечка, «режимник» (сотрудник отдела режима) кивал головой и говорил: «Да-да, все будет, все обязательно будет, родной. Ну-ну-ну, успокаивайся. Потерпеть надо просто. Скоро на суд, переводчика дадут».

Русский язык иностранцам дается тяжело и обычно заканчивается освоением языка блатного.

— Хата хороший, «шконка» хороший, а еда мало, — улыбается афроамериканец.

Больше ничего сказать по-русски он не может, но жестами показывает, что у него проблемы со здоровьем.

Должности уполномоченного по правам иностранных граждан в УФСИН нет. Надеюсь, пока. Ведь появился кандидат на нее — человек, чье имя теперь знает каждый иностранец-заключенный.

Отабек Джумабаев пришел в УФСИН по Москве в июле прошлого года. Он знает девять языков: английский, испанский, французский, немецкий, японский, арабский и тюркскую группу (узбекский, турецкий, киргизский). По одному из образований он социальный педагог и психолог. Отабек ездит из одного СИЗО в другое, от одного иностранца к другому, чтобы поговорить, успокоить, вывести к доктору и решить миллион разных проблем.

— Он объяснил доктору, что у меня болит, — говорит по-французски афроамериканец. — Мне наконец стали давать таблетки, которые помогают!

— Отабек помог мне написать письмо домой, — добавляет другой. — Первое за два года!

Мы с Отабеком заходим в камеру № 602 СИЗО «Водник», где сидят только иностранцы. Благодаря ему появились такие специальные камеры в этом изоляторе (а с июня 2022 года они будут также в СИЗО № 2 и СИЗО № 3).

— Мы собрали здесь всех иностранцев из дальнего зарубежья, кто был в тяжелом психологическом состоянии, — говорит Джумабаев. — Никто из них не знает русского.

Заключенные по очереди рассказывают мне о своих злоключениях. Отабек синхронно переводит. Арестанты смотрят на него с благодарностью.