Русалки — оборотни - Антонина Клименкова

По соседству с березой росла вишня. Кроны двух деревьев смыкались, сплетаясь ветвями. Протянув руку, Феликс без труда собрал горсть пунцовых, горящих в полумраке ягод. Сочных, но совсем не сладких…

Мягко распахнулась дверь дома. Феликс напряженно замер, вглядываясь в черноту проема. На крыльцо вышел жилистый, дочерна загорелый мужик с всклокоченной бородой, в одних залатанных подштанниках. Зевнул во весь рот, сошел вниз и, лениво глянув по сторонам, пристроился прямо к березе. Феликс отвел глаза. Оправившись, мужик отправился обратно спать, так и не подняв ни разу голову. А то вот бы удивился…

Черный кот вновь появился в поле зрения — теперь уже на крыше стоявшего за забором сарая. Деловито обежав по кромке кровли, аккуратно переступая лапами, спустился по балкам, прошелся по выступающей дверной притолоке. Потянувшись во всю длину гибкого тела, нащупал лапой засов, наступив на который, оттолкнулся и легко спрыгнул вниз. Засов из горизонтального принял вертикальное положение, кот скрылся из виду, а дверь сарая, чуть скрипнув, плавно отворилась. Из темноты появилась узкая рогатая голова, покосилась по сторонам, тряхнула развесистыми ушами. Не заметив поблизости хозяев, семейка из четырех коз смело потрусила в огород…

Подремав немного, лунатик зашевелился, неспешно поднялся, как будто вполне осознанно подобрав рубаху, съехал по скату, точно с горки, до козырька крыльца. Взявшись за край, перекувырнулся — и оказался на перилах, откуда спрыгнул на землю и, уже как все нормальные люди, поднялся по ступеням и вошел в избу через дверь, тихо ее за собой закрыв и даже не хлопнув.

Феликс вздохнул с облегчением и тоже засобирался вниз. Но вздрогнул, вскинув голову, впился глазами в небесную даль. Приглушенный женский крик пронзил синеву, будто пущенная стрела. Прочь от растекающегося пламени зари пронеслась черная тень — не птицы, значительно крупнее, со шлейфом развевающихся волос и чего-то странно знакомого, — и резко спикировав вниз, влетела в дымоход одной избы, подняв из трубы серое облако золы.

В тот же миг в отдалении прокричал петух. Торжественный клич подхватили на соседнем дворе — и наперебой принялись вторить со всех сторон остальные.

Кажется, этой ночью он увидел более чем достаточно…

Однако до восхода солнца Феликса ждал еще сюрприз. Он невольно стал случайным свидетелем весьма деликатной тайны, которая смутила его более всех остальных, ныне раскрытых.

К терему Яминой он возвращался обходным путем, по краю неглубокого овражка, с одной стороны к которому подступала роща, по-утреннему бодро звеневшая птичьими голосами, а с другой стороны начинался сад, пестрый от любимых Полиной Кондратьевной колокольчиков, маргариток и прочей ароматной флоры. Поднявшись по заросшему земляникой откосу, нужно было обойти вокруг беседки, густо обвитой ярко-изумрудными плетьми дикого винограда, — и до терема оставалась буквально пара шагов.

Итак, когда он проходил мимо беседки, чьи вообще-то ажурно-прорезные стенки стали совершенно непрозрачны из-за плотного ковра резных листьев, слуха его коснулся тихий всхрап. Оглянувшись, Феликс увидел возвышающуюся над смородиновыми кустами спину лошади. Услышав шаги, лошадь тоже подняла голову и поглядела на него поверх зарослей. Повела ухом в сторону беседки — точно пальцем указала. И правда — оттуда послышался смех и приглушенные голоса. Два голоса, мужской и женский.

Это неправильно, это аморально — но он подслушал. Нет сомнений: то было тайно назначенное свидание. Чтоб в этом точно увериться, он задержался, пожалуй, на полминуты. С каждым словом все больше лицо его заливалось краской, а глаза не знали, на чем остановиться. Встретившись наконец взглядом с меланхолично жующей лошадью, словно опомнился — и поспешил покинуть сей укромный уголок сада, уединение которого он непреднамеренно нарушил.

В окне комнаты, предоставленной хозяйкой Серафиму Степановичу, мерцали тусклые отблески огня. Ставни были приоткрыты, внутри виднелась прозрачно колышущаяся кисея занавески. Феликс негромко позвал, а для верности закинул камешек, звонко стукнувший по стеклу. Так и есть, воспользовавшись привычной бессонницей, монах занялся изучением обширной хозяйкиной библиотеки — что наметил еще с вечера.

— Ты что хулиганишь? — выглянул Серафим Степанович. — Полину Кондратьевну ведь разбудишь!

— Не разбужу, будьте покойны.

— Чего? Не слышу, что ты говоришь, — перегнувшись через подоконник, помахал в первых лучах восходящего солнца бородой старец. — Погоди, лучше спущусь к тебе, там и расскажешь.

Ожидая старца, Феликс прислонился спиной к бревнам сруба, потом устало сполз, сел на узкую завалинку. В голове какая-то чехарда — что он все-таки узнал полезного, а что примерещилось?

— Ну и где, брат Феликс, ты всю ночь бродил?

Феликс попытался собраться с мыслями. Взгляд его уперся в окладистую бороду собеседника… Так вот что это было! Тень, пронесшаяся у него над головой — развевающиеся волосы и обыкновенное помело, которым убирают дворы!

— Серафим Степанович, я кое-то видел, — начал он, потерев переносицу пальцами, привычным жестом пригладив пятерней волосы.

— Не волнуйся, говори как есть, — похлопал его по плечу монах. — Ты же сам любишь повторять — каждому явлению можно найти разумное объяснение, если хорошенько поразмыслить. Ну давай подумаем на пару, авось да разберемся.

Солнце окрасило ярким золотом верхушки деревьев. По реке разлилась, расстелилась парчовая, в искру, дорожка бликов. Над пучками мокрой осоки зигзагами заметались, взвились шумные стрекозы. Над лугом разнесся звучный рожок пастуха, усиленный эхом.

Глава 10

Всю ночь по небу ведьмы

Летали хохоча —

А только два кувшина

Нагнали первача!

По поводу многих увиденных ночью явлений Феликс еще не решил, что думать, как их расценивать. Только вот насчет одного был полностью уверен — на сарае с козами нужно повесить замок. Но так как из хозяев дома застал лишь древнюю старуху да сопливого младенца, которым что-либо объяснить представлялось делом затруднительным (а при упоминании домового бабка, мелко закрестившись, вовсе поспешила прогнать странного парня со двора), Феликс отправился к одному из самых авторитетных местных жителей, к мнению которого прислушаются однозначно. Тем более в замках и запорах он должен был разбираться лучше всех в деревне.

Специалист этот нашелся там, где ему и положено быть, — за кузницей. Правда, занимался он не своим громоподобным ремеслом, а просто чистил коня, крутые бока которого сверкали ярче новенького медного таза, а блестящая грива была уже заплетена в косы — краше, чем у иной девицы, разве что без лент обошлось.

И снова Феликс не собирался подслушивать, просто опять его подвела выработанная в монастырской тишине привычка к бесшумности. Но достигшие его слуха слова не то что заставили повременить с приветствиями — назад попятиться.

— Стой, брат, я покуда еще не кончил. — Кузнец похлопал коня по крупу. Феликс раньше не видел никого, кто с такой бы заботой, пожалуй, даже с любовью ухаживал за своей лошадью. Хотя зверь и вправду хорош, как с картинки, — Эх, Прокоп, так ты никогда снова человеком не станешь. Плохо ль, коли тебя кормят, ходят за тобой, работать не заставляют… Помнишь, как ты мне говорил все время — я не лошадь, мол, чтоб с утра до ночи пахать? Договорился. Нет, запрягу я тебя, дождешься, и в поле отправлю. Думаешь, легко с хозяйством одному-то управляться? Ты тут без дела стоишь, хвостом машешь да овес хрумкаешь, а я как проклятый… Нет, брат, это не тебя цыган тот сглазил, это мне кара вышла за то, что вовремя тебя не образумил, жить по-человечески не научил…

Феликс счел за лучшее вернуться немного назад — и издалека, сделав вид, будто только что подошел, громко поздоровался с кузнецом. Завидев гостя, тот нахмурился, отвечал, скупо отмеряя слова, поглядывал угрюмо. Но Феликс на такое явное недружелюбие постарался не обращать внимания. Ясно, что от человека, у которого стряслось такое несчастье (нервическое расстройство, либо он оказался жертвой злого розыгрыша — это еще предстояло выяснить), нечего ждать приветливости. Потому он просто, как мог доходчиво постарался объяснить, зачем, собственно, пришел, и предложил кузнецу подтвердить его слова хозяину коз с точки зрения мастера, дабы последний свою недальновидность на домовых больше не сваливал.

Кузнец внимательно выслушал, потер на подбородке рыжую, в масть коню, щетину, кивнул.

— Посмотрим, — добавил еще. И только.

Феликс отправился восвояси, не слишком обнадеженный, сомневаясь, поняли ли его вообще.

А вот после Феликсу внимали буквально с открытым ртом. Не зря Серафим Степанович доверил своему помощнику самому побеседовать с тем парнем, что давеча лунатиком бродил по крышам.