Столичный доктор. Том V (СИ) - Вязовский Алексей

Насчет понтов «Европейская» даст сто очков форы всем остальным вместе взятым. Тут прямо с порога в глаза лезло настоящее цыганское счастье в виде золоченой лепнины, люстр трехметрового высоты и и мраморных лестниц с ковровыми дорожками.

Господа из «Байера» отнеслись к моему появлению со всем уважением. Встали, руку жали, стрептоцидом и серой восхищались. Кофе нам принесли на серебряном подносе, в фарфоровой посуде. Короче, сразу возникла деловая и конструктивная атмосфера. Даже светские беседы заняли минимум времени. Так, обозначили про разницу в погоде, жаркое европейское лето и майнские вина, к которым я имею уже почти родственное отношение. Минут десять, не более.

Я почему-то Карла Дуйсберга чуть старше себе представлял, а он оказался мужчиной средних лет, чуть за тридцать. Черты лица аккуратные, высокий лоб, волосы стрижены совсем коротко, очки с не очень большими диоптриями, в модной тонкой оправе. Лицо с довольно строгим выражением, наверное, из-за усов. Короче, перспективный европейский руководитель. Генри-Теодор Беттингер, который по должности старше, как раз попроще выглядел. Максимум на мелкого фабриканта тянул, но никак не на члена совета директоров такой большой компании. Да пусть хоть извозчиком выглядит, лишь бы договор правильный заключили.

— Так что же за способ получения ацетилсалициловой кислоты вы хотели нам предложить? — начал расспросы Дуйсберг.

— Как только мы придем к взаимовыгодному соглашению, я вам сразу всё и расскажу. Хочу заметить, что в лабораторных условиях процесс занимает не более пары часов и довольно прост. И не дорог, что сильно удешевит продукт при промышленном производстве.

В принципе, уже из этого можно было извлечь подсказки, так что я сроки сознательно исказил.

— И что же вы хотите за сведения об этом способе? Мы готовы заплатить двести тысяч марок, — обозначил начало переговоров Беттингер.

— Это шутка такая? Извините, мой немецкий не настолько совершенен, чтобы понимать столь тонкий юмор. Девяносто процентов прибыли от продаж и патентных отчислений. Бессрочно, с передачей прав моим потомкам.

— О таких условиях не может быть и речи. Максимум — триста тысяч марок, — продолжил Генри-Теодор.

— Господин Беттингер, я за столь мизерные выплаты даже пальцем не пошевелю. Если такова ваша позиция, то я прошу прощения за доставленные неудобства и напрасно потраченное время. Всего вам хорошего, господа. Рекомендую пообедать в ресторане «Донон». Отличная кухня и винный погреб всем на зависть. А я, пожалуй, обращусь к господину Сандозу, он предлагал лучшие условия на любые мои разработки. Знакомы с ним?

Судя по кислым лицам, слышали. Про конкурентов настоящие бизнесмены знают лучше, чем про собственных жен.

Мне собраться — что голому подпоясаться. Шляпу надел — и готов. Так что представители противной стороны и опомниться не успели. Замедлять шаг даже и не думал. Но сам с собой поспорил, что на улицу мне выйти не дадут. С третьего этажа на лифте только инвалиды и пьяные ездят. Я по лестнице пошел. Топот ботинок Беттингера услышал на втором этаже. Что ж, Евгений Александрович, поздравляю с успешным началом переговоров. «Байер» дал слабины и показал, что им мой способ нужен. Значит, главный — я.

— Ваше сиятельство!

Ого, а русский у него вполне на уровне. Акцент слышен, не без этого, но титул у него затруднений не вызвал.

— Господин Беттингер, неужели я что-то забыл у вас в номере? Простите мою рассеянность! — и я протянул руку, будто и вправду верил в свои слова.

— Нет, вы ничего не оставили. Но я предлагаю вернуться к переговорам. Мы готовы… сблизить позиции. Не стоит горячиться.

Всё-таки слова подбирает, но из уважения к статусу на немецкий не переходит, ждет моей реакции.

— Хорошо, давайте возобновим нашу беседу, — продолжил я уже на немецком. И даже мудреное слово «fortzusetzen» произнес без запинки. Хотя можно было выпендриться и процесс продолжить на родном языке. Думаю, я их и на хохдойче додавлю. Потому что у меня есть то, чего нет у них.

Сошлись на паритетных пятидесяти процентах только мне, или на тридцать шесть лет моим потомкам, если я умру раньше. Ну, жуки! Я вспотел даже. Производство в России тоже пополам — половина у Келера на новых мощностях, столько же — тоже в Москве, на фабрике анилиновых и ализариновых красок Столярова, которая принадлежит… Генри-Теодору. Купил по случаю три года назад.

Ну и всё, подготовка договора. Я снова позвал Слонимского, пусть борется за меня, если такой симпатией проникся. Немцы своего привезли, и он появился на сцене в нужную минуту. С Дуйсбергом, откровенно скучавшим во время торга, договорились встретиться позже, когда лаборатория готова будет. И никакого тет-а-тета, в присутствии присяжных поверенных, чтобы факт новизны засвидетельствовали. Работы — непочатый край еще, можно сказать, только основы заложили.

* * *

Почти сразу я поехал в институт великой княгини Елены Павловны. Во-первых, отдать премию Ковисто. Извелся, поди, в ожидании. Думаю, конвертик его порадует. И поможет организовать показ для немцев. Это во-вторых. И можно будет считать день хорошо закончившимся.

В само здание я с парадного входа решил не заходить. Зачем людей лишний раз возбуждать? Начнут всякие «ходоки» цепляться, словно репей. Просто экзальтированные барышни. Я лучше как все нормальные — с бокового. В смысле для сотрудников. Это как в театре служебный вход для господ артистов и прочих причастных, чтобы чужие не мешались.

Зайдя, тут же нарвался на небольшой перерывчик у группы скоропомощников. Я эту компанию хорошо знаю, общались. А потому не прошел мимо, поздоровался, полюбопытствовал, как оно работается и учится.

— Тут у нас уже свои легенды начали создаваться, Евгений Александрович, — похвастался доктор Петров, мы с ним в первое дежурство как раз встречались.

— Быстро вы, однако, — улыбнулся я. — И в чем суть события?

— Скорая помощь в Питере нынче в моде. Уже пятнадцать бригад на линии в каждую смену. И вот повадилась одна дама, купеческая вдова, каждый день по три раза вызывать. По часам прямо, хоть проверяй. То голова у нее болит, то в груди что-то шевелится, то в поясницу вступит. Сын ее всё оплачивает, никаких претензий. Но сами понимаете, быстро все устали от такой пациентки. И дети тоже видят, что мама не в порядке. Очень просили что-то сделать, чтобы она успокоилась немного. Фельдшер наш, Никодимов, придумал. Приехали утром на вызов, он перед нами заходит с гармошкой, играет плясовую с минуту, и назад. А мы будто ни в чем не бывало, начинаем давление мерить с температурой вместе. Вдова сразу: что за музыканты? А мы все смотрим на нее, говорим, не было ничего. Днем поехали — та же история. Тут уже и сын с нами заодно, подтверждает, ничего не было, привиделось, наверное. А вечером уже не вызвала. Отвадили.

— Это хорошо, что инициатива не ваша была, — вставил я, отсмеявшись. — И претензий никаких.

Ковисто премии был несказанно рад. Не знаю, сколько у него тут жалования в год выходит, но вряд ли миллионы. Ему эти пять сотен, видать, много проблем решили. Взрослый мужик, а руки полез целовать, земные поклоны бить повадился. Сказал, что будет ждать меня столько надо. Всё подготовит и проведет на высшем уровне.

Вернулся в «Европейскую». Там уже работа вовсю кипела — законники что-то вещали друг другу на юридическом языке. Впрочем, мирно, без мордобоя. Я предложил для начала пообедать — вроде и время подошло уже, а потом поехать на представление. Но терпения у Дуйсберга в запасе оказалось крайне мало. Будущий глава международной корпорации хотел увидеть всё и сразу. А мне что? Если денежки уплачены, так можно и позже приступить к приему пищи. Мы не гордые.

Иван Николаевич не подвел. Показал класс. Нужные вещества у него как из воздуха появлялись, отмеривались в необходимых количествах с первой попытки и помещались куда надо. Создавалось впечатление, что он это самое ацетилирование с детства каждый день по три раза проводил.