Тафгай. Том 8 (СИ) - Порошин Влад

— Товарищи, я вам не мешаю? — Спросил Высоцкий, обратившись через микрофон к двум бузотёрам.

— Извините, Владимир Семёнович! — Пошёл на принцип бородатый парень в пиджаке. — А можно спросить у Валерия Харламова, кто рядом с ним сейчас сидит?

— Зачем же беспокоить лучшего хоккеиста СССР, товарища Харламова? — Грустно улыбнулся поэт. — Рядом с ним находится мой хороший друг, лучший хоккеист НХЛ и обладатель кубка Стэнли, Иван Тафгаев. Давайте похлопаем нашим замечательным советским хоккеистам.

Взрыв аплодисментов мгновенно раздался в камерном актовом зале НИИ. Мы с Валерием Харламовым естественно встали и приветственно помахали зрителям. И раз Владимир Семёнович назвал меня своим хорошим другом, то я решил воспользоваться удачным стечением обстоятельств. Поэтому когда народ немного успокоился, обратился на сцену прямо к Высоцкому:

— Уважаемый Владимир Семёнович, будьте добры, исполните песню, с которой вы провожали нашу сборную СССР на Суперсерию в Канаду! Спасибо!

— Раз у нас тут дружеская встреча, — немного замялся поэт, — то почему бы и нет. Хотя я сразу должен оговориться, что эта песня не принадлежит моему перу. Музыка народная, слова так же народные «Что такое осень?» — Произнёс Высоцкий название первой незапланированной композиции и, ударив по струнам, с надрывом захрипел:

Что такое осень? Это небо.

Плачущее небо под ногами.

В лужах разлетаются птицы с облаками,

Осень, я давно с тобою не был.

В лужах разлетаются птицы с облаками,

Осень, я давно с тобою не был…

* * *

После часового концерта, пролетевшего на одном дыхании, нам с Валерием Харламовым пришлось пятнадцать минут подписывать надорванные концертные билеты. Для коллекционеров получался прелюбопытнейший экземпляр — с одной стороны отпечатанная в типографии надпись «Для вас поёт Владимир Высоцкий», а с другой две подписи ручкой — Харламов и Тафгаев. И неизвестно сколько бы мы просидели ещё, если бы сам Владимир Семёнович не вытащил нас из рук фанатов музыки и спорта, сказав по-простому, что пора ехать, после чего пригласил в гости.

На Матвеевскую улицу 6, где в данный момент проживал поэт, пришлось ползти через половину Москвы. И хоть я всю дорогу ворчал, что мне завтра идти в Кремль и надо бы выспаться, всё равно любопытство сделало своё дело. Поэтому примерно через 40 минут, большая разношёрстная компания из двенадцати человек расселась на стульях и диване в просторной трёхкомнатной квартире Владимира Высоцкого.

Среди гостей был его импресарио Валерий Янклович, его друг из театра на «Таганке» Всеволод Абдулов и даже актриса того же театра Татьяна Иваненко, которая поедала хозяина квартиры влюблёнными глазами. А поэт, буквально на днях вернувшийся из своей первой зарубежной поездки, не переставая рассказывал об открытии Каннского кинофестиваля, где он побывал с Мариной Влади, и о путешествии на автомобиле по дорогам Польши, ГДР, ФРГ и Франции.

— Остановились мы с Мариной в Кёльне. Заселились в гостиницу, вышли погулять. И тут, я вам скажу, остолбенел, когда увидел забитые прилавки магазинов. Я понимаю вещи всякие, шмотки там, аппаратура, но когда в простеньком продуктовом магазинчике любые фрукты, овощи, сыры и мясо лежат спокойно и нет никакой очереди — это бьёт по мозгам. Я спрашиваю Марину — кто выиграл в войне, мы или они? Почему всё не так?

— Потому что, Володя, у нас свой собственный духовный путь, — ответил Всеволод Абдулов. — Нам этого ничего не надо. Была бы водочка на столе, да закусочка.

— Правильно, Сева, наливай! — Обрадовался Янклович.

— Да всё гораздо проще и элементарней, — сказал я. — У немецкого фермера есть мотивация работать хорошо. Ведь чем лучше он пашет, тем больше заработает. А правительство ФРГ поощряет своих фермеров разными скидками на оборудование, на электроэнергию, помогает низкопроцентными кредитами. А у нас в Союзе колхознику ничего не надо. Ему на общественное поле плевать, ему там копейки платят. Ему надо своих поросят кормить, коров доить, свой участок возделывать, ведь он со всего этого кормит всю семью.

— Ну, так ведь продолжаться не может? — Развёл руки в стороны Высоцкий. — Надо же что-то делать.

— Есть одно предложение, которое даст стопроцентный результат, — загадочно произнёс я, а когда весь народ навострил уши, выпалил:

Товарищи ученые! Доценты с кандидатами!

Замучились вы с иксами, запутались в нулях!

Сидите, разлагаете молекулы на атомы,

Забыв, что разлагается картофель на полях!

Из гнили да из плесени бальзам извлечь пытаетесь

И корни извлекаете по десять раз на дню…

Ох, вы там добалуетесь, ох, вы доизвлекаетесь,

Пока сгниёт-заплесневеет картофель на корню!

— Ха-ха-ха! — Раздался гогот в квартире поэта, только сам Высоцкий недоуменно произнёс:

— Что-то я не понял? Я эту песню написал под новый год и ещё никому кроме своих не презентовал.

— Земля слухами полнится, — буркнул я. — Кстати, есть прекрасный тост и великолепная идея — в сентябре наша советская команда по хоккею начнёт выступать в чемпионате НХЛ.

— Оооо! — Вскрикнули гости.

— Поэтому предлагаю, приехать с концертами к нам в Нью-Йорк. За это и предлагаю выпить! — Поднял я стакан с минералкой.

— А что там по деньгам получается? — Тут же засуетился Валерий Янклович.

— Примерно 6 тысяч заработать можно, — кивнул я. — В Нью-Йорке много живёт наших русскоговорящих эмигрантов. Но нужна реклама, с которой в принципе мы сможем помочь.

— Шесть тысяч чего? — Заинтересовался поэт.

— Долларов, там других денег нет, — ответил Валера Харламов.

— Оооо! — Опять вскрикнули гости, подняв и опрокинув бокалы.

* * *

На следующий день в пятницу 25-го мая, после часового ожидания в шикарных коридорах Сенатского Дворца московского Кремля, меня наконец вызвали в кабинет товарища Брежнева. Испытывал ли я какую-то робость или пиетет перед первым лицом в государстве? Скорее я чувствовал себя путешественником, который заскочил в историческое здание, чтобы посмотреть на антураж рабочего кабинета и восковую фигуру генерального секретаря ЦК КПСС. «Вся жизнь игра, — вот что крутилось в моей буйной голове. — А к членам ЦК меня выступить не пригласили, значит что-то пошло не так».

— Здравствуйте, товарищ Тафгаев, — произнёс раскатистым голосом Леонид Ильич, сидящий за длинным столом. — Проходите, садитесь.

— Спасибо, Леонид Ильич, — громко по военному ответил я и, пройдя по красной ковровой дорожке метров семь, присел напротив секретаря, который молчаливо конспектировал беседу.

— Поздравляю вас с выигрышем кубка Стэнли, — сказал Брежнев. — Теперь перед вами стоит более серьёзная задача, привести к победе нашу советскую команду. А то тут некоторые считают, что нам слишком рано играть в чемпионате НХЛ. Как вы думаете — кто прав?

— Прав тот, кто меньше говорит и больше делает. Даже ошибаясь, мы всё равно движемся вперёд, развиваемся. Кубок Стэнли — это цель амбициозная и достойная, но хочу сразу предупредить с первого раза эту вершину можем не взять, опыта у хоккеистов мало. Ответственно обещать могу только одно — выход в финал кубка Стэнли.

— Да? — Пророкотал Леонид Ильич. — Хорошо, финал — тоже достойный результат. Я посмотрел ваши предложения по поводу состава команды и мне понравилось, что вы привлекли в неё чехословацких хоккеистов. Но тогда мы должны пригласить так же спортсменов из Польши и ГДР. Чтобы, так сказать, объединить этим хоккейным проектом все страны социалистического лагеря.

— Отличная идея, — обрадовался я и подумал, что если трёх толковых ребят из Польши и ГДР можно будет заявить, то горьковская молодёжь останется на радость старшего тренера Чистовского в чемпионате СССР. — Только нужно устроить товарищеский матч между этими сборными, чтобы выявить достойных. Признаюсь честно, я не знаток польского и восточно-немецкого хоккея.

— По этому поводу обратитесь в Спортивный комитет, — кивнул головой Брежнев, который производил впечатление человека не глупого и пока очень даже дееспособного, без заметных проблем с речью.