СВИНЕЦ В ПЛАМЕНИ - Эйсукэ Накадзоно

«Омура Фукуо-сан!» — так его впервые окликнули, когда он очнулся. Он ехал на телеге в воловьей упряжке. Телегу подбрасывало, и тряска мелкой дрожью отдавалась во всём теле. Вдали виднелись высокие горы. Ехали по голой, бесплодной равнине. Стояло лето, и солнце азиатских тропиков ослепительно сияло, но глаза застилала чёрная пелена, словно во время солнечного затмения. Мучительная головная боль не проходила. Всё было смутно и неопределённо. Единственной реальностью был человек рядом с ним в телеге, который время от времени, как бы подбадривая, окликал его! «Омура Фукуо-сан!» Человек этот был в белой рубашке, с простым, ничем не примечательным загорелым лицом. Лишь глаза блестели холодным, колючим блеском. Но он сердечно заботился о товарище. Омура был одет в выцветший жёлтый балахон.

Как и почему он здесь оказался и куда его везут — вопрос этот у Омуры не возникал. Вскоре наступила ночь. Они заночевали в одной деревушке близ рощи; спали на полу на бамбуковых циновках в крестьянском домике. Но это лишь начало долгого путешествия…

Сейчас в такси Омура вовсе не спал глубоким, безмятежным сном. Сомкнув веки, он старался уйти в себя. Время от времени, как бы от толчка, он открывал глаза. Навстречу с бешеной скоростью мчались грузовики; иногда попадались шедшие по тротуару люди-рекламы. Тогда его вдруг охватывал тёмный страх, впиваясь в мозг и пронзая всё тело. И он снова крепко сжимал веки…

Почему и для чего он здесь? Он знал, что высокий врач в белом халате — психиатр, понимал, с какой целью тот осматривал его, и это его пугало. Он начинал осознавать своё состояние, свою болезнь, — не симптом ли это выздоровления? Вспоминать — это вызывало у него глубокое отвращение и причиняло физическую боль. Но с того момента, как он очнулся в телеге, и до сих пор он только и старался вспомнить. Как малолетний ребёнок, блуждающий в чужом, незнакомом мире, он ощупью пробирался по дорогам воспоминаний, стараясь восстановить в памяти прошлое. Ему как бы приходилось монтировать обрывки негатива киноленты, на котором светлые места получаются тёмными, а тёмные — светлыми.

Солнце поднялось, но для него оно было по-прежнему солнцем в аду, словно он смотрел на него сквозь тёмные очки. На этот раз они долго шли пешком. Ступни так жгло, будто он босиком ступал по раскалённой почве. Вышли на широкую дорогу. У спутника Омуры вдруг испортилось настроение. Он стал его торопить, придираться, что он, мол, медленно идёт.

Идти было очень трудно. Внезапно им преградили дорогу несколько человек. Они были в беретах, пятнистых маскхалатах и вооружены автоматами и пулемётами. Пока его спутник вёл с ними переговоры, они разглядывали Омуру, посмеивались и приветливо кивали ему. «Весёлый народ», — сказал потом спутник Омуры, и это ему запомнилось.

Товарищ Омуры разговаривал с ним по-китайски. Ни на каком другом языке Омура не говорил.

Несмотря на это, спутник его всё время твердил: «Вы японец» и «Вас зовут Фукуо Омура». И Омуре начинало казаться, что он действительно немного знает японский, хотя не может произнести ни одной фразы. В конце концов он махнул на это рукой.»

Снова на землю опустилась ночь. Затем опять наступило утро, потом день, потом снова ночь. Шагая ночью по остывшей земле, они не раз наступали в темноте на змей.

Опять они повстречались с людьми, вооружёнными автоматами и пулемётами. Это были невысокого роста люди, в хорошо пригнанной военной одежде. На этот раз спутник Омуры что-то долго и горячо им доказывал. Кажется, он дал им деньги и вещи. Переговоры, по-видимому, увенчались успехом. Их посадили в грузовик.

Они прибыли в большой город, в котором было много иностранцев. Город стоял на большой реке. Они переправились в лодке на другой берег. В лодке было столько людей и вещей, что казалось, она вот-вот перевернётся. После высадки на берег долгое время ждали, потом сели на пароход. Спутник Омуры сразу повеселел и громко рассмеялся. С этого времени он стал чуть ли не по каждому поводу улыбаться и смеяться, холодный, змеиный блеск глаз стал мягче, теплее — словно его подменили.

Потом пересели на другой пароход и прибыли в ещё больший город, расположенный у устья реки. Вдоль улиц тянулись красивые аллеи. Спутник Омуры сказал, что это столица, Бангкок.

Они поселились вдвоём в китайской гостинице, в глухом, пыльном переулке. Во дворе цвели грубые, словно искусственные, китайские розы. Здесь прожили много дней.

Спутник Омуры ежедневно уходил по делам, а сам он целыми днями безвылазно сидел в грязной гостинице. Спутник не велел ему никуда выходить.

Однажды они взяли вещи Омуры и покинули гостиницу. Весь багаж помещался в небольшой грязной котомке. В нём не было ни одной знакомой Омуре вещи. Вручая ему котомку, спутник строго сказал:

— Здесь три куска хозяйственного мыла. Ты японец и поэтому возвращаешься в Японию. Когда прибудешь в Японию, к тебе придут за этим мылом. Береги его. За него тебя отблагодарят. Понял? Человек, который придёт к тебе, скажет… а ты ему ответишь…

Спутник заставлял его без конца повторять слова, которые должны были служить паролем и отзывом при передаче мыла. Он строго предупредил: ни в коем случае не отдавать мыла без условленного пароля.

Омура надел котомку, и они направились на пристань. В это время он был уже не в линялом жёлтом халате, а в чистой жёлтой рубашке и накрахмаленных летних брюках.

Когда они на пристани собирались сесть на большой иностранный пароход, спутник вдруг закричал:

— Назад! Бежим!

По-видимому, произошла какая-то ошибка. Обернувшись, Омура увидел таиландского полицейского, который, размахивая дубинкой, гнался за ними.

Им удалось убежать, и они переночевали в другой гостинице. На следующий день вечером они с пристани какого-то канала сели в сампан. Вскоре лодка подошла к вчерашнему иностранному пароходу, но с другого борта. Проследив за тем, чтобы Омура как следует спрятался за грузом в глубоком трюме, спутник сказал ему на прощание: «Будь здоров!» — и ушёл.

Началось путешествие по морю. В трюме было так жарко, что Омуре казалось, будто тело его превращается в пар. Он лизал соль, бывшую у него в мешочке, и этим спасался.

Какой-то азиат, очевидно матрос, приносил ему еду. Но появлялся он всегда в темноте, не произносил ни слова, и Омура так ни разу его как следует и не рассмотрел…

И снова в памяти провал, словно он погружался в непроницаемый мрак. Его благодетель много раз повторял ему слова пароля, и он затвердил их наизусть. Всего несколько слов. Но потом всё смешалось в его голове, и, как ни старался, он не мог их вспомнить.

Впрочем, если бы и пришёл к нему тот человек, который мог оказать ему содействие в Японии, сейчас это было не так уж важно. Разве помогла бы ему эта встреча вспомнить прошлое, которое так внезапно и резко обрывалось на том моменте, когда он пришёл в сознание на телеге в воловьей упряжке?

— Ничего не могу вспомнить, — простонал Омура, откинувший голову на спинку сиденья.

Куросима был ошеломлён. Вцепившись в плечо Омуры, он затряс его и настойчиво стал спрашивать по-китайски:

— Ты сказал, что не можешь вспомнить. Что, что ты не можешь вспомнить?

3

Когда Куросима вернулся в лагерь, он узнал, что его ожидают сразу трое: Тангэ, Омура Фусако и Намиэ.

Непонятно. О том, что он повёз Омуру на экспертизу к психиатру, никто не знал. Может, они появились в связи с забастовкой? Но нет, газеты, видно, про это событие не пронюхали, и не только в утренних выпусках, но и в вечерних ни слова. А может, это простое совпадение? Но не исключено, что Тангэ, Фусако и Намиэ в сговоре. Или кто-то из них с какой-то целью решил устроить эту «встречу»? Во всяком случае, вряд ли их совместный приход случайность.

Когда Куросима вошёл в приёмную, они сидели, отвернувшись друг от друга, и холодно, чуть ли не враждебно, молчали.

— О, здравствуйте, господа! — нарочито вежливо приветствовал их Куросима. — Рад видеть вашу компанию в сборе.

— Какая там компания! — огрызнулся Тангэ. — Бросьте шутки! — Скомкав и погасив сигарету в пепельнице, он поднялся и подошёл к Куросиме. От гнева у него на лице выступили красные пятна. Он, конечно, возмутился, что его смешивают в одну кучу с «международной коммунистической шпионкой» и хозяйкой китайской харчевни. — Ты ведь звонил по телефону и собран нас всех, — сердито продолжал Тангэ. — Что ты затеял?

— Ах, противный! — очаровательно улыбнулась Намиэ. — Сказал, что нужно прийти точно к трём, а сам целый час заставил ждать.

Куросима промолчал и насторожился.

Дело принимало неожиданный оборот. Он окинул всю троицу быстрым испытующим взглядом.

Тангэ, как всегда в белом полосатом костюме, сердито пожимал плечами. Обе женщины, сидя на стульях с видом заждавшихся посетителей, то поправляли причёски, то одёргивали на себе юбки, как обычно это делают женщины в присутствии мужчин. Обе разоделись в пух и прах, но по лицам ничего особенного нельзя было заметить.