Неслучайные люди - Маша Трауб

понадобилась? Ни образования, ни воспитания, один гонор. Корону на голову нацепила и ходит.

– Ирочка, я не знаю, как ее унять, – признался главный. – Она мне угрожает. Говорит, что все жене сообщит.

– Жена твоя и так все давно знает, но все еще тебя терпит.

– И детям. Она говорит, что детям все расскажет. Как я с ней и до нее их матери изменял, – признался главный.

– Ну, совсем идиот. Ты ей и о своих прошлых связях сообщил? Решил козырнуть на старости лет? – ахнула Ирина Михайловна.

– Да, случайно получилось, – кивнул обреченно главный. – Понимаешь, я обещал жене, что всё. Поклялся. Детьми поклялся. Их здоровьем. У Артема сейчас госэкзамены в институте. Он и так переживает. Говорит, я его заставил учиться, а он не хочет. У Машки переходный возраст. Им никак нельзя про меня узнать.

– Раньше ты не мог об этом подумать? Или нашел бы себе нормальную любовницу, а не эту… прости господи… Да она всех сдаст ради собственной выгоды, плевать ей на твоих детей, а на твою жену тем более. И на тебя тоже.

– Она говорила, что любит меня, восхищается, – признался главный.

– Господи, ну что за детский сад? Вас жизнь ничему вообще не учит? Вспомни, как мы еле разрулили конфликт с твоей бывшей любовницей, которая кричала, что беременна, а потом вроде как само рассосалось. После того как ты ей денег дал. Сколько она тебя потом шантажировала? Отправь ты эту Дашу туда, откуда она вылезла. У тебя есть связи, влияние. Давай Леху подключим, она в двадцать четыре часа из Москвы уедет. Зачем ты ее терпишь, не понимаю? – закричала Ирина Михайловна.

– Ирочка, не кричи, мне и так плохо. – Главный сел в кресло и поник плечами, сидел сгорбившись, как старик.

– Прекрати немедленно. Скажи, что мне делать. Отдай распоряжение. Ты – главный редактор. Ты решаешь, – продолжала настаивать Ирина Михайловна.

– Ирочка, я устал, ужасно устал. От всего. Больше не могу. А кто у нас в библиотеке работает сейчас?

– Что? При чем здесь библиотека? Семен работает, как и всегда. А что? Имей в виду, он очень зол после того, как ты решил устроить ревизию и половину книг выбросил.

– Я не выбросил. Я же попросил отдать в другие библиотеки, фонды, раздать близким, – пытался оправдаться главный.

– Для Семена, считай, что выбросил и сжег, – отрезала Ирина Михайловна.

– Я всегда мечтал работать в библиотеке. Разбирать фонды, архивы или работать в книжном магазине в букинистическом отделе. Не могу больше. Сейчас придется опять разбираться с выбитым окном, а у меня нет сил. Не хочу. Иришечка, давай ты, а? Скажи, что я заболел, грипп, температура сорок. Я не смогу сейчас врать.

– То есть ты хочешь попросту сбежать, да? И пусть Иришечка решает? – с новой силой заорала Ирина Михайловна. – Нет, дорогой. Или ты сейчас все разрулишь, пошлешь на хрен свою любовницу, вытащишь Серегу из любой жопы, в которой бы он ни оказался, или больше сюда не приходи и не называй меня Иришечкой. Подумай наконец не только о себе и своих косяках, но и о Сереге, Саныче, Лехе. О Катюхе, в конце концов. Ты хоть понимаешь, что твоя мерзотная Даша может испортить ей всю жизнь, если делу дать ход? По всему выходит, что твой зам – святоша, а Катюха разрушительница крепкого брака. Ты отмажешь зама, а Катюха что?

– Я не знаю, что делать, правда. Ириш, я устал ужасно.

– Все мужики тряпки, когда дело доходит до дела. Давай подумай о детях и уже померяйся членами, как вы с мужиками любите. Надо найти Серегу и Коляна. Это первое. Милицию мы пока не вызывали. Леху я уже отправила на поиски. Потом разберись со своей Дашей – объясни ей, что никакая из ее писулек не пойдет дальше, как бы она ни старалась. Потом скажи своему заму, чтобы разобрался в личной жизни. И переведи Катюху на ставку корреспондента. Она верная, честная, потом сполна отработает. Может, тогда и клятву свою отмолишь. Здоровьем детей он поклялся… Лучше бы своей жизнью, честное слово. Ты совсем идиот? Как так можно было?

– Хорошо, Ириш, я все сделаю, – кивнул главный редактор.

– Конечно, сделаешь, иначе я тебя сама степлером прибью, – заявила Ирина Михайловна.

– Спасибо тебе, – улыбнулся главный.

– За что? То есть я понимаю, что за все, но ты что имеешь в виду?

– За то, что никогда никому про нас не рассказывала, – признался главный и попытался ее обнять.

– Ты уж меня прости, но было бы, о чем рассказывать. Я бы не про твою дурость рассказывала, а про свою. Зачем мне это нужно? И потом, я тебя любила, правда. Очень. А тех, кого любишь, не предаешь.

– Выходит, меня никто не любил, кроме тебя.

– Так, не начинай, пожалуйста. Тебя любит твоя жена, раз все это терпит столько лет. Любят твои дети. У тебя есть семья. Не гневи Бога. Просто поступи сейчас правильно. Сделай так, как нужно.

Риту нашел Леха в ближайшем кафе-подворотне. Девушка была пьяна в хлам. Она рассказала, что увидела вроде бы кровавое пятно на асфальте и решила, что это Серега. То есть его кровь, и он, получается, умер. Кажется, Рита впервые осознала, что человек, которого она видела буквально утром, уже покойник. Смерть никогда не ходила с ней рядом. Она никого не хоронила из близких. Бабушка умерла, но она была старенькой, так что все было ожидаемо, и Рита на похоронах не присутствовала. Счастливая жизнь, можно сказать. Леха посочувствовал, загрузил ее в машину и отвез домой, потом вернулся в редакцию. Там все еще вяло отмечали – остались только самые крепкие сотрудники. Но в кабинете с выбитым окном никого не было. Там стало совсем холодно. Леха спустился в подъезд – место Коляна пустовало, только неубранные книги и газеты шевелили страницами на ветру. Леха пошел в подъезд редакции, но вернулся и собрал самодельный стеллаж, на котором Колян выставлял книги. Нехорошо, если украдут. Колян расстроится. Он никогда не говорил про книги «товар», он не продавал их, а отдавал за символическую плату в добрые руки. Мог и не отдать, если не нравился потенциальный владелец.

Леха вспомнил, как однажды видел Коляна плачущим – горько, отчаянно, как плачут над покойником. Рядом с ним на полу сидел, держась за голову, Семен. Он раскачивался, как иудей во время молитвы. В длинном коридоре все подоконники были завалены книгами, списанными из библиотеки. Семен, чью жизнь составляла эта библиотека, не знал, что делать. Он так