Штрафной удар, или Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - А Пыльцын

Произошло это 26 июня. Как сейчас помню, часам к 12 дня, обойдя окопы и убедившись в том, что на моем участке обороны все в порядке, я, в очередной раз хорошо подкрепившись вкуснейшей белорусской черникой (вкус ее кажется и сейчас неповторимым!), пошел продолжать уже почти привычную работу по разминированию. В этот раз я успел снять несколько мин, положил их на пенек, сделал шаг в сторону и, как мне показалось, высоко взлетел в воздух от взрыва, прогремевшего подо мной.

Полет мой был краток - почти мгновенно я оказался лежащим на земле плашмя, лицом вниз. Первое ощущение - очень печет левую ногу. Значит, думаю, ноги этой просто уже нет. Решил повернуться, посмотреть, что от нее осталось. Но когда поднял голову - обомлел! Сантиметрах в 10-15 прямо перед глазами - мина! Как я не угодил на нее головой?! Это просто чудо. (Вот тогда и появились в моей черной густой шевелюре первые седые волосы.) Овладев собой, я уже привычно, почти автоматически (все-таки, опыт - великое дело: ведь я разрядил более двух сотен мин!) осторожно вынул взрыватель, разогнул в сторону усики чеки и стал внимательно осматриваться вокруг. Сбоку увидел еще одну мину. Только после того как разрядил и ее, повернувшись, обнаружил, что моя нога на месте, только носок сапога неестественно повернут внутрь. Попробовал пошевелить пальцами, чувствую - удалось. Значит, нога не оторвана! Видимо, наступил на "маленькую",

75-граммовую мину.

Услышав взрыв, командир отделения Пузырей с криком: "Лейтенант, живой?" - бросился напролом ко мне. Я понял, что он может сейчас тоже напороться на мину и заорал что было мочи: "Стоять! Не двигаться! Я выберусь сам!" Кое-как встал и, еще не чувствуя острой боли, волоча поврежденную ногу, стал выбираться по уже разминированной части завала к тропе. Почувствовал, что в сапоге что-то хлюпает. Понял: кровь. Вот и первое ранение!

С трудом выбрался. Меня подхватили Пузырей и ординарец Женька, уволокли к землянке, разрезали и сняли сапог. Индивидуальным пакетом перевязали ногу и на какой-то тачке, невесть откуда взявшейся, отвезли на батальонный медпункт, который располагался километрах в полутора, рядом со штабом батальона, в селе с оригинальным, и потому хорошо запомнившимся названием Выдраница. Оттуда в тот же день к вечеру меня, перевязав уже профессионально, доставили в медсанбат.

Вывих мне там вправили (вот когда ощущение боли пришло ко мне в полной мере!), рану обработали и ногу забинтовали основательно, с шиной, как при переломе. Однако коварство этих мин из стеклянных бутылочек мне довелось узнать не сразу. Если крупные стеклянные осколки, обнаруженные на ощупь при обработке раны, удалили тут же, то те, что помельче, остались в ноге. Они даже не обнаруживались и под рентгеном. И эти оставшиеся в ноге стекляшки выходили из нее еще много лет после войны...

Уже спустя несколько дней в медсанбате я стал с трудом, опираясь на костыль, ходить. Вскоре я заменил костыль палкой, с которой расстался только недели через две, уже у себя в части. Через неделю лечения мне кое-как удалось уговорить медсанбатовское начальство отпустить меня в мой батальон. Тем более, что надо мной стали сгущаться тучи. Наш особист, старший лейтенант Глухов, подробно выспрашивал у меня, кто и когда принял решение снимать мины с лесного завала. Нужно было отвечать за несанкционированную ликвидацию этого элемента обороны.

А тут еще за время моего лечения случилось непредвиденное. Уже набравший опыта мой помощник по минному делу Омельченко решил сам, без меня, продолжить установку ПОМЗов и погиб, когда по неосторожности в темноте задел проволоку только что взведенной им мины.

Поистине, минер ошибается один раз. Вот и ошибка Омельченко для него была последней. Друзья в штабе батальона мне рассказали, что там всерьез обсуждали, как уберечь меня от трибунала за это, хотя и с благими намерениями, но умышленное "вредительство" и не дать свершиться моему переходу из категории командира штрафников просто в штрафники.

Как потом рассказал мне начальник штаба Лозовой Василий Афанасьевич, наш комбат, тогда уже полковник Осипов, лично ездил к командующему 70-й Армией генералу B. C. Попову хлопотать за меня. Мол, молодо-зелено. Известно, что в молодости человек загорается как сухие дрова. Наберется вскоре этот юный лейтенант опыта, остепенится и больше не будет делать необдуманных, опрометчивых шагов...

Да еще мне помогло то, что на установленных нами минах однажды ночью подорвались несколько немцев. Они, видимо, пытались проникнуть в наше расположение за "языком". Наверное, и для фрицев наличие минного поля здесь тоже оказалось неожиданностью.

Уже говорилось, что немцы не раз пытались как-то установить, какая воинская часть теперь противостоит им на этом оборонительном рубеже. Но все-таки каким-то образом они определили, что это был штрафбат, так как несколько позднее через свои громкоговорители фашисты в начале каждой передачи обязательно включали нашу знаменитую песню "Катюша" и даже исполняемую по-немецки "Вольга-Вольга, Мутти Вольга", а затем уже призывали штрафников повернуть оружие против своих "командиров-притеснителей", и, вместе с тем, называли нас "Бандой Рокоссовского". Как нам было и раньше известно, это прозвище дали немцы именно нашему батальону еще в 1943 году, когда батальон после своего создания вступал в первые бои на Курском выступе в составе тогда еще Центрального фронта, которым командовал генерал Рокоссовский Константин Константинович.

В свободное время (а оно в обороне иногда все-таки бывало) офицеры вели со штрафниками беседы о боевом опыте - и своем, и самих штрафников. Это было, если хотите, что-то вроде курсов повышения квалификации.

Из рассказов бывалых воинов о боевых действиях я почерпнул, что мой случай подрыва на мине не такой уж исключительный, что-то аналогичное со счастливыми исходами случалось и с другими. Так, мне запомнился рассказ командира роты капитана Матвиенко о том, как его однажды подкараулил в засаде здоровенный фриц, схватил, зажал под мышку и потащил. Кое-как ухитрился Иван свою болтающуюся где-то внизу ногу вставить между ног фрицу. Тот не ожидал такой подножки, упал и на мгновение выпустил пленника, а Иван успел за этот миг сапогом ему "врезать меж глаз" и убежать.

Один из штрафников, майор Авдеев сам был в недалеком прошлом командиром отдельной штрафной роты (армейской). Она состояла не из провинившихся офицеров, как роты в нашем ШБ, а из рядовых и сержантов, покинувших поле боя или отступивших без приказа, просто дезертиров или мародеров, а также бывших заключенных-лагерников, которым была предоставлена возможность искупить свою вину на фронте.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});