Юбка - Олег Нестеров

– Скажи, а как ты разбиралась с отснятым материалом для «Олимпии»? Я имею в виду, как ты сумела в нем не потонуть? Наверняка пленок там были километры.

– Не то слово, Георг. Четыреста тысяч метров.

– Ты понимаешь, когда мы начнем фиксировать свои музыкальные… погружения, у нас будут множиться записи, сплошные куски, по часу, по полтора. И будет их наверняка немало. Придется ведь все это отслушивать, каким-то образом классифицировать, присваивать метки и пытаться из сильных частей что-то монтировать. А уже потом, может быть, брать этот смонтированный кусок как беловой эскиз и, как ты говоришь, пропуская через голову, переигрывать заново, создавая готовую песню. Мало этого, мы же должны будем потом играть все на сцене!

– Я поступала очень просто, Георг. Каждому виду спорта присваивала индекс, вместе с открытием—закрытием и прологом их было порядка ста. А потом уже я внутри каждого индекса присваивала номера каждой сцене. Плюс у меня была система цветов. Для несмонтированного материала я использовала оранжевые коробки, для сокращений – зеленые, для резервных сцен коробки были синего цвета, а для брака – черные. Смонтированный материал я складывала в красные коробки. Георг, благодаря этому я сэкономила массу времени. Монтаж каждой сцены я держала в голове, вообще, там у меня был весь фильм целиком. Когда-то давно я давала монтировать отдельные фрагменты на сторону, но потом зареклась. Если хочешь получить результат, все пропускай через себя. Желаю не потеряться в красоте. И не сойти с ума.

– Ты завтра уезжаешь?

– Георг, все до последнего момента под вопросом.

– Почему?

– Французские прокатчики потребовали вырезать все сцены с Гитлером и некоторые – с немецкими спортсменами-победителями.

– Туда ему и дорога.

– Нет, Георг, это как раз к тому, о чем мы недавно говорили. Если уж Геббельс не смог заставить меня вырезать негра Джесси Оуэнса, то французам я точно не по зубам. Сами же в немецком приветствии руки тянули, когда по стадиону шли, вся их команда. А теперь голову морочат.

– И что теперь?

– Поеду, на месте разберусь. Год назад в Париже «Триумф воли» прошел на ура. Что за год изменилось-то?

– Кое-что изменилось, Лени. И еще изменится. Как вчера уже точно не будет. Ну ладно, приедешь, выходи на связь. Она у нас будет только почтовая, как я и думал. Даже с близкими.

– Потерпите, Георг, это же не навечно. Я за вас болею. Вернусь в конце лета. Потом – Америка.

– Когда-нибудь и у нас будет Америка.

Лени почувствовала, что он улыбается.

* * *

С французскими прокатчиками Лени решила вопрос в самый последний момент. Она все отстояла, за исключением небольшой сцены с Гитлером. Ее отговаривали приходить на премьеру, опасаясь провокаций.

Лени не послушалась. На первый, пробный показ на Елисейских Полях она прошла в зал инкогнито, в черных очках. Все билеты были проданы, и старушка-билетерша принесла ей банкетку. Фильм принимали на ура. Особенно Лени поразило то, что каждый раз, когда на экране возникал Гитлер, в зале раздавались аплодисменты. Потом была официальная премьера, все шло превосходно, и картина получила много восторженной прессы.

В Бельгии на премьеру пришел король Леопольд III, и Лени пришлось даже вспоминать книксен, чтобы приветствовать его придворным поклоном. И опять триумф, и опять восторги прессы, и опять неожиданная реакция зала на Гитлера.

В Дании король Кристиан Х, в Швеции Густав V Адольф, в Норвегии король Хокон VII – везде аудиенции, приемы и овации. Во всем турне ее сопровождала мать. Наконец-то среди знакомых Лени появлялись достойные, на ее взгляд, люди.

И во всех без исключения европейских столицах при появлении на экранах Гитлера в залах раздавались аплодисменты. Пресса писала о вкладе «Олимпии» в дело мира, который еще, казалось, возможен и реален: «Фильм об Олимпиаде – это произведение, которое, несмотря на то что с нами происходит, позволяет верить в лучшее будущее человечества!»

* * *

Лени вернулась в Берлин и сразу связалась с Альбертом.

– Ну как там наши… боги гитар?

– Вроде все по плану. Даже с опережением графика. Фюрер немного надавил, хочет быстрее на все это посмотреть. Они подготовили несколько номеров, говорят, ты им заочно чем-то помогла, через неделю покажут все это Гитлеру.

– А где они?

– Под Кенигсбергом, в Раушене, это тихий курортный городок, там любят отдыхать офицеры люфтваффе. У них шикарный дом, прямо на берегу, под большими соснами.

– Боюсь, что не смогу туда выбраться. У меня через неделю Венецианский кинофестиваль, там «Олимпия» входит в число главных претендентов. Как жаль… Что же делать?

– Да ничего страшного, Лени, не переживай. Там все налажено. Я с ними практически сам уже и не общаюсь, все проходит по другому ведомству, ты понимаешь. Не хочу туда лезть. Просто закончил техническую организацию и самоустранился.

– Печально. Если бы ты был рядом, мне было бы как-то спокойнее. Да и им, думаю, тоже.

– Не расстраивайся. Ты их сможешь скоро увидеть. Если просмотр пройдет успешно, у них будет короткий отпуск, они приедут в Берлин.

В Венецию она отправилась с Германом. В нескольких километрах от города, в небольшой рыбацкой деревушке Лидо они сняли домик. Можно было спокойно купаться и загорать в дюнах. На самом фестивале она появилась в самый последний момент, когда немецкая делегация уже запаниковала.

«Олимпия» завоевала «Золотого льва» – мир оценил ее работу. «Белоснежка» отступила.

Лени рвалась в Берлин. Ей было что рассказать друзьям. И было что послушать.

Они приехали загорелые и веселые и больше напоминали команду гребцов. Лени было даже как-то неловко идти с ними рядом, на них без конца оглядывались девушки.

– Смотрите, что творится, а вы ведь пока еще для них никто. Как ценитель мужской фактуры, говорю ответственно: вы чем-то уже так подсвечены изнутри, что впереди вас ждет участь разрушителей миллионов девичьих сердец.

– Мне нравится, Лени, ход твоих мыслей, – сдержанно отозвался Эрик.

Вошли в «Мокка-Эфти», где варили лучший кофе в городе.

– Какая тут чудовищная музыка, – скривился Эрик.

– Да ты что, приятель, – засмеялся Макс, – ты же под эту песню отплясывал еще полгода назад за милую душу.

Звучала ария из оперетты «Маска в голубом», обращенная к некоей игривой смуглянке Юлишке. В силу того что жанр был почитаем фюрером, премьеру прошлой осенью обставили с особой пышностью, и до сих пор билеты в театр «Метрополь» в эти вечера полностью распродавались.

Die Juliska, die Juliska aus Buda-Budapest,die hat ein Herz voll Paprika, das kein’ in Ruhe läßt!Und wenn die kleine Juliska am Abend schlafen geht,dann hat sie mit Allotria uns glatt den Kopf verdreht!Joi-joi, Mama, was die alles kann!Die zieht genau wie ein Magnet die Männerherzen an!Joi-joi, Mama, was die alles macht!Erst macht sie uns total verrückt, dann sagt sie «Gute Nacht»!Die Juliska, die Juliska aus Buda-Budapest,das ist ein Mädel! Die halt’ ich mir fest,und trink’ mit ihr Tokajer bis sie sich mal küssen läßt![28]

– Ну, как? Не томите! – Лени вкратце уже успела рассказать о своих успехах, пока они шли сюда по Кудамму, от станции «Цоо».

– Лени, все замечательно. Даже лучше, чем ты можешь себе представить, – улыбнулся Вальтер.

– Дружок твой у нас был, да не один. Ох, цирк, – засмеялся Эрик. – С аэродрома их с Шиттером-доктором привезла простая такая машина, с ними был только шофер. Неделя была прохладная, но, Лени, – они были оба в лыжных свитерах с горлом!!

– Может, они так себе представляют простых рыбаков, – предположил Георг.

– Короче, это нужно было видеть! Лени, сними про них фильм. «Необыкновенные приключения Свинчика и Хромоножки», или «Шиттер в гостях у Ковроеда», – не унимался Эрик.

– Весело там у вас было.

– О, Лени, «весело» – не то слово. Они зашли в дом, мы их усадили перед собой в нашей кают-компании, там, где обычно работаем. Ну и забабахали как следует.

– А что играли?

– Подготовили три номера. Один получился коротким совсем, минуты на четыре с небольшим. Другой чуть подлиннее, ну и в конце сыграли нашу коронную… там немного себе позволили.

– Сначала они сидели с каменными лицами, как на партсобрании, – начал вспоминать Макс. – Пробовали уши руками прикрывать, но потом их стало пробирать – от нашего огня-то не скроешься, Лени, ты знаешь. Ну и в конце поплыли, голубчики, – оба! Ножка пошла, ручка, голова дергаться начала… Лени, оба впали в транс, глаза закатываются, в этот момент можно было делать с ними все что только вздумается.

– Ну, было от чего, – довольно сказал Георг. – Лени, получается настоящая звуковая стена. Все, что ты видела и слышала у нас до этого, умножь на сто. Ну, и плюс – теперь нематериальное стало материальным.

То, что витало в воздухе, обрело форму. И постарались ничего при этом не расплескать. Все это зафиксировано – уже есть запись эскизов!

– Ну и что они вам сказали, в результате? – Лени попыталась представить, что там происходило.

– Они старались скрыть эмоции. Мы должны были после этого попить вместе чаю с пирожными, побеседовать, так, по крайней мере, нам порученец говорил, – продолжал Эрик. – Куда там. Их распирало так, что они, едве попрощавшись, выскочили из дома, сели в машину и уехали. Как в туалет спешили. Нам потом Марта рассказала, что они в машине уже дали волю чувствам, радовались как дети.