Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I - Юрий Александрович Лебедев

в которых я была куратором – до сих пор собираются, и меня извещают и у меня бывают… И мы уже теперь (а им уже за 60 – они все бабушки!) в друзьях, помогаем друг другу, если нужно – и деньги собираем…

Ю. Л. Ещё один оценочный вопрос. Как Вы считаете, был ли Жорж Абрамович «житейски смелым» человеком?

И. К. Ш. Да, он был очень смелым человеком![112] Вот, например, именно «житейский случай». Когда дочери одной из сотрудниц Менделеевки с очень влиятельной кафедры Жорж Абрамович поставил двойку по нашему курсу автоматизации, была написана жалоба. Дело дошло до того, что повторный экзамен проводился в присутствии проректора – Бориса Ивановича Степанова. Жорж Абрамович снова экзаменовал и снова поставил двойку. И Борис Иванович согласился с ним. А за этой жалобой стояли «серьезные силы». И такое поведение Жоржа Абрамовича стоило многого! Но это не была безрассудная смелость. Он и осторожность имел – иначе как бы он смог прожить такую жизнь! Вот и его отношение к собственному здоровью – пример житейской осторожности. Так и нужно поступать, хотя то, что он не пришел на мою защиту из-за того, что температурил, тогда меня расстроило. Но это было тогда. Сейчас я понимаю, что он был прав – он уже сделал все, чтобы моя защита прошла благополучно… Сколько он сделал для этого! Сколько мы с ним спорили, даже ругались! Уходили в рабочий кабинет Сулименко[113] и там обсуждали текст – до хрипоты. Я пыталась отбить каждое слово! Но, поскольку я в технике вообще мало что понимаю, если бы не Жорж Абрамович, я бы никогда не защитилась. Так что защита была так подготовлена, что и без него прошла очень хорошо, так, как и должно было быть после его трудов!

Ю. Л. А Вы не помните, почему он ушел с кафедры? Это было из-за ухудшения здоровья Людмилы Александровны?

И. К. Ш. Да-да, именно из-за этого! Мне он сказал, что она плохо себя чувствует. Меня тогда на кафедре все просили – ты уговори его остаться. Но я не стала делать этого – раз он сам принял такое решение, что же я буду его уговаривать? И я не стала говорить с ним на эту тему.

Ю. Л. А после ухода он возвращался на кафедру? В трудовой книжке есть такие записи – о его временной работе?

И. К. Ш. Нет, я этого не помню. Может быть, он занимался переводами. Он ведь переводил книгу Изабеллы Эммануиловны на английский, какие-то дела были у него с Р. Г. Головчанской с кафедры электрохимии… Но на преподавательскую работу он уже не возвращался никогда! И я помню, что однажды мы виделись с ним, мне нужно было выяснить вопрос какой-то из курса автоматики, он рассмеялся и сказал: «Ну, что ты! Я уже этим не занимаюсь, буду я ещё над этим думать!».

Ю. Л. А после его ухода с кафедры вы с ним часто общались?

И. К. Ш. Общались редко, я уже имела 2-ю группу инвалидности, да и по характеру я домоседка, а перезванивались часто!

Ю. Л. А Вы помните, как он показывал Вам свой знак «Ветеран разведки»?

И. К. Ш. Да, мы были у него с Колей Харитоновым и он перед нами немножко хвастал этим знаком. Фотографии показывал… Я вообще говорила ему, что есть у него это качество – похвастать. Но я его понимаю – он тогда был очень рад нашему приходу!

Ю. Л. Он, как я помню сказанное Вами во время нашей прошлой встречи, выбрал себе биографа в лице В. Лоты из многих, кто заинтересовался им после первой публикации о нем как разведчике?

И. К. Ш. Да, именно это он сказал. Сказал, правда, как-то неуверенно: «Я долго колебался… Но все-таки решил – раз он открыл эту тему, то пусть он ее и ведет…»

Ю. Л. Я его понимаю… Но Лота ведь не сам «открыл» тему, ему ее открыли, вернее, «приоткрыли». И Лота был скорее инструментом, через которого в эту приоткрытую щелку вместе с реальными фактами пускали и туман «дозированной дезинформации». Я, например, зная Жоржа Абрамовича и некоторые его семейные обстоятельства, не верю, что его вербовка произошла так, как описал Лота – дескать, Жоржу Абрамовичу предложили и он тут же согласился работать на ГРУ…

И. К. Ш. А Вы знаете, я могу в такое поверить. Жорж Абрамович всегда стоял как-то выше житейского… Порой я заводилась от чего-то, а он был спокоен… И он говорил: «Ты мудрая…», но сам оставался в стороне… Мне иногда казалось даже, что он пуглив, но теперь я понимаю, что это происходило от его жизненного опыта…

Ю. Л. А как Вы считаете, почему он не защитил докторскую?

И. К. Ш. У меня есть объяснение. Во-первых, он был человеком, разумно относящимся к своим силам. Он настолько был предан своему курсу, так много энергии тратил на него – курс-то ведь на общей кафедре! – что у него просто не было физической возможности заниматься серьезно еще чем-то. А он ещё таскал нас на выставки, читал книги… Докторская на общей кафедре – это подвиг или халтура. Но работать до двух часов ночи и потом получить инсульт как у меня? Это неразумно… (Он, кстати, когда я слегла с инсультом, корил себя, говорил мне: «Это я тебя довел…»). Во-вторых, он человек рациональный. И деньги он получал, подрабатывая переводами – словарь кафаровский, многое другое… Да и вел он хоздоговоры, которые приносили деньги. И их ему хватало, он мне об этом говорил. Зачем ему нужна была докторская?

Ю. Л. Вы совершенно правы: докторская на общей кафедре – это либо подвиг, либо – халтура. К подвигу он был не готов, а халтурить просто не умел ☺.

А кого из менделеевцев вы могли бы отнести к личным друзьям Жоржа Абрамовича?

И. К. Ш. Он очень неплохо относился к Родионову. Они ведь в молодости вместе на футбол ходили, он был первым его дипломником…

Ю. Л. А Борис Иванович Степанов?

И. К. Ш. Они уважительно относились друг к другу, но к близким друзьям я бы его не отнесла.

Ю. Л. Вы точно сказали «неплохо относился», «уважительно относился», но это ведь не характеристики дружества. А «настоящие друзья» у него были?

И. К. Ш. Вы знаете, по-моему нет… Вот и ко мне он хорошо относился. И я могла рассказать ему многое, чего не