Субмарина - Юнас Бенгтсон

— В другой раз, хорошо? В другой раз получится… Голос раздраженный. Выпроваживает нас. Закрывает дверь еще до того, как мы доходим до лестницы.

— Что случилось?

— Мне не хотелось…

— Черт возьми, да я две тонны заплатил, так что мне хотелось бы знать подробности.

Он отмалчивается, пока мы не доходим до Озер и он не присасывается к своему какао. Мимо нас пробегают спортсмены. Утки томятся в воде. Иван сует руки в карманы и говорит, почти не разжимая губ:

— Она такая очень… ну… стой тут, делай это. Брюки положи туда. Член вымой там.

— Так. И что?

— Я просто не смог…

Он опускает глаза, знает, что его ждет взбучка. Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю. Я готов его ударить.

— Ты ничего не получил. Черт подери, это была проститутка, и мы заплатили. Не надо было ее ни очаровывать, ни…

— Она просто была очень…

— Какой?

— Холодной. Очень такой… ну… брюки положи там. Вымой свой…

— А чего ты ждал? Горячий какао? Она шлюха, Иван. Платишь за секс, получаешь секс. Так?

— Я просто думал…

— И хороший секс! Охеренный, фантастический секс за такие деньги! Черт!

Иван сидит, уставившись на свои новые старые ботинки. От ходьбы по гравию у Озер они запылились, он протирает их рукой. Говорит очень тихо, глядя на ботинки:

— Мне правда так жаль. Правда.

— Да.

— Может, если ты сейчас туда пойдешь…

— Это тебе не подарочная карта на оргазм, твою мать!

Я затаптываю сигарету, встаю. Иван поднимает глаза;

— Ты можешь пива купить, и мы могли бы…

— Я пока что ничего не могу, Иван. Я очень расстроен, понятно? Я писец как…

Встаю и ухожу. Хватит с меня. Хватит с меня его гребаного идиотизма. Все, хватит. Пойду выпью пива. Пойду домой, к Софии. Трахну ее сзади, буду представлять себе Синди. Выпью много пива.

Я уже прошел кусок Нёреброгаде, когда увидел, что он так и топает за мной. Шагает, ссутулился весь. Шел за мной всю дорогу. Мама, можно я его оставлю? Нет, милый, он наверняка очень заразный.

Жду, пока догонит.

— Да, Иван, так просто тебя не трахнешь.

— Она просто была такая…

— Холодная, да, я не хочу об этом говорить.

Ночью Иван спит, а я снова пытаюсь позвонить из телефона-автомата на улице. Жду целых семь гудков, вешаю трубку.

38

На Нёреброгаде стемнело. У шаверма-бара околачивается группа молодежи, один в кресле-каталке. Загипсованная нога вытянута вперед. Товарищ дает ему прикурить, другой приносит завернутую в фольгу шаверму. И только тогда я узнаю Кемаля. Из-под капюшона торчит подголовник. Все еще сомневаюсь. Подхожу к нему, он разворачивает пакет с едой. Завидев меня, улыбается:

— Эй, как жизнь у моего брата-датчанина?

— Что за дела, что случилось?

— Маленькая авария.

— Я вижу.

— Покатаешь меня — расскажу.

Он кричит что-то по-арабски товарищу в магазине. Я аккуратно качу кресло по улице, стараясь избежать тряски. Он лопает шаверму.

— Сколько их было?

— Человек шесть-семь. Ты знаешь, перед тобой я выделываться не буду.

— Да я знаю, что тебя так просто не возьмешь. Это полиция была?

— Нет, какая полиция. Помнишь парня с татуировками? С квадратными такими пауками?

— Да.

— Я ведь думал, он просто дурак, который не понимает, что делает.

— А он не дурак?

— Дурак, но те, кто его послал, не дураки. Они точно понимали, что делали.

— Кто?

— Ребята на больших мотоциклах. С рисунками на жилетах. Заслали его, чтобы освоить новую территорию. Бедному простофиле намекнули, что, если сможет толкать у меня, его примут в банду.

— И им не понравилось, что ты отделал их дружка?

— Можно и так сказать.

— И что теперь? С тобой-то что?

— Да ничего особенного, посижу вот немного в коляске. Нога сломана в трех-четырех местах. Ты бы меня видел, до сих пор синяки по всему телу, ребро сломано.

— И теперь все?

Он знаком просит остановиться у мусорного бака. Выбрасывает остатки шавермы, вытирается салфеткой и отправляет ее туда же. Мы едем дальше.

— Я в принципе мог бы подвести под этим черту. Ну, знаешь, око за око. Я ведь не просто пожурил его тогда.

— Но ты этого не сделаешь?

— Ну, ты знаешь, как обстоят дела, я ведь не единственное заинтересованное лицо. Для моих знакомых речь здесь идет обо всем районе и о том, у кого хер длиннее. В следующие выходные приедут парни из Оденсе с подкреплением из Германии. Смотри, Ник, никогда не шути с этими ребятами.

— Не буду.

— Они приедут, чтобы устроить Армагеддон.

Я качу перед собой кресло, мы переходим дорогу. Когда голос Кемаля раздается вновь, он звучит уже менее уверенно.

Кемаль говорит:

— Помнишь, ты напился? Здорово напился. В тот вечер мы были в городе, на этой вот дискотеке. Ана, я и ты. Помнишь?

Я киваю.

— И ты напился, по-настоящему. До невменоза. Сидел кулём за столиком.

Я снова киваю.

— Я танцевал с Аной, думаю, ты знаешь. В этом не было ничего такого. Зато она с другими не крутилась, а потанцевать ей хотелось.

Я смотрю на него, на этот раз не киваю.

— Ну вот, мы были на танцполе. И она чуть пододвигается и говорит что-то, а я не расслышал. И я наклоняюсь и… такие вещи, она мне на ухо сказала такие вещи… Ты понимаешь? То, чего ей не надо было говорить. Не мне.

Я все смотрю на него. Кемаль, который всегда производит впечатление человека, который знает, что делает, знает, что сказать… а тут он замолкает, почесывает испещренные множеством мелких шрамов костяшки пальцев.

— Я просто подумал, что тебе это надо знать. Ничего такого не было, и лет уже прошло немало, но я подумал…

Я не отвечаю, везу его к шаверме, к ребятам, они помогают ему сесть в старый «мерседес». Садясь в машину, Кемаль смеется, говорит мне приглушенно:

— Лучше тебе не знать, что лежит в багажнике.

Я ему верю.

39

Я все еще в презервативе. Мы лежим в постели, курим одну на двоих. София худая. Ей бы понравилось, если бы я сказал «стройная». Она худая. У нее тело балерины. Грудь, лобок, изгибы. Это ее дар. То, что ей дано. Только это. То, что она может дать мне.

Она говорит, говорит, я не особенно вслушиваюсь. Рассказывает о Тобиасе — так, будто он здесь, рядом. Тобиас умеет то, Тобиас сказал это.

Я тянусь вниз, за пивом, нащупываю бутылку, делаю большой глоток. Ее крошечный холодильник заполнен пивом — это для меня. Я пью, а когда возвращаюсь, холодильник снова полон. Как в сказке, название которой мне в данный момент трудно вспомнить, лежа и с полным презервативом.

Она подпирает голову рукой, спрашивает:

— Ты поспал?

Я затягиваюсь сигаретой, выдыхаю, и только тогда до меня доходит, что она ждет ответа.

— Да. А что?

— Пару дней назад я встретила в коридоре Кристиана Мэдсена. Очень рано.

— Так.

— Он держал ботинки в руках, шел тихо, как мышка. На цыпочках.

— Молодец.

— Ты с ним говорил?

— Я попросил его не шуметь.

Она смеется, зажав рот одеялом. Прыскает, как будто не хочет, чтобы кто-нибудь ее услышал. Я говорю:

— А что он здесь вообще делает? У него есть работа…

Я беру у нее сигарету, вижу, она знает. И ей не терпится поделиться.

— Расскажи.

— Его вроде бы выгнала жена. Он жил на улице и при этом ходил на работу, ну и выглядел все более потрепанным. Спал под мостом, а днем занимался своей бухгалтерией, или чем он там занимается.

— И потом пришел сюда?

— Да, думаю, так и было.

— Параграф девяносто четыре?

— Да.

Я дотягиваюсь до пустой бутылки и кидаю в нее сигарету, раздается тихое шипение.

— Но он все еще живет здесь. Сколько он зарабатывает, двадцать восемь в месяц минимум?

— Точно. За пару месяцев до того, как здесь поселился ты, город хотел его вышвырнуть, он получил кучу всяких бумажек, предупреждения.

— Это он тебе рассказал?

— Нет, Тове.

— Ну конечно. И что?

— Ну, его хотели выкинуть отсюда и уже практически выкинули. Он должен был убраться до вторника, или его выставили бы с полицией. Я нашла его в понедельник, услышала странный звук за стеной. Дверь в его комнату была приоткрыта.

— Любопытство, вечное любопытство.

— Звук был от ударов ногой в стену. Он повесился. Я заорала, пыталась его держать за ноги, пока кто-то не пришел и не обрезал веревку.

— Наверное, было не слишком… здорово.

— Нет…

— Ты об этом часто думаешь?

— Да нет, а что, кажется, что часто, да? По-моему, я об этом с тех пор и не вспоминала… Сейчас вот в первый раз вспомнила.

Я встаю с кровати, стягиваю резинку, вытираю член о футболку. Беру из холодильника пиво, высасываю половину бутылки и ложусь обратно. София утыкается мне в шею.

Вот так, нажравшись пива и с Софией рядом, проще отгонять мысли.