Тучи над страной Солнца - Рава Лориана

-- Как хорошо, что это ты, Инти. Я до последнего момента боялась, что что-нибудь сорвётся. Что про наши планы кто-то узнал.

-- Ну, риск есть риск. Но теперь в течение всей дороги у тебя не будет причин для беспокойства. Только смотри, на почтовых станциях называй меня не Инти, а отцом, ведь по документам ты на время дороги будешь изображать мою дочь, которую, я, якобы, везу выдавать в Тумбес замуж. Да, и зовут меня Саири.

-- Можно было что-нибудь и получше придумать. Кто поверит, что я выхожу замуж, когда я вся в оспинах?

-- Твои оспины видны только вблизи и на ярком свете. А ты что, считаешь себя сильно изуродованной?

-- А что значит -- сильно? Конечно, это не проказа и людей своим видом я вроде не пугаю, но только мужчины ко мне интереса не проявляли ни разу с тех пор как я переболела. Да и годы... мне ведь уже за 20!

-- Но это не значит, что ты настолько некрасива, что тебя нельзя представить в качестве невесты. Впрочем, никто не заставляет тебя специально рассказывать, что ты едешь замуж, говори только если спросят, а так случайным попутчикам лучше говорить как можно меньше. В ожидании лошадей тебе будет лучше коротать время за чтением книги, - с этими словами Инти вручил Заре книжку, обложка которой была плотно обёрнута чёрной материей. В дороге это предохраняло книгу от повреждений, а заодно и скрывало от любопытных глаз заглавие и автора. Поймав вопросительный взгляд девушки, Инти добавил: -- Это тебе и в самом деле нужно будет прочесть, но прежде всего расскажи, что ты знаешь о христианской вере. Ну что, по-твоему, самое главное?

Заря ненадолго задумалась, вспоминая детство...

-- Я знаю, что христиане дважды пытались завоевать нашу страну, и были к нам очень жестоки, потому что мы "язычники", то есть мы не поклоняемся их богу, а поклоняемся своим, поэтому, согласно их вере, нас можно пытать и жечь на кострах. Но в то же время я слышала, что их бог Христос не призывал никого пытать и жечь, а говорил, что люди должны жить как братья. Но христиане не только к нам, но и друг к другу жестоки, чего я понять не могу. Может, есть те, кто соблюдает заповеди, а есть те, кто жжёт и пытает.

-- Ты, в общем-то правильно говоришь, но тебе, как и большинству наших людей, трудно представить, что можно одновременно говорить высокие слова о любви к ближнему, и в то же время совершать жестокости и подлости. Большинство христиан это совмещает. Ты знаешь историю гибели Титу Куси Юпанки?

-- Конечно, я помню из школы, что его отравили монахи-миссионеры и это послужило поводом к Великой Войне, но я никогда не понимала, как он так легко мог поддаться на их обман и выпить то, что они предложили. Он же, вроде, должен был знать, кто такие христиане!

-- Как мог? Пожалуй, лучше его самого этого никто не объяснит.

-- Но как он может объяснить, он же умер!

-- Но после него остался дневник, которые он начал вести за несколько месяцев до гибели. В этой книге -- выдержки оттуда, а также протоколы допросов монахов и другие материалы по делу об его отравлении. Только прочтя эту книгу, можно понять, насколько опасны могут быть христиане.

-- Но разве это хорошо -- читать чужие дневники?

-- Ну а если это -- единственный способ разоблачить убийц? Ведь мёртвый Титу Куси не мог сам лично свидетельствовать против них. Ну а кроме того, тот, кто это прочитает уже едва ли повторит его судьбу.

-- А его родные были за это не в обиде?

-- Титу Куси был отцом моего отца, а решение о том, чтобы это напечатать, принимал мой отец. Он читал дневник целиком и сделал потом из него выдержки, касающиеся христиан. Он ведь делал это не потому что своего отца не уважал, наоборот, он таким способом хотел сохранить о нём память. Всё-таки книги прочнее мумий.

Заря понимала, на что намекает Инти. Хотя христиане призывали к уничтожению всех уак, по какой-то причине именно мумии вызывали у них особенную ненависть и при попадании к ним в руки обязательно уничтожались. Тавантисуйцы не понимали этого. Можно было подумать, что с точки зрения христиан делать мумии вообще неправильно, если бы не факт, что те и сами поклоняются мумиям тех людей, которых называют святыми. Но святыни другой религии вызывали почему-то такую ненависть, которая была даже сильнее страха перед проклятьями, которые неизбежно обрушиваются на голову того, кто оскорбил мёртвых. Инти продолжил:

-- Пойми, наши предки нам часто кажутся во многом наивными, но это только потому, что они не знали, не могли знать того, что теперь знаем мы. А знаем мы это во многом благодаря их печальному опыту. Опыту, оплаченному слишком дорого, чтобы мы могли им пренебрегать.

Заря кивнула. После таких объяснений сомнения на тему, можно или нельзя читать эту книгу у неё отпали. Да и в конце концов теперь её работой будет видеть и слышать то, что изначально не предназначалось для чужих ушей.

Дневник

Запись первая.

Итак, я решил начать вести дневник. Наверное, надо объяснить, почему я это сделал. Монах Ортис посоветовал мне поглубже проникнуть в свою душу, чтобы понять, каковы она и насколько на самом деле нуждается в спасении. Перед этим у нас был долгий разговор. Ортис пожаловался мне, что их возможность передвигаться по стране очень ограничивают, и потому они не могут донести свою проповедь до многих мест. Я объяснил, что это продиктовано, прежде всего, заботой об их безопасности, так как обиды, нанесённые нам христианами, ещё слишком свежи в памяти народа, и потому мы не можем позволит миссионерам передвигаться без охраны. На это он спросил, есть ли какие-либо обиды у меня лично. Я его поначалу не понял, сказал, что хотя и был тогда ребёнком, но хорошо помню обращённые в руины города и сожжённые поля. Он ответил, что спрашивает меня именно о личной обиде, то есть о такой, которая касалась бы меня непосредственно. Конечно, мне и самому, хотя я был маленьким ребёнком, досталось посидеть в ошейнике на цепи, но я не понимаю, почему надо выделять именно личные обиды.

Он что-то долго говорил о своем боге, о том, что относительно каждого человека он имеет свой замысел, и если он допускает зло, то не просто так, а чтобы тот через муки заглянул в себя, в свою душу. Ведь в душе у каждого человека немало зла и грязи, и чтобы очиститься от них, надо сначала понять это. Я сказал, что этого не понимаю. Есть хорошие люди, есть дурные. Дурные люди совершают дурные поступки, а хорошие их совершить не могут. Не пойму, что значат слова о первородном грехе, которым, якобы, испорчены все души и моя в том числе. Однако Ортис сказал мне, что это от того, что я просто не приглядывался к своей душе как следует, и потому мне всё кажется таким простым, а вот если я пригляжусь, то увижу их правоту, а лучший способ приглядеться к ней -- это вести дневник, куда ежедневно записывать свои мысли и чувства.

Ортис много мне рассказывал сегодня о жизни и обычаях белых людей. Меня поразило, как много они молятся и ходят в церковь, а также то, как часто им приходится рассказывать о своих грехах. Получается, что они чуть ли не каждый день грешат, но зато очень много молятся. Монахи сказали, что я тоже должен много молиться, и тратить на это по несколько часов в день:

-- Но где же я возьму на это время? - спросил я.

-- Такой вопрос естественен для простолюдина, который из-за проклятия, наложенного на наших прародителей, обязан работать в поте лица своего, но ты, будучи сыном законного монарха, разве не можешь себе этого позволить?

Я его поначалу не понял, но оказывается, в их землях принцы бСльшую часть жизни проводят в праздности, и они думали, что у нас также. Теперь понятно, почему у христиан столь дурное управление, ведь тот, кто свою юность провёл в праздности, не сможет потом управлять хорошо. Они не понимали, что хоть я и сын Первого Инки, но за неусердие по службе меня могут наказать также как и любого другого, да и без наказаний относиться к своим обязанностям небрежно мне просто совесть не позволяет.

Мы долго спорили с Ортисом о семейных вопросах. Он случайно узнал, что у меня две жены, сказал, что это ужасный грех, и что если я хочу спасти свою душу, то должен отказаться от одной из них. Я сказал, что у христиан тоже бывает по несколько жён. Он объяснил мне, что это не так. Христианин, оказывается, должен иметь только одну жену и хранить ей верность, но поскольку люди поражены первородным грехом, обычно они это не соблюдают, и потому церковь в милосердии своём их прощает. Но почему христианину простительно предаваться любви с развратной женщиной, в том числе за деньги или брать женщин силой, но при этом непростительно иметь нескольких жён, я так и не понял. Кое в чём он, похоже, прав. Мы, наверное, зря отступили от заветов Манко Капака, говорившего, что у человека должна быть только одна жена, порой это действительно вызывает проблемы, но что сделано, то сделано, и отказаться теперь от одной из своих жён с моей стороны было бы уже нечестно. Меня ужасает то, что христиане могут бросить женщину и прижитых от неё детей на произвол судьбы, нисколько не волнуясь о том, что из тех могут вырасти озлобленные на весь мир преступники.