Венецианские сумерки - Стивен Кэрролл

Фортуни тоже рассмеялся, и напряжение прошло. Когда она наконец встала, он с полупоклоном поблагодарил ее за вечер, поблагодарил снова, сложив ладони и сцепив пальцы. Люси взяла свою сумочку. Благодарность от него? Это уж точно лишнее.

В гостиной горел свет, и Люси, закрывая дворовую дверь, увидела, как Фортуни подходил к Венере, молодой женщине, четыреста лет назад вызвавшей такой переполох на улицах Флоренции. Он ступал так, словно комната была заполнена людьми, а он собирался завести разговор со старым другом.

В то утро Фортуни навестила Карла. Она была расстроена, потому что очень давно не получала от него известий. Уж не обидела ли она ненароком своего старого друга, а если обидела, то чем? Фортуни помотал головой и заверил Карлу, что ничего подобного.

Карла недоуменно склонилась к нему:

— Значит, девушка?

Фортуни прищурился:

— Ты о чем?

Карла многозначительно помолчала, затем кивнула. Подозрения подтверждались.

— Паоло, — сказала она, наклоняясь еще больше, чтобы, не вставая с места, легонько коснуться его рукава своими унизанными золотыми кольцами пальцами, — я знаю, какую власть имеют молодые женщины. Сама такой была. Но, Паоло, не забывай старых друзей, ладно?

Сидя в кресле у себя в кабинете, он думал о Люси. Он вызвал в памяти ее образ в раме окна, слова Карлы, сказанные утром, и погрузился в размышления. Перед ним, на столике орехового дерева, лежал пергамент с изображением генеалогического древа. Как всегда, палец его ткнулся в последнюю запись: Паоло Фортуни. И он прошептал это имя неподвижному вечернему воздуху, воздержавшись на сей раз от привычного эпитета, потому что настроение было другое.

Глава девятая

Едва оказавшись на улице, Люси учуяла запах надвигающегося дождя. Откуда-то со стороны лагуны донеслись слабые раскаты грома, и Люси стала рыться в сумочке, ища шаль, но, должно быть, она осталась у Фортуни. Пригнувшись, она пробежала мимо гостиницы в конце улицы, свет горел вовсю, двери были широко распахнуты, как и бдительные глаза старой дамы за конторкой — консьержки, не пропускавшей никого и ничего. На коврике перед самой входной дверью восседал знакомый черно-белый кот. Все было как всегда, и Люси догадывалась, какие мысли крутятся в голове старухи за остекленевшими глазами. Но как бы часто Люси здесь ни появлялась, они продолжали держаться как незнакомые, и со временем их обоюдное молчание стало почти заговорщицким.

Почувствовав первые капли, Люси заторопилась, только что не бегом припустив по тускло освещенному переулку, пока едва не врезалась в темную фигуру. Гостиничный кот, зорко стороживший любое движение, все так же бесстрастно глядел со своего коврика, старая леди еще ниже склонилась над конторкой, а Люси, подняв взгляд с камней небольшой улочки, увидела два темно-зеленых глаза и бледные нарумяненные щеки. Закутанный в черный плащ незнакомец в упор глядел на нее из-под треуголки. Запыхавшись, Люси уже приготовилась пробормотать какие-то извинения, как вдруг поняла, что перед ней — карнавальное чучело.

Она попятилась, не сводя глаз с чучела, не вполне уверенная, что оно вдруг не оживет. Да и что оно вообще здесь делает? Лавчонка, торговавшая предметами для маскарада, закрылась, свет был выключен, но хозяин почему-то оставил чучело на улице. Теперь его польет дождем, румяна растекутся, а горделиво торчащие перья вымокнут и поникнут к утру.

Добежав до верха круто поднимавшегося переулка, она оглянулась на чучело, прежде чем свернуть к Сан-Сальваторе и домой. Она даже ожидала, что чучело куда-нибудь денется, но оно не двигалось с места, и брошенность его больно ранила Люси. Почему вы никогда не влюблялись? Конечно, Фортуни знал ответ. Он знал это с самого начала. Просто он только вернулся из переполненных комнат своей юности в безлюдные гостиные настоящего, когда спросил ее, и только теперь, торопясь вернуться домой до дождя, Люси услышала в его голосе предостережение. Не будь так небрежна с любовью, хотел сказать он, ибо однажды любовь окажется небрежна к тебе.

Люси уже неторопливо брела по всем этим кривым, петляющим улочкам, и в конце концов они вывели ее на открытое пространство Кампо Санта-Маргерита, где она не могла не встретить знакомые лица. Это была вытянутая в длину площадь, где играли в кафе поп-музыку, слышались крики, возбужденно перекликались между собой знакомые и незнакомые, туристы и местные, тянуло от толпы парфюмерией и табачным дымом. Посреди всеобщего столпотворения она узнала несколько друзей-консерваторцев.

И только когда Люси подсела к ним и увидела, с каким изумлением они разглядывают ее платье, его покрой, ткань, недоступную студенческому кошельку, она вспомнила, что на ней надето. Внимательно поглядев в их глаза и прочитав там выводы, сделанные негласно иными из них, Люси пожалела, что поддалась желанию к ним присоединиться. Кто-то, возможно, чтобы нарушить затянувшееся молчание, сказал, что ее видели в компании Фортуни, и улыбкой дал понять, что нужно бы объясниться, поскольку дело представляет всеобщий интерес. Люси понимала, что теперь знакома с теми кругами венецианского общества, куда ее друзья-студенты не вхожи и о которых разве что слышали. Она решила смолчать, но друзья не унимались.

— Он уже старик, — наконец выпалила Люси, тут же пожалев о своих словах. Мало того что она оскорбила этим Фортуни — к тому же, как она заметила, ее никто не принял всерьез: репутация Фортуни как человека, победившего время, была общеизвестна. — Ему нужно, чтобы его сопровождали при выходах в свет, — продолжала она. — Просто человек привык, что кто-то был рядом, и попросил меня. Вот и все.

Легкая шутливая беседа мигом прервалась, и за столом воцарилась тишина. Все стали отводить взгляд, пережидая неловкость, а когда разговор возобновился, речь пошла исключительно о том, как оплачивать счет. Люси мешала собеседникам. Стоит ей уйти, и языки развяжутся.

Когда Люси встала (все взгляды снова невольно обратились к ее платью), Марко, до сих пор ничего не сказавший, тоже встал. С того первого раза на вокзале они стали друзьями, и дружба эта была крепче других знакомств, которые Люси завязала в консерватории. Уроженец Венеции, названный в честь ее святого покровителя, он был влюблен в свой город и, Люси знала, влюблен в нее.

Его поклонение было тихим. Он спокойно ожидал ее после окончания репетиций или занятий, не упускал случая проводить ее после дружеских посиделок, подобных нынешней. Все ради того, чтобы побыть с ней наедине, поговорить, проявить деликатность и заботу и тем намекнуть на свои чувства. Когда это было уместно, он брал Люси за руку, помогал перейти узкий, запруженный пешеходами мост, показывал, где срезать угол, знакомил с достопримечательностями и потайными уголками, ведя ее по хитросплетению улиц, бульваров и скверов своего города. Но главным образом его выдавали глаза, по которым Люси легко угадывала страстное стремление человека, который может смотреть на предмет своей страсти, но не обладать им. Все это она видела, но в ответ испытывала только благодарность за его доброту.

Когда они подходили к дому Люси, Марко заговорил о Фортуни:

— Тебе надо поостеречься.

Тон Марко вызвал у нее раздражение.

— Он одинокий. Иногда я составляю ему компанию, — повторила она.

— Не такой уж и одинокий.

— Что ты имеешь в виду?

— У него есть могущественные друзья. — Марко помолчал. — В административной области. Друзья, которых ты не увидишь. Несимпатичная публика.

— Ты говоришь про политиков?

Марко хмуро кивнул.

— Ах, Марко, Марко. Я не разбираюсь в политике, и она мне неинтересна. И ему тоже. Он просто боится одиночества.

Но Марко покачал головой и продолжил — как всегда, когда говорил с Люси, — по-английски:

— Я знаю таких людей. Такого типа.

Люси рассмеялась:

— Такого типа?

Марко не обратил внимания на ее смех.

— Они до сих пор, — тут он торжественным жестом обвел окрестность, — живут во времена La Serenissima. Они и дня тебе не уделят, если заподозрят, что ты хочешь проехаться на дармовщину. Не уделят и минуты.

— Что ты хочешь сказать? — Люси понемногу начала сердиться.

— Бесплатного ничего не бывает. Этим городом правили и всегда будут править деньги. Так-то. Ты — мне, я — тебе. Всему есть цена.

Он выразительно взглянул на ее вызывающе дорогое платье, и Люси внезапно увидела себя глазами Марко и остальных. Содержанка. Слово отпечаталось у нее в уме. Ее услуги оплачиваются. Шлюха, живущая за счет старика. Их грубые предположения были такими несправедливыми, такими необоснованными, но они не знали ни капли правды. Да и откуда? Как могли они понять силу мечты, которая привела ее сюда? Они даже вообразить себе не могут, повторяла она снова и снова, в то время как стыд мешался с негодованием.