Воспоминания о Рерихах - Зинаида Фосдик

Бедная Е.И. мне сегодня жаловалась, что всю свою жизнь мечтала иметь большой письменный стол, который принадлежал бы только ей. В Петрограде был куплен стол — его взял себе Н.К., еще один, красного дерева, дети забрали. «А я, — говорит, — работала, читала и писала в одном кресле».

Забавный случай рассказал Н.К. про известного парижского антиквара Зельмайера. Он заказал одному художнику копию с (картины) Рембрандта за 250 франков. Потом велел ему подписать своим именем и дал ему еще 500 франков. Затем отправил эту картину в Америку, но перед этим написал на себя донос, что Зельмайер отправляет в Америку старую картину Рембрандта, но под другой подписью, и послал донос в таможню. Там картину задержали, пишут ему и назначают большой штраф. Зельмайер клянется, что картина не Рембрандта, а вот того художника. Таможня ему говорит: «Нет, картина [подлинная] — настоящий Рембрандт». Заставили заплатить огромный штраф и дали удостоверение. А в Америке он ее продал за громадную сумму.

Много подробностей из своего детства рассказала мне Е.И. после ужина, когда мы сидели на веранде. Мать начала ее вывозить в свет на балы с самого раннего возраста, чуть ли не с семи лет. Она ее повсюду брала с собой. В тринадцать лет Е.И. раз высчитала, что за декабрь и январь была на тридцати двух балах, и ей все это было ужасно противно. Балы оканчивались к шести или семи часам утра, она ложилась спать на пару часов, а потом надо было идти в гимназию, где она изучала все предметы, кроме танцев, рисования и рукоделия (была от них освобождена, ибо просто не имела сил).

Е.И. в юности страдала малокровием и нервами, и когда это у нее обострилось, ее повезли за границу лечить душами Шарко. С семнадцати лет она начала увлекаться музыкой, а мать ее все настаивала, чтобы она ходила на балы, и у них происходили конфликты. Бывало, мать, которая чудесно ее одевала, приготовит для нее туалет, а Е.И. в душе знает, что на бал она не поедет, и вот за пару часов до бала она говорит: «Мама, а я на бал не поеду». Мать начинала сердиться, а однажды даже набросилась на нее в гневе с кулаками, и бедной Е.И. пришлось спасаться под роялем.

Когда Е.И. стала невестой Н.К., она и мать жили с ее тетей (это было уже после смерти отца). Бедный Н.К., когда ездил к ним, чтобы никого не обидеть, всем кузинам и тетушкам привозил конфеты, коробок десять, так что приезжал к ним, бывало, весь нагруженный. Барышней Е.И. была поразительно хороша: тоненькая, стройная — считалась первой красавицей. За ней многие ухаживали, и много людей любили ее всю жизнь.

Когда ей было около тринадцати лет, она приехала погостить к своей тете. А было это под Ивана Купалу. Тут ей тетя говорит: «Вот тебе и приснится твой будущий муж». Е.И. приснился следующий сон: будто она в громадной пустой церкви, стоит на коленях в подвенечном платье перед иконой Божией Матери, аза ней в темноте стоит мужчина. Она видит только его профиль: гладкие черные откинутые со лба волосы, огромные глаза, а вся остальная фигура — в тумане. И он ей говорит: «Помолись, моя дорогая». Она только позже узнала в нем М.М.

А этой зимой Он им сказал на сеансе: «И тогда узнала Мой профиль, когда приходил к тебе».

Вечером у нас был общий сеанс. Потом Юрий писал автоматически и получил дивные послания по-английски, а Н.К. — по-русски.

18.07.22

О жизни Е.И. Рерих после замужества. — Сны-видения Е.И. Рерих. — Предчувствия Е.И. Рерих в юности. — История замужества Е.И. Рерих. — О разном

Интересный разговор имела с Е.И. о ее жизни, после того как она вышла замуж. Она мне много рассказала о себе, своих мечтаниях, о том, как много читала и как много дала своему мужу, уведя его из школы старых форм на новый путь, развив в нем стремление читать [книги] по духовным и религиозно-философским вопросам и потом направив его мысли на то, чтобы он начал писать статьи, стихи.

В тридцать лет Н.К. был уже директором Школы [общества поощрения] художеств. Пришлось ему перенести много интриг и неприятностей. Бывало, на собраниях [совета] директоров он сидел и молчал, все слушал, все переносил, а когда приходил домой — ей до трех часов ночи приходилось его успокаивать, пока он ей все рассказывал, не скрывая от нее своих огорчений и волнений. Приходилось ей зажигать его дух, направлять мысли, создавать новый путь, и он следовал за нею, понимая ее дух и чуткость. Мудр он был всегда, но была в нем иногда нерешительность, которую помогала побороть Е.И. Без нее, его жены, не было бы Рериха как великого художника и человека.

Сегодня, после завтрака, Юрий рассказывал о своих и Светика проделках в гимназии и университете. Е.И. говорит, что Светик пошел в нее всеми своими проказами. Когда она была девочкой, очень любила устраивать разные шалости, например, раз вошла в комнату гувернантки, влезла в корзину от грязного белья и взяла в руки гармонику. Гувернантка вечером стала ложиться спать и вдруг видит, что корзинка медленно двигается на нее и издает очень странные звуки. Та — в крик, убежала, а когда все сбежались, корзина стояла среди комнаты пустая. Потом Е.И. с кузеном зашли в сарай, где стригли овец, подкрались сзади и открыли дверь. Все овцы разбежались, и их около недели пришлось искать. Набросали немке-гувернантке шиповнику в кровать, та вечером легла спать и, конечно, подняла крик. [Домашние] всегда знали источник этих проделок и ее с кузеном Степой[51] примерно наказывали.

Е.И. вчера ночью ясно слышала голос Мастера, который ей сказал: «Пора, пора уже вам податься из чужой Америки». Она мне рассказывала видение-сон, которое видела пару месяцев тому назад в Нью-Йорке. Обстоятельства у них были, между прочим, довольно затруднительные. Она увидела, что стоит в громадном Храме, в котором [находится] несколько человек и среди них — М.М., стоящий с нею рядом у алтаря. Над алтарем струится дивный свет из радужных лучей. М. отходит от нее, подходит еще ближе к алтарю, делает какие-то знаки, свет становится еще ярче, наполняет весь Храм, и раздается дивная, грандиозная музыка. Когда она проснулась, то у нее потом дней пять вся душа пела.

Потом [Е.И.] рассказала другой сон, как она очутилась у подножия башни, где живет М.М. Башня очень высокая, из желтого камня, как бы песчаника, с черными железными скобами вроде буквы «Т» в ней. Башня сужалась кверху, Е.И. подошла к ней вплотную и верхушки ее не видела. Аза башней виднелось ярко-синее небо. Этот сон был в Лондоне.

Было у Е.И. еще несколько поразительных снов. Один ей приснился, когда ей было особенно тяжело. Она была тогда невестой Н.К.; мать и родня были против [этого брака] и хотели, чтобы она с ним рассталась. Раз она легла спать и перед сном подумала: «Господи, хоть бы папа пришел и помог мне решить». Ей приснился отец, который пришел к ней и сказал: «Успокойся, Ляля[52], все будет решено к Вознесению». Потом отец пошел на высокую гору, она — за ним и видит, оглядываясь, что вся их многочисленная родня идет за ними. Пришли они на гору, на ней — высокий шест. Отец ухватился за этот шест и вдруг провалился вниз — в бездну. Е.И. чувствует, что ей надо прыгать за ним и спасти его, но вместе с тем сознает, что если она прыгнет, то умрет, а ей умирать не хочется. Она оглядывается — за ней идут мать и дядя. Она и говорит: «Дядя, прыгай за папой». Тот прыгнул, она проснулась. Действительно, вскоре все в семье пошло на лад в отношении Н.К., и его признали женихом. А дядя этот вскоре умер, а за ним и ее мать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});